Песня Маши затихла, как затихает вдали шум ветра.
— Пить хочу, — тихо сказал Артур. И, нагнувшись к воде, воткнулся в неё.
Олег выдернул его из моря за волосы и от души врезал кулаком промеж лопаток — так, что кадет выплюнул даже то, что успел проглотить.
— Этой дрянью не напьёшься, — внушительно сказал Олег, сам с трудом отводя глаза от сверкающей под лучами жаркого сентябрьского солнца водной поверхности.
Если бы он умирал от жажды в пустыне, как тогда, в Оранжевых Песках, было бы легче, потому что он мог бы идти. А так? Десять шагов на восемь. И кругом тоже умирающие от жажды люди. Друзья…
Сидеть и умирать — это очень страшно.
— Вода осталась только на завтра и послезавтра, — сказала Саша, когда Олег сел рядом. Голова у него кружилась, а вот пить уже не очень хотелось. — Олег, уже сегодня вечером самые слабые потеряют сознание. А послезавтра к вечеру вы все уже будете мертвы. Олег! — она вцепилась в руку командира. — Пожалуйста — попейте! Сегодняшнюю нашу порцию! Я умоляю! Пожалуйста!
— Тише, — попросил Олег её, хотя она не кричала. — Саш, если земля ещё далеко, это нас всё равно не спасёт. А у вас может отнять день или даже два. Если она близко, то мы и так дотянем.
...Вода колонки из-под руки брызжет веером, повисают в воздухе, рождая радугу, мельчайшие капли. Артур прыгает в десятке шагов и хохочет. Откуда он в Марфинке? Нет, не важно… Что он машет руками, почему не пьёт? Воду надо пить. Воду надо пить, надо помнить, что её в любой момент может не стать… Олег перестаёт брызгаться и подносит к губам мокрую ладонь…
... — Земля!
Олег открывает глаза.
— Земля… — Макс не кричит, как сперва показалось, а хрипит эти слова. На потрескавшихся губах — капельки крови.
Олег тяжело приподнялся. Те, кто ещё может, встали, остальные смотрят лёжа или сидя.
Огромное алое солнце садится за острую, изломанную от скальных пиков, линию земли. Это не остров — она уходит вправо и влево, насколько хватает глаз. Плот медленно, но верно несёт к ней.
Сил больше нет. Но, кажется, они всё-таки будут жить.
Потолок такой знакомый. Белый потолок, но не белёный, как в его комнате, а просто покрытый белым пластиком, как в его комнате…
Что за чушь?
Олег приподнялся на кровати, на которой он лежал одетый в майку и шорты. Осмотрелся безумным взглядом.
Чужая (нет, нет, нет — знакомая, твоя!!!) комната. Плоский блеск компьютерного экрана. Окно — квадратное, без рамы, хорошо знакомое (чужое!!! Не хочу!!! Только не это!!!), за ним — деревья парка.
Ружья над кроватью нет. Вместо большого старого шкафа — горка, блестящая стеклом и полированным титаном.
— Нет… — выдохнул Олег.
— Сынок, ты спишь? — мамин голос. И стук в дверь — белую, плоскую, со сверкающей золотистой ручкой.
Дверь открывается.
Да, это мама. Но она другая. Вроде бы моложе, одетая в строгий красивый костюм, но с усталыми глазами. Правда — улыбка прежняя, но тоже усталая.
— Ну что ты в одежде? — снова улыбается. — Давай вставай, хоть и лето, но всё-таки… Папа сегодня будет поздно, сходи в магазин…
— Ма… — Олег сел на кровати. Босую ногу обожгло холодом линолеума «под мрамор».
(Половик! Самовяз! Он же лежал около его кровати!)
— Извини, я спешу…
Подошла. Нагнулась. Поцелуй (мамин поцелуй… но духи… Незнакомые… знакомые…)
...Щёлкнула дверь. Олег в отупении сидел на кровати. Потом вскочил. Поскользнувшись, бросился, задыхаясь, в коридорчик квартиры. Ударился плечом о косяк. Вбежал в холл.
Он увидел в зеркале финского серванта своё мёртвое лицо. А рядом — фото в серебристой рамке с чёрным уголком. Фото мальчишки своих лет, похожего на него, Олега…
Своего старшего брата, давно уже разбившегося на мотоцикле — на мосту через Воронежское море.
Он подбежал к окну, ударился грудью о подоконник, задыхаясь, как попавшая в комнату птица.
Петровский сквер… Шпиль железнодорожного управления…
Воронеж. Город, где он прожил пятнадцать лет. И последние четыре года — в семье, где было много денег, но всё меньше и меньше — человеческого тепла…
Никогда не было Марфинки.
Не было живого брата.
Не было Вальки.
Не было ничего.
Сон.
Ловушка захлопнулась.
— Нет! — вырвалось у Олега с такой мукой, что эхо зазвенело в комнате. — Нет, я не могу! Я не хочу! Пустите!
Ладонями он ударился в стекло.
И услышал холодноватый смех за спиной…
... — Олег, ты чего, Олег?
