— Ну как, мальчуган, тебе нравится моё предложение?
— А если он откажется? — спросила Софа.
— Балдоус, что будет, если сей непобедимый юноша откажется от поединка?
— Ничего особенного, — глубокомысленно заметил Балдоус. — И в том и в другом случае Тот раздавит строптивого мальчугана как лягушку, чего уж скрывать.
Бен Аморали изобразил сочувственную улыбку.
— Увы, и такой исход не исключён.
— Вы дикари! — воскликнула Софа. — Но вряд ли это спасёт вас от расплаты.
— Подожди, Софа! — Толя обернулся к Аморали. — Послушайте, что скажет обыкновенный мальчик. Вы задумали какую-то подлую хитрость и предвкушаете кровавую потеху. Но я принимаю вызов, каким бы страшным зверем не оказался ваш Тот… Я недавно в вашей стране, но видел достаточно. Я горжусь знакомством с храбрыми Рюмами. Я плачу от жалости к обездоленным земляным человечкам. Я полюбил мудрых и весёлых обитателей пустыни. Мне есть за что сражаться. Вы, создавшие из города темницу, мне ненавистны. Я мальчик, и у меня немного сил, но за мной моя Земля с её героями и тружениками. Она поможет мне!
— Как?! — захохотал Балдоус. — Уж не веришь ли ты в чудеса, юный дурачок?
— Вам этого всё равно не понять. Короче, я готов!
Софа вытянулась на цыпочках и поцеловала Толю в щёку.
— Спасибо! — сказал Толя. — Я запомню твой поцелуй.
Бен Аморали вдруг разозлился.
— Ты выпулил много никчёмных слов, мальчуган. Думаю, твоя спесь поубавится, когда увидишь перед собой Того. А ты его скоро увидишь. Послезавтра.
— Отлично! Чего тянуть с хорошим делом. Вероятно, мы будем драться дубинками?
Бен Аморали подмигнул Балдоусу и торжественно объявил:
— Выбор оружия — это твоё право, остроумное дитя.
— Перестаньте издеваться, — вмешалась Софа. — Вы прекрасно знаете, что нам не из чего выбирать… Последний раз предупреждаю: если хоть один волос упадёт с головы этого мальчика, вам несдобровать!
Аморали вторично подмигнул Балдоусу и хихикнул:
— Шустрая девчонка! Хорошая жена будет у Того, как ты полагаешь, Балдоус?
Софа смерила обоих взглядом, полным уничтожающего презрения. Бен Аморали хлопнул в ладоши, примчался дежурный Жек.
— Отведи этих волчат в подземелье, да присматривай за ними хорошенько. Они маленькие, а зубки у них остренькие. Ничего, скоро мы их обточим.
Оставшись вдвоём с главным советником, Аморали долго молчал, прохаживаясь взад-вперёд по комнате. Балдоус следил за ним преданным взглядом.
— Не нравится мне это! — выдавил наконец Аморали.
— Что именно, о великий?!
— Уж больно гонору у них много.
— Дети! — сказал Балдоус. — Разума-то нет.
Аморали задумчиво взглянул на советника — в глубоко посаженных его глазах полыхнул опасный огонь.
— Зачем их прислали в город, Балдоус? Мы ведь этого так и не узнали. Как попал к нам мальчишка с Земли? Не люблю я этих тайн. У меня от них зубы ноют.
— Пытать надо было, пытать!
— Эх, Балдоус, сильно ошибётся тот, кто примет тебя за мудреца. Мальчишка знает не больше нашего. А девчонка и подавно.
— Как это?
— За каждым их шагом я следил, каждое слово слышал. Они оба действуют вслепую, и в этом для нас главная опасность… Козни проклятого старца! Пока он жив, не смогу спать спокойно. И чувствую я, Балдоус, что скоро предстоят нам великие сражения. Мы перепашем пустыню и выкурим злодеев из нор. Эх, ещё бы годик мне нужен, чтобы окончательно собраться с силами!
Балдоус низко поклонился, ничего не поняв из речей вождя.
— Ступай к Тому, Балдоус, и предупреди его о весёлой потехе.
Балдоус с такой резвостью бросился выполнять поручение, что крепко приложился лбом о дверной косяк.
— Кто такой Тот? — спросил Толя у Гру-Гру, когда их привели в камеру.
Гру-Гру вздрогнул и прижал палец к губам.
— Почему ты спрашиваешь о Нём?
— У меня с Ним поединок назначен, — беспечно сообщил мальчик. — На днях или раньше.
— Если это так, — загрустил Гру-Гру, — то тебе очень мало осталось жить. Только до поединка.
— Может, и дольше протяну. До старости.
Гру-Гру неожиданно вскочил и подбежал к дверному окошечку. Оно было плотно прикрыто.
— Надо бежать! — зашептал он горячо. — Чего бы это ни стоило, надо бежать! В этом шанс на спасение.
Варвара Петровна тоже вдруг разволновалась, хотя до этого вела себя подозрительно спокойно, словно знала что-то такое, чего другие не знали.
— Да кто он в самом деле, этот ваш Тот? И что ещё за дурацкий поединок? Толя, Гру-Гру, будьте любезны ответить.
Гру-Гру снова опасливо покосился на дверь.
— Тот — это страх, которым держат город в повиновении. У него нет имени, поэтому страх огромен. Перед Тем трепещут все — от мала до велика.
— И ты трепещешь? — полюбопытствовал Толя.
— И я. Жители пустыни, ты знаешь, неробкий народ. Но если бы мне сказали: «Что ты предпочитаешь, Гру-Гру: умереть или сразиться с Тем?» — я бы выбрал смерть. Вот что такое Тот.
— Мистическое состояние разума. Отличная тема для всепланетного эксперимента, — подытожила Софа.
Варвара Петровна посмотрела на девочку с уважением.
— Вот что, дети, — произнесла она тоном наставницы. — Никаких поединков и никаких вообще глупостей больше не будет. Сегодня мы покинем тюрьму и этот ужасный город!
Толя переглянулся с Софой и сделал печальную гримасу: жалко, мол, учительницу, не выдержала тягот заточения.
— Перестань гримасничать, Горюхин! — одёрнула учительница. — Иначе придётся, как в лучшие времена, выставить тебя за дверь.
— Варвара Петровна!
— Ах, ты не веришь? — Загадочно усмехнувшись, Варвара Петровна подошла к двери и постучала. Отворилось окошечко, и в нём возникла мохнатая угрюмая рожа.
— Чего ещё? Как дам!
И тут все обитатели камеры стали свидетелями чуда. Варвара Петровна вдруг залепетала, почти запела мелодичным голоском, будто апрельский ручеёк зажурчал:
— Жекочка, милый Жекочка, самый красивый, самый умный на свете, да кто же это превратил добродушного Жекочку в злого надсмотрщика? Да кто посмел это сделать?! Ах ты, бедная лапушка, открывай поскорее дверь, и мы приласкаем одинокого Жекочку и почешем ему пушистый красивый животик!..
По мере того как учительница, сладко причмокивая, изливала эти глупейшие, вздорные слова, морда Жека теряла угрюмость и всё более приобретала осмысленное и даже благостное выражение.
— Жекушечка любезный, братец наш угнетённый, — уже с оттенком трагизма вещала Варвара Петровна, — надсмеялись над ним, над горемыкой! А вот мы ему поможем, и спасём, и защитим, и примем
