Лэйн вмешался прежде, чем смущенная миссис Джеффрис смогла подобрать слова.

— Так вы еще не решили.

Я снова стала чертить по скатерти. Нечего тут решать. И мои планы совершенно очевидны, ну по крайней мере должны быть таковыми. Но слишком многого я здесь еще не поняла. Вот, например, наследство толстого Роберта — это все еще лакомый кусок или просто заброшенная груда камней с восемьюстами голодными нищими? Мысли о спящем дяде, единственном моем оставшемся кровном родственнике, совершенно выбивали меня из колеи.

— Предлагаю сделку, — быстро продолжил Лэйн. — Один месяц. Вы ждете тридцать дней, прежде чем вернуться к тетке, и можете рассказывать ей все, что только пожелаете.

— Мистер Моро, а что можно изменить за месяц? — Я пристально посмотрела на него. — Я хоть сейчас могу вернуться в Лондон и рассказать там, что Фредерик Тулман — это почтенный пожилой джентльмен с манерами знатного пэра, но тетка все равно рано или поздно узнает всю правду. Ничто не изменится.

— Я знаю, — прошептал он. — Так или иначе, мы все это знали. Набегут родственники, адвокаты, суды… Мистер Тулли умрет. Это не может продолжаться вечно…

Я не могла прочесть ни малейшей эмоции на его непроницаемом лице.

— Но вы можете выиграть время. Может быть, даже годы. Стоит задуматься, какова цена лжи.

Я закусила губу. Он не представлял себе, что это время будет значить для меня. Медленное удушье — это слабо сказано. Но потом в голову закралась новая мысль. Что, если у Роберта на самом деле приличное наследство? Тетушка Элис слишком жадна, она могла просто скрыть от меня его подлинную ценность, если бы захотела. Теперь это выглядит просто очевидным. Так что я смогу вернуться в Лондон с козырной картой в рукаве. Миссис Джеффрис промакивала глаза салфеткой, а Дэйви невозмутимо поглаживал кролика своей пухлой ручкой.

— Если я соглашусь на ваш план, — медленно произнесла я, — то вы расскажете мне все. Никаких секретов, как бы важно это ни было. Я не могу принять решения, не опираясь на… факты. А в ответ на вашу честность я согласна отложить все на целый месяц. Идет?

Лэйн откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и кивнул.

— Тогда, думаю, мне стоит провести денек-другой с дядюшкой в его мастерской.

— Нет, — тут же отозвался Лэйн. — Он не замышляет ничего плохого, но… — Он скрипнул зубами. — Мистер Тулли целиком и полностью заправляет в мастерской, и он устанавливает правила. Он больше не пустит вас туда.

Я нахмурилась, и тут миссис Джеффрис положила руку ему на плечо.

— Лэйн, Дэйви говорит, что ее можно будет пустить.

Я удивленно посмотрела на миссис Джеффрис, а потом на Дэйви, молчащего, как всегда. Сейчас он поглаживал уши кролика и смотрел на миссис Джеффрис своими выразительными глазами.

— И еще… что она понравилась мистеру Тулли.

Тут она угрюмо посмотрела на меня и уткнулась в баночку с джемом.

— Может, это все даже и к лучшему.

— Я не позволю снова вывести его из себя, — отрезал Лэйн, глядя на меня. — В мастерской мы все подчиняемся мистеру Тулли. Если он чего-то не хочет, так тому и быть.

— Дэйви говорит, что не стоит беспокоиться, — отозвалась миссис Джеффрис. Я быстро посмотрела на мальчика — он сидел тихо, как и всегда.

— Ну ладно, ладно, — сварливо уступил Лэйн.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Если можно, я бы хотела узнать адрес мистера Бэбкока.

Плечи миссис Джеффрис поникли, а Лэйн оценивающе сузил свои морские глаза. Но я больше не боялась сквозившей в них угрозы и его мрачного вида — у меня было ощущение, что мы только что заключили настоящий договор.

Примостившись на диванной подушке прямо на полу, я, как зачарованная, молчаливо наблюдала за работающим дядей. Я снова надела свое уродливое шерстяное платье, выслушав от Мэри такую лекцию, которая сделала бы честь и занудной тетушке Элис. Просто удивительно, но дядюшка Тулман не просто благосклонно отнесся к моему возвращению, но даже был рад, что я сижу с ним в мастерской — будто никаких происшествий и не было.

Лэйн стоял у верстака и накладывал аккуратные мазки краски на какие-то деревянные детали. Он не сводил с меня суровых глаз, прямо как курица-наседка с парящего в небе ястреба. Я понимала, что просиживание в мастерской никак не способствует выполнению моей миссии, но приходилось следовать очередному экзотическому правилу и буквально топтаться на месте. Как мне кажется, всех людей можно разделить, прямо как числа — четные, нечетные, способные взаимодействовать друг с другом или нет. Но моего дядю невозможно было отнести ни к одной из известных мне групп, и это меня очень смущало.

Кисточка Лэйна звякнула о банку с краской, и дядя Тулман, скрестив ноги, уселся на пол, склонившись над замусоленным листом бумаги, и стал заполнять его чередой чисел, ничего не значащих для меня. Газовый фонарь хлопнул еле слышно из-за шума работающих механизмов. Дядя набросал еще две строчки из трехзначных чисел на бумаге, одну прямо над другой, подвел линию и мгновенно подписал внизу четырехзначное число.

— Дядя! — позвала я, не справившись с искушением. — Вы что, умножили это в уме?

Лэйн яростно затряс головой и предостерегающе вытаращил на меня глаза, но дядя Тулман удивленно оторвался от записей и посмотрел на меня так, будто забыл, что я сижу рядом.

— Дочурка Саймона! — отозвался он. — А почему ты не играешь?

Лэйн озабоченно нахмурился, он был в явном замешательстве, как и я.

— Сегодня я просто смотрю, дядя, — осторожно ответила я.

— Саймон тоже смотрел, как я играю, — вдруг сказал он. — Мы вместе собирали часы.

Под поскрипывание ручки о бумагу я задумалась над этой новой подробностью из жизни отца, которого никогда не видела. А затем спросила:

— Дядя Тулман, а сколько будет пятнадцать раз по двадцать пять?

— Триста семьдесят пять, — ответил он, не отрываясь от записей. Ручка летала по бумаге, и на белом фоне начали проступать очертания смыкающихся шестеренок. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы убедиться в том, что дядя не ошибся. Я быстро посмотрела на Лэйна. Тот невозмутимо продолжал возиться с краской.

— А пятьдесят раз по сто двадцать пять?

— Шесть тысяч двести пятьдесят.

— Двести пятьдесят раз по триста?

— Семьдесят пять тысяч.

Я нарочно подбирала круглые числа, такие, чтобы сама могла посчитать в уме, но дядя Тулман неизменно оказывался быстрее.

— Четыреста восемнадцать раз по восемьсот шесть?

— Триста тридцать шесть тысяч девятьсот восемь.

— Девятьсот сорок два на семьсот три?

— Шестьсот шестьдесят две тысячи двести двадцать шесть.

Борода дяди Тулмана воинственно пушилась во все стороны. Под чертежом в ряды выстроились цифры со значками. Когда я увидела самостоятельно лезущего на башню заводного дракона, я испытала похожее чувство. То, что происходит сейчас, было невозможно, однако же вот оно, прямо перед моими глазами.

— Семьсот семьдесят четыре… — начала было я, но дядя Тулман зашуршал бумажками и вскочил на ноги. Я вздрогнула.

— Время игры закончилось! — завопил он, и только эхо от его крика затихло в зале, раздался стук в