Накануне своего отъезда в Токио я посетила Цугуми в больнице.

Учитывая её несносный характер, тётя договорилась, чтобы её поместили в отдельную палату. Подойдя к палате, я постучала, но, не получив ответа, открыла дверь.

Цугуми в этот момент спала. Её кожа, как и раньше, светилась матовой белизной, но она выглядела сильно истощённой. Закрытые глаза с длинными ресницами, разметавшиеся по подушке волосы, её чистая красота создавали настолько сильное впечатление, что возникал образ «спящей красавицы», но мне стало страшно на неё смотреть. У меня даже мелькнула мысль, что Цугуми, которую я знала, уже исчезла.

– Проснись, – потрепала я её по щеке. Цугуми застонала и открыла глаза. На меня смотрели ее большие, сияющие, как драгоценные камни, глаза.

– Что случилось? Я ведь спала, – сказала она гнусаво и протёрла глаза.

Я облегчённо вздохнула и улыбнулась:

– Я пришла попрощаться, так как мне пора возвращаться в Токио. Выздоравливай скорее.

– О чём ты говоришь? Бессердечная… – Её голос прозвучал ужасно, как будто она собрала все свои силы, чтобы произнести эти слова. Определённо, она не могла даже сесть и продолжала лёжа сердито смотреть на меня.

– Это всё твоя вина, и ты получила то, что заслужила, – рассмеялась я.

Цугуми выдавила из себя подобие улыбки и затем сказала:

– Я говорю это только тебе. Мне, видимо, конец. Я определённо умру.

Я ахнула, поспешно села на стул около кровати и наклонилась к Цугуми.

– О чём ты? – возмутилась я. – Они говорят, что тебе постепенно становится лучше, но иногда могут возникнуть кое-какие отклонения. Тебя держат в больнице, потому что боятся, что, как только тебе станет немного лучше, ты опять что-нибудь выкинешь. Они используют больницу как своего рода психиатрическую клинику, это не имеет никакого отношения к жизни и смерти, возьми себя в руки.

– Нет, в этот раз всё по-другому, – сказала Цугуми с серьёзным выражением лица. Её взгляд был задумчивым и мрачным, каким я его никогда не видела. – Ты понимаешь, что я говорю. Речь не идёт о жизни или смерти человека. У меня больше нет желания жить, абсолютно нет… До сих пор такого я действительно ни разу не испытывала, – прошептала она слабым голосом. И спустя некоторое время продолжила: – Я никогда не была настолько ко всему безразлична. Как будто у меня внутри что-то оборвалось. До сих пор я никогда не думала, что могу умереть, однако сейчас мне страшно. Хотя я и хочу взбодриться, но ничего не получается, я только раздражаюсь… Я лежу ночью и думаю об этом. Если ко мне так и не вернётся моё обычное настроение, то я умру. Сейчас во мне нет никаких эмоций, и такое случилось впервые в моей жизни… Я ни к кому не испытываю ненависти, и я превратилась просто в маленькую больную девочку, прикованную к постели. И сейчас я понимаю настроение той девочки, которая со страхом наблюдала, как один за другим опадают листья с дерева за окном. По мере того как я слабею, окружающие начнут относиться ко мне как к ненормальной, а я, как подумаю, что постепенно буду превращаться в прозрачную тень, начинаю сходить сума.

Я стала что-то говорить, но замолчала, потрясённая тем, что Цугуми в этот раз, кажется, говорила серьёзно и что подобное настроение у неё действительно никогда раньше не возникало. Я была также озадачена высокомерной манерой её высказываний. Может, она боялась, что её любовь к Кёити потерпит неудачу? Может, она не в состоянии перенести то, что сказала ей Ёко? Я осознала, что на самом деле, как сказала сама Цугуми, энергия, которую всегда излучало её тело, какой бы высокой температуры у нее ни было, на этот раз стала исчезать.

– Послушай, если ты можешь так говорить, значит, всё будет в порядке, – сказала я Цугуми, которая в этот момент с беспокойством смотрела на небо.

– Если это так, то было бы хорошо, – ответила она, глядя на меня.

С детских лет тысячи, десятки тысяч раз всматривалась я в её кристальной чистоты глаза, и мне казалось, что сейчас я видела в них только правду. Они были наполнены глубоким сиянием, которое было обращено в вечность.

– Конечно, так и будет, – подтвердила я.

Но я испугалась того, что Цугуми впервые испытывала мучения, от которых страдают обычные люди. Если она утратит свой особый темперамент, то она и правда может умереть. Но я не могла сказать этого вслух и встала.

– Ну, мне пора идти.

– Я не могу этому поверить! – закричала Цугуми.

Я хотела спокойно расстаться, как это бывало в детстве, и направилась к двери. Выходя, я обернулась:

– Ну, до встречи, – и вышла в коридор. Вслед мне полетели её слова:

– Дура, негодница! Ты меня, может, больше не увидишь. Университет для тебя важнее? Бессердечная. Поэтому тебя никто не любит…

И тому подобное неслось мне вслед, пока я шла по больничному коридору.

Когда я вышла на улицу, уже наступил вечер. В воздухе ощущался запах соли, приносимой ветром с моря, которое со всех сторон окружало город. Возвращаясь домой, я чувствовала, что мне хочется плакать.