столкнулся с тяжелым золотопромышленным взглядом.

— А это кто? — спросил Хротов.

— Романыч, мой… — Штольц помедлил в затруднении, — поставщик и доверенное лицо.

Семен Феофанович смерил мужика взглядом и пришел к какому-то выводу, видимо, положительному, потому что продолжил:

— Вот и пойдемте.

Хротов зашел на кухню и взял несколько тяжелых медных подсвечников и свечи. Как подметил Андрей

Иванович, он пренебрегал спермацетовыми или восковыми свечами и использовал в хозяйстве простые сальные.

— Да что вы, Андрей Иванович, на меня с волчьей нежностью смотрите? — От Хротова сытно пахнуло стерляжьей ушицей. — Будто не помните, какую плату сфинкс требовал с тех, кто на его вопросы не мог ответить? А какой, по-вашему, должна быть плата сфинксу за то, что он на ваши вопросы ответит? Какой он за это оброк потребует?

— Детишек жалко, — признался Штольц.

— Малым сим Господь наш определил Царствие небесное. А там ни руки, ни ноги им не понадобятся. И уж тем более языки, — заметил Хротов. — К тому же думается мне, что бессловесной твари всяко легче от греха себя уберечь. Да и упрека мы от них вряд ли услышим. Или вы отказаться задумали? Тогда вот так на это дело взгляните: в основе каждого крупного состояния лежит случай. И я вам над этим случаем власть предлагаю. А вы беспорточных бродяг призреть хотите. Смурные у вас какие-то мысли. Согбенные… А небо-то атланты держат, а не горбуны такие.

— Отказаться не задумал, — ответил Штольц, — а задумался над тем, может ли один человек для другого быть средством. И почему, чтобы вы право имели, непременно пред вами кто-то дрожать должен?

— Вы свои иеремиады оставьте, все они — пагубный вздор и неэкономическая бессмыслица. А вот блага, вами полученные, могут и вниз просочиться — тогда для многих благодетелем окажетесь. Сами знаете эту арифметику: морально то, что наибольшему числу людей полезно. Так что цена-то невелика. Или вы из тех, кто непременно для всего человечества хрустальный дворец соорудить хочет? Так я вам вот что скажу. Во-первых, лишь то стоит крепко, подо что кровь подтечет. И чтобы хрустальные башни на солнце играли, в подвалах дворца немало крови должно пролиться. А во-вторых, я единственно верный способ знаю, как всех людей счастливыми сделать. Хотите, скажу? Да вы не отвечайте. Понимаю, что любопытно. А рецепт такой: чтобы всех людей на земле счастливыми сделать, нужно собрать всех несчастливых в одном месте и расстрелять.

Они подошли к стоящему во дворе флигелю, и Семен Феофанович начал возиться с увесистым замком.

— Мы его раньше на заимке держали, а недавно я сюда перевел, — пояснил он.

Они вошли в дом, и Хротов зажег свечи. Их колеблемое сквозняком пламя осветило короткий коридор. Две ближние ко входу двери. были наглухо заколочены, третья чуть приотворена.

Комната за ней была пуста, единственным видимым исключением служила исписанная стопка бумаги высотой по пояс взрослому человеку. Однако Хротов входить не торопился и предостерег остальных:

— Вы только с ним поосторожнее. Он же у Федора Кузьмича в любимцах был, грамоте от него обучился. Старец его все почему-то струфианом звал. А только любимец его однажды словно взбесился, взял, да и укусил своего благодетеля. Федор Кузьмич и преставился вскоре. Я с тех пор этого струфиана на привязи держу.

Сейчас и Штольц заметил вделанное в стену кольцо, к которому крепилась толстая железная цепь. Другой ее конец скрывался в странно прозрачной воздушной ряби.

Аркадий Иванович вздрогнул от осознания того факта, что укус струфиана повлек за собой гибель старца, и задумался о том, какую опасность для него лично и для общества ему подобных представляло эту существо.

— Вы, Андрей Иванович, зря побледнели, — указал ему Хротов, по-прежнему перекрывая собой проход. — Так переживаете, будто мы ноги мальчонке отрывать будем. Там всего-то ничего: мяса кусочек. И ни крови не будет, ни криков… Неужели вы думаете, мы по злобе пли по извращению какому струфиану такой рацион определили? Уж мы с Федором Кузьмичем чего только не перепробовали…

— Мироеды! — в сердцах сплюнул Романыч, но Хротов не удостоил его ни взглядом, ни окриком.

— Действие нам предстоит, в сущности, простое. Сейчас вы вслух, громко и четко зададите струфиану важные вам вопросы и оставите здесь мальчика и чернила. — Семен Феофанович достал из кармана перо и закрытую чернильницу, усы его демонстрировали полную безмятежность. — А через несколько минут мы вернемся и заберем бумагу с описанием будущего. Бумага эта касается вас персонально и содержит указания, которым вам надлежит в точности следовать. А это, — он указал рукою на стопку бумаг, — для всей России подробные вычисления… Федор Кузьмич-то, не чета нам, все больше о Российской империи беспокоился. Вот не успел… Для расчетов нужно много времени и расходного материала. Ничего, скоро досчитаем. Поеду в столицу, к императорскому двору. С этими бумагами я для государя незаменимый человек буду.

Он дернул за лежащую на полу цепь, и та чуть подалась. По ее медленному, неохотному движению можно было предположить наличие на конце цепи массивного существа. Воздух в комнате стал быстро нагреваться, так что Романыч даже расстегнул доху. Неожиданно появились быстрые всполохи, вышивающие контур нелепой и громоздкой фигуры. Искры загорались все чаще, смыкая багровые отрезки между собой, и очертания существа вырисовывались в пространстве все явственнее. Однако загадочный образ никак не являл себя во всей полноте. В укрывающей струфиана ряби мелькали прорехи, сквозь которые открывались части нечеловеческого, чуждого тела.

Едва в одной из таких прорех показалось ожерелье из сморщенных языков, ниспадающих на грудь существа, как Гришка вскрикнул и отступил назад.

Хротов положил ему на плечо тяжелую ладонь.

— Не пугайся ты. — Он развернул мальчика в сторону струфиана и немного подтолкнул. — Иди, миленький.

Штольц молча смотрел на разыгрывающуюся перед ним картину.

Конечность струфиана вплотную приблизилась к лицу мальчика, и рука Андрея Ивановича метнулась в спасительный карман, нащупала там ампулы, затем револьвер… Он медлил.

Ситуацию разрешил Романыч. Он выдвинулся из-за спины Штольца, дернул Гришку за ворот рубахи, отбросив мальчишку в коридор, и почти без замаха ударил по конечности струфиана топором. Вытащив свое оружие из плоти чудовища, он нанес еще один удар, на сей раз целя туда, где, судя по видимым очертаниям, находилось туловище.

Струфиан, прежде безмолвный, по-змеиному зашипел; воздух вокруг него будто взорвался, и Романыча отбросило к стене. Он крикнул Гришке бежать за ружьем, и тот опрометью бросился в дом. На груди мужика появился треугольник красных точек. Они начали двигаться по кругу, догоняя друг друга, — хоровод приближался к области сердца. Хротов, украдкой подбиравшийся к бумагам, замер, зачарованный багровым узором. В этот момент Штольц выстрелил.

Точки исчезли. Шипение прекратилось, и раздался свист — высокий, пронзительный, перешедший границы человеческого восприятия.

Струфиан, по-прежнему невидимый, выдернул цепь из стены и оказался рядом со Штольцем. Что-то опрокинуло Андрея Ивановича и больно ударило в плечо, но он выстрелил снова. Антропофаг подался к Хротову; окутывающая существо пелена растаяла, но черты сливались в сплошное темное пятно. Массивный корпус заслонил на мгновение золотопромышленника, выдавил собой окно и выбрался наружу.

Штольц посмотрел на руку: из широкой раны хлестала кровь. Зрелище показалось ему неприятным, и он перевел взгляд на Хротова. Тот ничком лежал на полу; бумаги старца загорелись от выроненной им свечи. Андрей Иванович подумал, что все-таки достиг цели своего путешествия, снова потянулся в карман и порезал пальцы осколками ампул. В его сознании заметались лихорадочные мысли об Андрюше, о