Когда он не пришел на третий раз, я ничего не сказала, а в четвертый я оставила дядю с Мэри и пошла искать его. Он был на той самой тайной полянке и, сжимая свою неизменную красную кепку в руках, сидел у могилы Дэйви. Мы еще не сделали ему надгробия. Уже приближался февраль, было пасмурно, и трогвинд меланхолично завывал в пустоши. Я почти заскучала по жуткой летней жаре, хотя здесь не чувствовалось сильных порывов ветра. Лэйн не поднимал глаз, и я села рядом с ним, закутавшись в пушистую зелено-голубую шаль. Мы долго сидели в тишине. Затем я нарушила молчание:

— Я много думала о Дэйви. Знаешь, мне кажется, он разговаривал, разговаривал все время, просто не с людьми. Я думаю, он разговаривал только с Бертрамом.

— Почему ты так думаешь? — хрипло спросил он.

— Потому что тогда он сказал мне бежать, и его голос оказался очень чистым и звонким, а не грубым и глухим, как если бы он совсем не говорил. И помнишь, в первый день, когда я приехала, и была такой напуганной, и бегала от часов… — На его лице показалась слабая улыбка. — Я пришла в собор, и кто-то смеялся там. А потом я в зеркало увидела, как на меня смотрит дядя Джордж, и завопила так, что было слышно, наверное, и в мастерской.

Он тихо засмеялся.

— Я думаю, что либо в галерее сверху, либо в коридоре позади играл Дэйви. И он смеялся, просто потому что мог. Потому что был один и никто не видел. И думаю, точно так же он делал и здесь.

Лэйн смял кепку и стал теребить ее своими ловкими пальцами.

— Интересно, представляешь ли ты… насколько я зол.

Я осторожно посмотрела на него, но он спрятал от меня взгляд. Я уже привыкла к его вспышкам гнева — Лэйн был похож на порох, — они так же быстро и сильно происходили и скоро заканчивались. Но это было что-то другое. То, что казалось мне безучастностью и нервозностью, на самом деле представляло собой слабо тлеющие угли. Я поплотнее завернулась в шаль. Воздух над поляной разрывали порывы ветра.

— Я зол на всю эту кучу грязи там, за пустошами, которую я звал домом, и на этот холмик перед нами, потому что он не должен был появиться. Но больше всего я зол на Бена Элдриджа и еще на самого себя, что сам не прикончил его, пока была возможность.

— Элдридж мертв.

— Та винтовка, — продолжал он, будто я ничего и не говорила, — должна была быть в моей руке! Я должен был пристрелить его, и ничего этого сейчас не происходило бы. Я знал, что мальчик немножко умеет плавать.

Я положила руку ему на плечо и почувствовала, что он весь словно окаменел.

— Ты даже зачастую не знал, что он делает, не говоря уже об этом… — Но тут до меня дошел смысл его слов. — А что сейчас происходит?

Он высвободился и отошел на край поляны, встав на самом ветру и засунув руки в карманы, и стал глядеть на то место, где раньше находилась Нижняя Деревня. А затем он сказал:

— Я ухожу.

— Что ты имеешь в виду?

— Что уезжаю. У меня лошадь до Милфорда, а оттуда я поеду поездом.

Я беспомощно смотрела ему в спину, не двигаясь и ничего не понимая. Ветер завывал между нами. Я наконец взяла себя в руки и смогла задать вопрос:

— Почему?

— А почему бы и нет? У тети Бит есть тот, кто о ней позаботится, у дяди есть ты и Мэри, и он чувствует себя намного лучше, чем раньше. Я уже говорил с ним об этом в течение последних двух недель, так что с ним все будет в порядке. Так что я здесь больше не нужен. Ты же не можешь считать, что я проведу всю жизнь здесь, стоя на одном месте? — Он не сводил глаз с разрушенной деревни, и напряженная пружиной поза не давала повода усомниться в искренности его слов.

— Когда?

— Через пару часов.

Это был удар ниже пояса.

— И… надолго?

— Не знаю. Наверное, надолго.

— А… как же… — Я даже не смогла договорить.

Он оглянулся.

— У тебя все будет отлично. Будешь управлять поместьем, будто всю жизнь так и делала. И не забывай, ты теперь богатая наследница, перед тобой открываются тысячи путей. Так что мне не стоит делать из тебя посмешище для всего Лондона.

Я не могла двинуться с места, пораженная горем. Скорее всего, я уже была посмешищем, думаю, тетка Элис оттянулась на полную катушку. Но разве это меня волновало? Единственный человек вне Стрэнвайна, чье мнение мне было действительно дорого, это мистер Бэбкок, а он сказал однажды, что Лэйн «замечательный молодой человек». Так что на самом деле слова Лэйна не означали, что он уезжает из Стрэнвайна. Он уезжал от меня.

— И куда ты поедешь?

Он опустил голову.

— Куда глаза глядят.

Куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда? Я решила обманывать сама себя так же, как перед днем рождения.

— Посмотришь на море, — сказала я. — Помнишь, ты говорил, что хочешь увидеть море?

— Ага. Говорил. — Он смял кепку так, что я испугалась, что ткань не выдержит. — Ты не злишься.

Это был не вопрос, а скорее наблюдение, подпитанное любопытством. Нет, подумала я. Я совсем не злюсь. Я просто сломана внутри и истекаю кровью, хотя потом, возможно, я буду на тебя безумно зла.

Внезапно он бросился ко мне через полянку и рывком поднял на ноги. Ветер пронзил меня ледяным кинжалом, и в тот короткий момент, когда ладони Лэйна коснулись моего лица, я почувствовала напряжение, такое сильное, что оно почти переходило в боль. А потом он прикоснулся губами к моему лбу.

— Вперед, Кэтрин, — шепнул он. И я бросилась прочь по тропинке. То же самое сделал и он.