— Что ты имеешь в виду?

— Его не существует. Это легенда, изобретение, концепция, корпорация, прищур издательского глаза.

Арчи сказал:

— Так кто же, по-твоему, пишет все эти заметки, которые мы публикуем?

— Комитет авторов-привидений. Комитет троих. Возможно, мистер Джордж, мистер Бонефилд и мистер Маунтклеменс. Один человек не может быть причиной стольких волнений.

— Просто ты совсем не знаешь, что такое критики, вот и всё. Ты привык иметь дело только с полицейскими и преступниками.

— У меня есть другая теория насчёт этого Маунтклеменса, если тебе не нравится первая.

— Ну и что же на этот раз?

— Это феномен века электроники. Рубрика по искусству ведется компьютером, находящимся в Рочестере, штат Нью-Йорк.

— Что Бруно подсыпал в твой томатный сок? — поинтересовался Арчи.

— Послушай, я хочу тебе кое-что сказать. Я не поверю в существование Джорджа Бонефилда Маунтклеменса Третьего, пока не увижу его собственными глазами.

— Хорошо. Как насчет завтрашнего дня или среды? Его нет в городе, но сегодня он возвращается. Мы договоримся с ним о встрече.

— Назначай на время ленча, и причём здесь. Мы устроимся наверху, там есть скатерти.

Арчи покачал головой:

— Он не придёт в пресс-клуб. Он никогда не появляется в центре города. Возможно, тебе придётся идти к нему домой.

— Ладно, давай так и сделаем, — сказал Квиллер. — Возможно, я последую совету Бруно и возьму напрокат пуленепробиваемый жилет.

Во вторник Квиллер всё утро провёл в здании Министерства просвещения, осматривая выставку произведений детей школьного возраста. Он хотел написать что-нибудь доброе и юмористическое о нарисованных цветными мелками парусниках, плывущих по небу, бордовых домах с зелеными каминами, голубых лошадях, которые скорее напоминали овец, и котах, котах, котах…

После путешествия в мир незамысловатого детского искусства Квиллер вернулся в редакцию в превосходном настроении. Его появление было встречено неестественным молчанием. Перестали стучать пишущие машинки. Головы, до того склоненные над корректурами, внезапно поднялись. Даже зелёные телефоны и те уважительно молчали.

Арчи сказал:

— У нас есть новость для тебя, Джим. Мы позвонили Маунтклеменсу, чтобы договориться о встрече с тобой, и он хочет, чтобы ты пришел к нему завтра вечером на обед!

— Что?

— Разве ты не собираешься упасть в обморок? Весь наш отдел так и сделал.

— Я сейчас ясно представил себе заголовок, — сказал Квиллер. — «Критик отравляет суп репортёра».

— Говорят, он отличный повар, — сообщил Арчи, — настоящий гурман. Если тебе повезет, мышьяк он отложит на десерт. Вот адрес.

В среду в шесть часов вечера Квиллер взял такси, чтобы добраться до Бленхейм-плейс, 26. Дом находился в старой части города, когда—то модной благодаря величественной застройке. В большинстве зданий теперь находились дешевые меблированные комнаты или маленькие полукустарные мастерские. Одну из них, например, занимал мастер, восстанавливающий старинные изделия из фарфора. Квиллер догадался, что он ещё и букмекер. Рядом располагались старинная монетная мастерская и цех карнавальных костюмов. Только один гордый и отважный дом не сдавался. Он имел респектабельный внешний вид. При небольшой длине он казался высоким и чопорно викторианским, вплоть до украшенной орнаментом железной ограды. Это и был дом номер двадцать шесть.

Квиллер обошёл парочку местных пьянчуг, что-то искавших у себя под ногами, и по каменным ступеням поднялся к портику, где три почтовых ящика свидетельствовали о том, что в здании размещались жилые квартиры.

Он пригладил усы, которые ожили от любопытства и ожидания, и позвонил. Что-то щелкнуло, открылась входная дверь, и он вошел в вестибюль, пол в котором был выложен старинным кафелем. Перед ним оказалась ещё одна закрытая дверь, которая, также со щелчком, распахнулась сама. Квиллер попал в роскошную, но тускло освещенную прихожую, которая покорила его своей обстановкой. Всё дело было в больших золочёных рамах, зеркалах, статуэтках, столике, поддерживаемом золотыми львами, резной скамье, похожей на церковную. Половину пола и лестницу покрывал красный ковер. Откуда-то сверху донёсся голос:

— Поднимайтесь прямо наверх, мистер Квиллер.

Мужчина, стоящий на верху лестницы, был чрезвычайно высок и элегантно строен. Маунтклеменс был одет в тёмно-красный бархатный пиджак. Лицо его произвело на Квиллера сильное впечатление. Возможно, оно показалось ему таким вследствие того, что редкие волосы падали на высокий лоб. Его окружало благоухание лимонной кожуры.

— Прошу простить меня за бесконечные двери и замки, — сказал критик. — Имея такое соседство, как у меня, иначе просто нельзя.

Он протянул Квиллеру левую руку и провел его в гостиную, не похожую ни на одну из тех, что когда-либо видел Квиллер. Единственным источником света было пляшущее в камине пламя и потайные лампы, направленные на предметы искусства. Глаза Квиллера отметили мраморные бюсты, китайские вазы, множество золоченых картинных рам, бронзового воина и несколько вырезанных из дерева потрескавшихся ангелов. Одна стена комнаты целиком была занята гобеленом, изображающим средневековых дам в полный рост. Над камином висела картина, в которой даже дилетант узнал бы руку Ван Гога.

— Кажется, моя маленькая коллекция произвела на вас впечатление, мистер Квиллер? — заметил критик. — Или вы в ужасе от моего экстравагантного вкуса? Да, позвольте мне взять ваше пальто.

— Это просто домашний музей, — сказал Квиллер с благоговейным трепетом.

— Это моя жизнь, мистер Квиллер. И я признаю без ложной скромности: если она удалась, то благодаря определенной атмосфере .

Едва ли дюйм тёмно-красной стены оставался свободным. С обеих сторон к камину примыкали тесно заставленные книжные полки. Остальные стены до потолка были увешаны картинами. Даже на полу было очень мало свободного пространства. На красном ковре располагались стулья необычно большого размера, столик, постаменты, письменный стол и освещенная шкатулка, наполненная маленькими резными фигурками.

— Позвольте предложить вам аперитив, — сказал Маунтклеменс. — Теперь усаживайтесь в кресло и вытяните ноги. Я не предлагаю перед обедом ничего более крепкого, чем шерри или дюбонне, потому что горжусь своими кулинарными талантами и предпочитаю не парализовывать ваши вкусовые рецепторы.

— Я терпеть не могу алкоголь, — сказал Квиллер, — так что мои вкусовые рецепторы в отличном состоянии.

— В таком случае как насчёт лимонада или пива? Пока Маунтклеменса не было в комнате, Квиллер отметил ещё кое-какие детали; диктофон на столе, тихая музыка, доносящаяся из—за ширмы, украшенной в восточном стиле, два глубоких мягких кресла у камина. Между ними стояла мягкая скамеечка для ног. Он опустился в кресло и с удовольствием утонул в мягкой подушке. Откинув голову и положив ноги на скамеечку, он испытал удивительное чувство комфорта. Он уже не хотел ни пива, ни лимонада и почти надеялся, что Маунтклеменс никогда не вернётся.