Тот обстрел, под который он попал с Хирстом у кочевников, был пустяком в сравнении с этим. Комната наполнилась стонущими гудением рикошетирующих то ли пуль, то ли осколков. Потом с грохотом обвалилась часть стены. Олег невольно вскинул голову — и увидел, что бойцы Станаца стреляют в ответ.

Он перекатился к пролому. Дах-дах-д-да-у, сказало что-то около самой головы, полетела кирпичная крошка. Внизу перебегали всё ближе и ближе баргайцы. Они поднимали стволы и стреляли. Но перебраться через какую-то невидимую границу — не могли. Любой, кто добирался до неё — падал.

— Палюй, палюй! — крикнул кто-то сбоку, и Олег, вздрогнув, начал стрелять — в совершенном отупении, но не забывая, чему его учили уже три года на кружке военного дела — отсекать короткие очереди, снова целиться и снова отсекать короткие очереди; как ни стреляй длинными (если только не по сплошной толпе) — после нескольких выстрелов ствол обязательно задерёт… Баргайцы совершенно не соотносились с живыми людьми, но и удовлетворения, когда один из них после его очереди — третьей или четвёртой — словно наткнулся на выброшенный в живот кулак и отлетел обратно — Олег не испытал. Следующими очередями он свалил ещё двоих.

— Перычка! — крикнул опять тот же голос. — Хране!

Олег не успел понять, что произошло — в комнату влетело что-то огненное и лопнуло с тяжёлым, потрясающим всё тело звуком, после чего Олег перестал слышать. Сверху падали чёрные хлопья. Девчонка со снайперкой стояла у стены и мелко дрожала всем телом, сжимая в руках винтовку и выкашливая на грудь струи тёмной крови. В грудине у неё торча витой кусок металла, прибивший девчонку к стене. Пулемётчик сидел на полу, держась ладонями за уши. Второй мальчишка полз кругами, опираясь на руки и волоча за собой обрубок ноги, оставляющий на мусорном полу удивительно яркий след — но тут же темневший в пыли.

Девчонка подняла снайперку к плечу и начала стрелять в окно, как автомат, передёргивая затвор и почти не целясь. Потом уронила оружие и голову. Раненый мальчишка, оскалившись, перетягивал высоко поднятый обрубок тонким тросом. Пулемётчик уже стрелял. Из его ушей ленточками текла кровь.

Олег перевернулся обратно на живот. Нашарил автомат, подтянул ближе и начал бросать гранаты — лёжа, сбоку по дуге. Гранаты разрывались, хотя он не знал, его это — или нет. Но одна лопнула точно под ногами баргайца, поднимавшего длинную трубу — и того не стало. Олег засмеялся горлом и прижал к плечу автомат. Первая же очередь отшвырнула другого баргайца…

…Пулемётчику пуля попала точно в лоб, и он уронил голову на приклад, как будто уснул. Олег оставил автомат и перебрался за пулемёт. Обезножевший парень стал подавать из цинка матерчатую ленту, но, когда цинк кончился и надо было отползти в сторону за новым, он прополз полметра и замер — то ли умер, то ли потерял сознание. Олег «добил» ленту — и вдруг грязная, в потёках засохшей крови, рука протянула ему кожаный «язычок».

Олег повернул голову. Юрка, лёжа на боку, свободной рукой деловито подтягивал к себе пояс с гранатами.

— Сработаем вместе, да?! — крикнул Юрка и сверкнул улыбкой — беспечной и яростной. И Олег услышал его — и Олегу стало вдруг беспричинно и нелепо хорошо и весело…

— Сработаем! — проорал он в ответ. И опять припал щекой к толстой кожаной нашлёпке на прикладе.

— Ты как здесь?! — кричал Юрка.

— Тебя искал! — смеялся Олег.

— Нашёл?!

— Нашё-о-ол!!!

Они быстро, ползком, перебрались к другому окну. Пули били в стену напротив, тяжело зыкали на рикошетах от сейфов.

— Нельзя сдаваться! — кричал Юрка. — Я случайно попался, скрутили! А так — нельзя!

— Оставь одну гранату! — ответил Олег. — Оставь, понял?!

— Две оставлю! — смеялся Юрка. — Они осекаются часто!

— Потом — слышишь, потом! — Олег стрелял и стрелял, хотя было видно, что баргайцы уже не останавливаются у смертельной черты. — Потом, Юр, ещё много чего будет! Много чего, понял?! Жалко только, что — не домой! У меня девчонка! Жалко!

И смеялся тоже.

Но вдруг площадь потонула в пыли, непонятно откуда поднятой. Сверху ударили мощные столбы белого света, забегали, скрещиваясь и расходясь. Послышался ревущий голос — казалось, кричит небо:

— Славяне, до верррх, до верррх, бррррать, до верррх, славяне, бррррззз… — голос сорвался в рычание. И стало ясно, что пыль поднята огнём не меньше чем десятка скорострельных пушек, нещадно избивавших баргайцев, которые заметались и стали откатываться под защиту зданий на другой стороне.

В комнату вбежал Станац — лицо в крови.

— До верху! — крикнул он. — Дирижабль прийшо, волкодлаки прийшо, код Сантокаду!

— Помоги! — крикнул Олег, кивая на безногого. Юрка подхватил его под мышки, Станац, быстро посмотрев двух других, тихо и длинно выругался, махнул рукой, поднял за ногу и за обрубок. Они выскочили из комнаты. Олег отступал, держа на бедре тяжёлый пулемёт. В последний момент матюкнулся, подскочил к укрытию из сейфов. Димка скорчился «на дне» в прославленной и рекомендуемой западными педагогами и психологами «позе эмбриона». Его трясло.

— Вставай, придурок, пошли! — Олег нагнулся, выволок завопившего мальчишку наружу. — Да иди же сам, скотина, я же не могу!.. А!

Ужалило в правое бедро. Боль была резкой и обжигающей, Олег припал на колено, не выпуская пулемёта. По джинсам поплыло тёмное пятно. Димка попятился, перекосив рот, но Олег, преодолев боль, дыша открытым ртом, выпрямился и, толкнув мальчишку перед собой, побежал — не заковылял, а именно побежал — следом.

В коридоре у него кто-то подхватил пулемёт, ещё кто-то подставил плечо… На лестнице, мимо которой они пробежали, громко стонал человек, лежали трупы — в нелепых позах смертельно пьяных… ага, значит, баргайцы всё-таки успели ворваться внутрь…

Сбоку вытащили раненого в живот парня. Олег оттолкнул того, кто ему помогал, мотнул головой:

— Тащите его, я сам, — и действительно пошёл сам, перебросив в руки автомат из-за спины. Пошёл, даже побежал, хотя от боли казалось, что в ногу вставлен раскалённый прут. И он шевелится при каждом движении.

Ещё одна лестница — наверх, на крышу башни. Под ногами, в иссушающем белом свете, льющемся с неба — большая ткань. Олег не сразу сообразил, что это баргайское знамя, сорванное с флагштока и раскромсанное кинжалами. А выше, совсем рядом, висело белое огромное брюхо, и в чёрном дверном проёме двое уррвов в жилетах и шлемах помогали людям залезать внутрь. Точнее — просто с силой вдёргивали их. Но какие могли быть претензии?

— Юрка там? — крикнул Олег Станацу, растиравшему по лицу кровь. Тот кивнул. — А этот… второй?

— Тамо, тамо! — Станац сплюнул.

Олег протянул вперёд, в проём, руки — и четырёхпалые сильные ладони сомкнулись на его запястьях.