Увеличив напряжение, Столетов обнаружил, что электрический ток в цепи сначала возрос, затем величина его стала изменяться заметно медленнее и, наконец, он принял некое максимальное значение, названное током насыщения. Стало ясно, что свет, падающий на цинковую пластинку, вырывает из нее электроны. При увеличении напряжения электроны быстрее «отгоняются» к сетке и электрический ток становится больше.

В следующем опыте Столетов поместил металлическую сетку и цинковую пластинку в запаянный стеклянный сосуд, из которого выкачали воздух, то есть построил первый в мире фотоэлемент. С помощью этого созданного им фотоэлемента Столетов провел множество измерений при различных давлениях газа в сосуде, при различных расстояниях между сеткой и пластинкой и при различных напряжениях. При этом Столетов обнаружил, что сила тока достигает наибольшего значения при вполне определенном давлении газа. Указанное положение было названо законом Столетова, а выведенная из него постоянная величина – константой Столетова. Что же касается фотоэлементов, то они сейчас несут службу на всех заводах и фабриках мира, – сортируют и подсчитывают продукцию, управляют прокатными станами и плавильными печами, вычерчивают чертежи. Именно фотоэлементы превратили немое кино в звуковое и сделали возможным изобретение фототелеграфа. Простая вакуумная установка Столетова. созданная для изучения электрических явлений в разреженных газах стала началом будущих электронных ламп, которые совершили настоящую революцию в электротехнике. Радиоприемники, передатчики, рентгеновские аппараты и газоразрядные трубки, радиолокаторы, электронные микроскопы, телевизоры, электронно-вычислительные машины, – можно сказать, что технологическая история человечества значительно ускорилось благодаря великому открытию, сделанному болезненным холостяком, отдыхавшим только за фортепьяно.

В 1889 году в Париже на II Международном конгрессе электриков Столетов был избран вице-президентом конгресса, честь не малая.

Но карьера Столетова не складывалась.

Нетерпимость ученого еще в 1892 году привела его к открытым столкновениям с профессурой Московского университета.

Одним из поводов к таким столкновениям стал нелестный отзыв Столетова о диссертации князя Б. Б. Голицына «Исследования по математической физике». Обнаружив в диссертации ряд ошибок, Столетов с присущей ему прямотой указал на них (что, кстати, сделал и второй рецензент – профессор А. П. Соколов), но князь Голицын резко возразил рецензенту, настаивая на своей правоте. Несомненно, во многом Голицын был прав, в его работе были высказаны смелые, новые идеи, к которым Столетов отнесся с недоверием. К сожалению, возможности для взаимного понимания скоро были исчерпаны.

В 1893 году, после кончины академика А. В. Гадолина, встал вопрос о его преемнике-физике.

Комиссия по выборам в составе академиков Ф. А. Бредихина, Н. Н. Бекетова, П. Л. Чебышева, Ф. Ф. Бейльштейна и Г. И. Вильда остановилась на кандидатуре профессора Московского университета Столетова, как на ученом «выдающемся своими самостоятельными исследованиями».

Столетов настолько был уверен в том, что пройдет в адъюнкты Академии, что специально ездил в физическую лабораторию на предмет будущего ее улучшения и расширения. Однако 14 апреля 1893 года на заседании Отделения физико-математических наук президент академии неожиданно для всех отложил голосование на неопределенный срок, мотивируя свое решение тем, что «у Столетова, как человека с беспокойным нравом, много противников, и он, наверное, был бы забаллотирован».

Затем кандидатура Столетова вообще была снята.

Когда брат ученого, известный генерал-майор, командовавший в 1877 году добровольческим русско-болгарским ополчением, покрывшим себя славой в Болгарии при обороне перевала на Шипке, спросил у президента Академии великого князя Константина (великий князь, кстати, дружил с Голицыном, они вместе провели три года в Страсбурге в лаборатории Кундта, а в юности ходили в плаванье на военном фрегате «Герцог Эдинбургский»), почему он удалил из списков имя Столетова, великий князь прямо ответил: «У вашего брата невозможный характер».

Несмотря на искреннее сочувствие друзей, вот, мол, и Дмитрий Иванович Менделеев в свое время был забаллотирован, Столетов тяжело отнесся к своему не избранию в академики. Нервная система окончательно расшаталась. К тому же, истек тридцатилетний срок пребывания физика в университете. По законам того времени профессор Столетов должен был подать в отставку. Видимо, в душе он надеялся, что, ввиду огромных научных заслуг, срок его пребывания в университете продлят, однако этого не случилось: когда, по требованию врачей, он уехал лечиться в Швейцарию, его догнало почтовое уведомление об отставке.

Не утешили Столетова и дружеские письма Кельвина, Гельмгольца, Больцмана. Он окончательно замкнулся, перестал принимать гостей, сам нигде не бывал. Целыми днями в одиночестве сидел над рукописью учебника «Введение в акустику и оптику». О людях начал отзываться несправедливо сухо, даже зло. «Какая- то печать гнетущего, глубоко затаенного нравственного страдания легла на все последние годы его жизни, – писал позже Тимирязев, – как будто перед ним вечно стоял вопрос: почему же это везде, на чужбине и в среде посторонних русских ученых встречал он уважение и горячее признание своих заслуг и только там, где, казалось, имел право на признательность, там, где плоды его деятельности были у всех на виду, ему приходилось сталкиваться с неблагодарностью, мелкими уколами самолюбию, оскорблениями. Но он еще крепился, пытаясь стать выше „позора мелочных обид“, и это ему удавалось, пока не изменили физические силы; но когда, едва оправившись от тяжелой болезни (рожистого воспаления), он снова столкнулся с теми же житейскими дрязгами, прежней выносливости уже не оказалось…»

В ночь с 14 на 15 мая 1896 года Столетов умер.

Астроном.

Родился 8 декабря 1831 года в городе Николаеве в старинной дворянской семье. Отец, отставной капитан-лейтенант, служил на Черноморском флоте, участвовал в турецкой кампании 1827–1829 годов. Дядя по матери, адмирал Рогуль, занимал должность второго коменданта Севастополя в дни его героической обороны.

До четырнадцати лет Бредихин учился дома – в имении отца Солонихе под Херсоном. Занимался им отставной директор Херсонской гимназии З. С. Соколовский – прекрасный математик и педагог.

В 1845 году Бредихин был отдан в пансион при Ришельевском лицее в Одессе, а через четыре года переведен в сам лицей. Впрочем, учеба в лицее ему не понравилась и в 1851 году он перевелся в Московский университет на физико-математический факультет.

Интересовала Бредихина физика, но, подчиняясь моде тех лет, он намеревался пойти по стопам отца и дяди, то есть непременно поступить на флотскую службу или в артиллерию. Только на последнем курсе, после практических работ в обсерватории, Бредихин увлекся астрономией.

Учился он хорошо и в 1855 году, по окончании университета, был оставлен при кафедре для подготовки к профессорскому званию.

В 1857 году Бредихин сдал магистерские экзамены. Это позволило ему занять место исполняющего обязанности адъюнкта при кафедре астрономии Московского университета. А в 1862 году Бредихин защитил магистерскую диссертацию «О хвостах комет». Это исследование как бы предварило главное направление его будущих работ в астрономии. Той же проблеме была посвящена и докторская диссертация Бредихина – «Возмущения комет, не зависящие от планетных притяжений».

Талантливые лекции и речи на годичных актах университета быстро принесли Бредихину известность. «…Помню, лекция произвела на меня очень сильное впечатление, – вспоминал позже один из его учеников. – Этот небольшого роста человек, крайне подвижный и нервный, с острым, насквозь пронизывающим взглядом зеленовато-серых глаз, как-то сразу наэлектризовывал слушателей, приковывал к себе все внимание. Чарующий лекторский талант так и бил у него ключом, то рассыпаясь блестками сверкающего остроумия, то захватывая нежной лирикой, то увлекая краской поэтических метафор и сравнений, то поражая мощной логикой и бездонной глубиной научной эрудиции».

Однако, скоро научная работа полностью захватила Бредихина. Он начал опаздывать на лекции, даже пропускал их. Ночные наблюдения в обсерватории полностью изменили ритм его жизни.

В 1867 году профессору Бредихину была предоставлена заграничная командировка. Хорошее знание языка позволило ему, находясь в Италии, близко ознакомиться с трудами Общества спектроскопистов. Многие итальянские исследователи стали его друзьями, в том числе знаменитый открыватель «каналов» Марса астроном Дж. Скиапарелли. Но ближе всех Бредихин сошелся с выдающимся итальянским ученым А. Секки, в 1860 году получившим первую фотографию солнечной короны, а позже составившим первую научную классификацию звездных спектров.

Вернувшись в Россию, Бредихин получил место в Киевском университете, но Киев ему не понравился. Через год Бредихин перебрался обратно в Москву. С 1873 по 1876 год он выполнял обязанности декана физико-математического факультета Московского университета, а после смерти астронома Б. Я. Швейцера занял пост директора Московской обсерватории.

Здесь проявился организаторский талант Бредихина.

За короткое время астрометрическое направление работ обсерватории сменилось на астрофизическое. Было существенно пополнено спектроскопическое и фотографическое оборудование, начались спектральные наблюдения Солнца. По гипотезе, выдвинутой Бредихиным, атмосфера Солнца могла состоять из водорода. Нижние слои фотосферы, нагреваясь у поверхности Солнца, поднимаются вверх, постепенно охлаждаясь и рассеиваясь, что, собственно, и является причиной возникновения пятен на Солнце. «…Легко видеть, – писал Бредихин, – что восходящие и нисходящие движения газов превратятся затем в круговые движения, которые над самым пятном будут направлены от центра к периферии, а выше – будет иметь место обратное». После установления круговых потоков, считал Бредихин, такое пятно может существовать довольно долго. Когда температуры окружающих масс газов и ядра пятна сравниваются, атмосфера вновь возвращается в спокойное состояние, и пятно исчезает.

При Бредихине сотрудники обсерватории активно занялись изучением спектров комет и планетарных туманностей, наблюдением поверхности Марса и Юпитера, разработкой методики фотометрических наблюдений звезд.

«В бытность его директором Московской университетской астрономической обсерватории, – писал астроном А. А. Белопольский, – он ревностно занимался наблюдениями. Наблюдений им произведено очень много при помощи всевозможных инструментов. Особенно ценными в то время и замечательными следует считать наблюдения протуберанцев на Солнце при помощи спектроскопа. В то время лишь весьма редкие ученые занимались этим, и Федор Александрович провел свои наблюдения с замечательной настойчивостью в течение целого одиннадцатилетнего периода пятнообразовательной деятельности на Солнце. Там же, в Москве, он делает труднейшие по тому времени спектроскопические наблюдения и его измерения спектральных линий комет и газообразных туманностей по точности превосходили все тогда известные измерения…»

За пятнадцать лет, в течение которых Бредихин руководил обсерваторией, вышло в свет двенадцать томов специальных «Анналов». Из 158 научных исследований, напечатанных в «Анналах», больше половины принадлежит самому Бредихину. Умея работать с невероятным упорством и напряжением, он каждую начатую работу доводил до конца. Более того, он умел заставлять и учеников доводить до конца начатые ими работы. «Он прямо очаровывал учеников и сотрудников своей личностью, – писал о Бредихине Белопольский, – своим остроумием, веселой и живой беседой, тонкой наблюдательностью и необыкновенною простотою обращения: в беседе с ним забывалось его высокое научное и общественное положение. Я до сих пор вспоминаю о времени моего пребывания в обсерватории в Москве в его обществе, в его семье, как о времени самом отрадном в моей жизни. Там впервые после университета я понял, что значит труд, одухотворенный идеей, труд упорный, систематический. Там я впервые узнал, что такое научный интерес. Федор Александрович заражал своей научной