Сунил был уверен, что Калу убили охранники Air India, когда поймали его возле своих мусорных контейнеров. Абдул же полагал, что его прикончили наркодилеры, на которых он доносил полиции.
– Так или иначе, это была собачья смерть, – часто вздыхал Абдул. А Сунил почему-то в этот момент всегда вспоминал задушенную героем Уилла Смита овчарку в том фильме, который они с Калу смотрели в кинотеатре Pinky Talkie Town.
Мирчи считал, что надо прекратить рассуждения на эту тему.
– Да, то, что крал, было всего лишь мусором. Но этот мусор принадлежал другим. Так что рано или поздно его все равно постигла бы такая участь.
Уличные мальчишки считали, что с Калу разделались такие же, как они, бродяги. «Я уверен, что это Махмуд!». «Наверное, это Каран. Он ведь сбежал сразу после убийства». Все друг друга подозревали, яд недоверия разъедал души трущобных жителей. Кто-то считал, что все это месть призрака Фатимы; другие не верили в такие россказни.
Отец Калу почему-то ополчился на женщину, которая готовила острый рис с курицей и продавала его в ларьке рядом с трассой. Калу часто покупал у нее еду, и вообще она была в курсе того, что происходит в районе, поэтому отец рассчитывал, что она хоть как-то прояснит обстоятельства неожиданной смерти его сына. Но хозяйка лавки даже не подняла на него глаза:
– Калу? Какой такой Калу? – только и произнесла она, уставившись в казан с рисом. Полиция и морг больницы не давали никаких объяснений, а поэтому отец решил, что корень зла – продавщица риса.
А вот мать Санджая не знала, кого винить. Еще несколько недель после самоубийства сына она бродила по улицам Аннавади, спрашивая всех, кто попадался ей на пути, отчего ее мальчик решился на самоубийство.
– Я не смогу спать, пока не узнаю этого, – говорила она дочери. – Голова моя полна разных предположений, но ни одно из них не объясняет, почему это произошло.
Сунил и другие уличные мальчишки с горечью смотрели, как она ходит по улицам трущобного района. Они знали мать Санджая до того, как та перебралась в Дхарави. Но сейчас она очень изменилась и выглядела почти старухой. Она постарела от горя: видимо, очень сильно любила сына. Но как объяснить ей, что привело к гибели подростка, не упоминая при этом Калу и роль во всем этом деле полицейских из участка Сахар? Даже тамил, хозяин игрового салона, известный своими тесными связями с полицией, боялся произносить имя Калу. Матери Санджая ничего не удалось узнать. Лишь один раз ей ответили на ее вопрос. Многодетная женщина, жившая на улице, как-то осмелилась прошептать несчастной на ухо: «Твой сын умер со страхом в сердце!»
Почва рядом с воротами Air India была черной и жирной. Примятые телом Калу цветы быстро выросли снова благодаря заботам штатных садовников аэропорта. Как-то днем Сунил пришел сюда, чтобы тщательно обследовать это место. Он пригнулся и осмотрел клумбу. Никаких улик найти не удалось.
Часть четвертая
Вверх и в стороны
Не забивай себе голову размышлениями о том,
насколько ужасной бывает человеческая жизнь.
Глава 12
Девять ночей танца
К концу сентября 2008 года Айша полностью взяла под контроль Аннавади. При этом никакой официальной церемонии вступления в должность старосты не было. Никто не короновал новую владычицу трущобного квартала. Она продвигалась к своей цели постепенно, шаг за шагом, а тем временем очередь просителей у ее дома все росла. Полицейские начали исправно отвечать на ее звонки, а глава округа Субхаш Савант, когда приехал выступить перед жителями, предложил ей занять пластиковое кресло рядом с его собственным. Покровитель Айши снова обрел уверенность в себе, потому что дело о сфабрикованных документах, подтверждающих кастовую принадлежность, похоже, увязло в суде. Айша сидела рядом с ним на выстроенной у сточного пруда сцене, и казалась почти ровней высокому чиновнику. Во всяком случае, золотая цепь на ее шее была почти такой же массивной, как у главы округа. Покупку этого украшения она смогла себе позволить благодаря доходам от кассы взаимопомощи, деньги из которой раздавались под высокие проценты беднякам.
Айша почувствовала, что прочно держит нити власти в своих руках, и немного расслабилась. Она перестала придумывать изощренные оправдания, чтобы объяснить семье свои вечерние встречи с чужими мужчинами. Когда муж пригрозил ей самоубийством, она ласково утешила его, но исправиться не обещала. Она поправилась на пять килограммов, и это ей шло: глубокие складки под глазами, последний след тяжелой юности, стали мягче.
Айша сожалела лишь о том, что у нее нет близких подруг, перед которыми приятно было бы похвастаться успехом. Ей приходилось хранить многое в секрете, поэтому посплетничать с другими женщинами она не могла. Общение с некоторыми людьми пришлось прекратить из прагматичных соображений.
– Разве у меня есть здесь друзья? – часто жаловалась она Манджу.
Но теперь и дочь как-то отдалилась. А когда девушка все же решалась прямо посмотреть в глаза матери и заговорить с нею, то затронула самую неприятную для Айши тему – о гибели одноногой Фатимы.
Смерть Калу и Санджая стала шоком для многих, но больше всего она потрясла уличных мальчишек. Что до самосожжения Фатимы, то оно стало любимым предметом обсуждения для женщин. Воспоминание о нем то стиралось, то снова всплывало в разговорах соседок. Спустя два месяца после устроенного Одноногой трагического шоу эта история обросла множеством слухов и фантастических подробностей. Все как-то упустили из виду, что сама жертва сожалела о том, что учинила над собой. Теперь ее поступок воспринимали как отчаянную акцию протеста.
Но против чего, собственно, протестовала Фатима? На этот счет существовали разные версии. С точки зрения самых бедных, ее довела до исступления нищета. Больные и инвалиды полагали, что всему виной презрительное отношение окружающих к физической неполноценности. А несчастливые в семейной жизни, коих было множество, считали, что таким образом она выступила против браков по сговору, заключаемых без согласия невесты. Почти никто не вспоминал о том, с чего начался конфликт: о зависти, новой столешнице, шаткой стене и падающем в рис щебне.
В один из вечеров жена владельца борделя вышла на майдан, облила себя керосином, провозгласила имя Фатимы и пригрозила всем, что сейчас зажжет спичку. В другой раз избитая мужем женщина и вправду подожгла себя. Но она выжила и почти не получила травм и ожогов. После этого Манджу и ее подруга Мина во время своих тайных встреч у туалета стали обсуждать более надежные способы сведения счетов с жизнью.
Манджу поведала своей пятнадцатилетней наперснице, что впервые подумала о самоубийстве в тот самый день, когда Айша сбежала с празднования своего сорокалетия. После этого подобная мысль посещала ее не раз. Девушку мучили стыд и тоска, когда она думала о любовных похождениях матери. Чем подруга могла помочь ей? Она предлагала посмотреть на это дело с другой стороны. Родители и братья регулярно и жестоко избивали Мину. Целыми днями она выполняла разные хозяйственные поручения, а «прогулки» к колонке или в туалет были для нее единственными выходами в свет. Поэтому, по ее мнению, можно было многое простить матери, которая оплачивала учебу дочери в колледже, лишь изредка давала ее затрещины и не пыталась выдать девушку замуж в пятнадцать лет.
Мина убеждала Манджу, что нужно выплескивать черные мысли, рассказывая обо всем, что тяготит душу. Говорят, это правильный, современный способ преодоления проблем.
– Вот ты часто замечаешь, что цветы, которые я прикалываю к волосам, долго не вянут, – сказала она как-то раз во время их встречи в туалете. – Это потому, что я не держу зла в сердце. Я даю волю гневу и горечи, и от этого мне легче.
Манджу поморщилась. Она не хотела обсуждать поведение матери. Об этом и так слишком много судачат на каждом углу.
– Да, наверное, мое сердце совсем почернело от невысказанной боли, – вздохнула она, опуская голову. – Цветы у меня в волосах увядают через два часа.
Манджу считала, что разумнее будет попробовать практику отрицания, которую они проходили
