кольцу от ладони к ла­дони. И кольцо всё растягивалось, потому что подбегали новые мальчишки и девчонки…

А дерево посреди большого круга было уже ростом с ве­ковой тополь, но ещё шире и гуще. Серебристая листва трепетала и шелестела под колючим октябрьским ветерком.

А внизу, у корней, тёрся о могучий ствол серый котёнок…

К декабрю дерево сбросило листья, но в апреле опять зашумело густой кроной. Листья то сверкали изумрудами, то, как зеркальца, разбрасывали солнечные зайчики. И на ветру дерево казалось издалека серебристым облаком.

Едва сошёл снег, пустырь начали активно расчищать. По всему обширному пространству. Конечно, среди началь­ства нашлись люди, которым дерево не понравилось. Не то чтобы оно очень мешало, но непонятно было, откуда оно взялось. Не по плану. И значит – непорядок. Но дядьки с бензопилами приблизиться к дереву не могли. То ли не подпускала их какая-то сила, то ли они просто забывали, зачем сюда явились.

А дерево к лету стало ещё выше, ещё гуще…

Ну, что рассказать под конец, чем завершить эту исто­рию? Если излагать приключения наших друзей на Ллиму-зине, пришлось бы писать новую книжку… Конечно, вся компания скоро освоила перелёты к далёкой планете у звезды Лау-ццоло. Сказались тут и тренировки, и старания Маркони, и советы, которые давал Антошка и его ллиму-зинские друзья.

Превращались в капли и летали среди разноцветных об­лачных городов и радуг. А порой в своём человечьем виде опускались на поверхность планеты, в первобытные джунгли. Навестили разок и верховного вождя Пау-Итухатти-Пупуга. Но Степан Степаныч принял гостей сухо, и его больше не тревожили.

А в Ново-Калошин прилетали в свою очередь ллиму-зинские гости. Конечно, никто не обращал на них внима­ния – обычные ребятишки. Только участковый Роман Гав­рилович озадаченно тёр затылок: откуда на вверенных ему улицах вдруг появляется ни с того ни с сего столько незна­комых школьников?

Бывший же участковый Кутузов получил звание лейте­нанта и наградные часы от начальства. В недостроенном подземном туннеле он изловил метровое существо, оброс­шее рыжей шерстью, – что-то среднее между гигантской крысой и чудовищных размеров муравьём. Чудовище было помещено в городской зоопарк – в особый загон с брони­рованным стеклом. Но скоро существо издохло (видимо, от тоски по подземелью). Из него сделали чучело для крае­ведческого музея…

Пекина тётушка Изольда Евгеньевна вышла замуж за профессора Телегу и переехала в его дом. Нельзя сказать, что Пека был этим огорчён, хотя в последнее время с тётушкой Золей жил в согласии.

Медный таз Изольда Евгеньевна отдала в полное Пекино распоряжение, и во время полнолуния в нём летали те­перь многие. В том числе и ллиму-зинские гости. Особенно это нравилось Свете, которая оказалась замечательной дев­чонкой и подружилась с Варей.

Маркони больше ни в кого не влюблялся. В том числе (увы!) и в Варю. Впрочем, это Варю огорчало всё меньше. Она чаще и чаще поглядывала на Сеню Персикова особен­ными глазами и заботливо спрашивала:

– Почему ты опять такой задумчивый?

– Так… – вздыхал Сеня.

Задумчивый он был не от влюбленности, а от своих творческих забот. Хотелось написать что-то особенное.

И в конце концов Сеня написал рассказ “Качели”. Со­всем не фантастический. Просто историю о том, как у од­ного пятиклассника должен уехать друг и до расставания осталось всего три дня. И вот они вдвоём ведут разговор вроде бы ни о чём, и друг сидит на качелях, а качели – как плавный маятник, туда-сюда. И по мальчишке проле­тает то зелёная тень, то солнечный свет… Не было здесь никаких приключений. И тем более не было ничего о за­гадках Вселенной и о смысле жизни… Но что-то всё-таки, видимо, было. По крайней мере профессор Телега, прочи­тав “Качели”, сказал “м-да” и отнёс рассказ в редакцию “Вечернего Ново-Калошина”. И там рассказ напечатали. И вещь была не из жанра фантастики, все члены клуба “Рагал” поздравляли коллегу Сенечку, только не шумно, а как-то задумчиво…

И Варя тоже сказала про рассказ:

– Какой хороший…

К июню пустырь совсем расчистили. Посадили кусты и молодые деревца, вкопали скамейки. Поставили вокруг узорчатую решётку с воротами. Устроили песочницы и площадки, где малышам давали трёхколёсные велосипеды и деревянных лошадок. Установили качели и карусель. На воротах появилась вывеска: “Детский парк”.

Уки решили уточнить обстоятельства. На фанерном квадрате написали голубой краской: “Парк имени Пим-Копытыча. Здесь никто ни к кому не пристаёт, не обзывает и не дразнит”.

И правда, никто в этом новом саду не приставал к маленьким, не отнимал игрушки, не обшаривал чужие карманы и не устраивал драк. Даже самые “крутые” парни, приходя сюда, делались вполне смирными и никого не задевали.

Могут сказать, что так не бывает. Но, во-первых, эта повесть – сказочная. А во-вторых… ну, должно же быть в нашем городе хоть одно место, где все дети могут играть и веселиться без опаски…

Конечно, главной достопримечательностью молодого парка было дерево. Громадное, неизвестной породы. Никто не знал (или, вернее, почти никто), как и почему оно тут выросло. Но никто особенно и не домогался разгадки. К дереву подходили, притихнув, позабыв шумные игры и всякие заботы. И останавливались в десяти шагах. Дальше никто не шёл, словно по траве проложена была невидимая граница. Впрочем, люди этой границы не чувствовали и ничего не боялись, но… не подходили, вот и всё.

Может быть, не хотели тревожить кота.

Дело в том, что в мае на дереве появилась большая цепь. Она обвивала ствол от кроны до земли и сверкала ярким золотом. Ну едва ли она была золотая, скорее всего из какого-то жёлтого сплава. Но очень красивая. Иногда из гущи листьев появлялся большой серый кот с чёрным кончиком хвоста. Он величаво ступал по крупным звеньям цепи, обходил дерево сверху донизу и обратно. Все смотрели на него с почтением и ждали. Иногда кот вставал на задние лапы, а передними делал движения, словно играл на гитаре. При этом раздавалась музыка. Потом кот… начинал петь. Голосок у него был тонкий, с кошачьим акцентом и с хрипотцой. Но приятный. Кот пел чаще всего старые ро­мансы, но была в его репертуаре и современная песенка:

Некоторые, правда, утверждали, что кот поёт не сам, а в листьях спрятан магнитофон. Но это были в основном взрослые. А мальчишки и девчонки знали, что у кота на­стоящий артистический талант. Это было так же верно, как и то, что имя кота – Потап…

Вот и все чудеса, о которых следовало рассказать в этой повести… Хотя нет, надо упомянуть ещё об одном. Тоже весьма необычайном.

Прошлым летом Пека так усердно занимался с профес­сором, что в третьем классе стал писать совершенно без ошибок! Согласитесь, что это даже более удивительно, чем поющий кот..