потерял свое родовое имение? Я отвечаю вам. В то время когда Карла I преследовали неудачи, я держал его сторону. Я защищал его как брата родного. Я сражался за него при Эджехилле, Незби и в двадцати битвах и стычках. Защищая права Карла на трон, я сформировал за свой счет конную роту. Отряд мой состоял из моих же садовников, конюхов и окрестных крестьян, преданных нашему дому.
Моя военная казна стала истощаться, а деньги были нужны, так как борьба продолжалась. Пришлось расплавить серебряные блюда и подсвечники. Так не я один делал, а многие кавалеры. Серебряная посуда превратилась в деньги, которые пошли на уплату солдатам. Мы тянули таким образом несколько месяцев, а затем денег опять не стало, и опять мы стали искать их у себя же. На этот раз я продал дубовый лес и несколько ферм. Нас разбили при Марстоне, и, чтобы избегнуть последствий этой катастрофы, понадобились величайшие усилия. Деньги требовались в большом количестве. Я не стал вертеться в разные стороны, я отдал все свое состояние… В нашем околотке был мыловар, осторожный человек с толстой кожей. От гражданских распрей он стоял в стороне, но на мой замок поглядывал давно. Этот жалкий червяк был честолюбив, его заветная мечта была в том, чтобы сделаться дворянином, как будто можно сделаться дворянином, захватив старый дворянский дом?! Мне пришлось удовлетворить этого лавочника, я продал ему родовое имение, а деньги, вырученные от этой продажи, отдал все до последней копейки в казну короля. Когда нас окончательно разбили под Ворчестером, я прикрывал отступление молодого принца. Могу сказать положа руку на сердце, что в те времена я был последним роялистом — исключая тех; что были на острове Мене, — который защищал святость монархии. Республика объявила цену за мою голову, я был объявлен опасным бунтовщиком и вынужден был спасать свою жизнь бегством. Сев на корабль в Гарвиче, я прибыл в Голландию с мечом у пояса и несколькими золотыми монетами в кармане.
— Ну, что же, для кавалера и этого довольно, — сказал Саксон, — в Германии ведь идут постоянные войны и в воинах нуждаются. Если северные немцы не воюют с французами и шведами, то уж будьте уверены, что южные немцы дерутся с янычарами.
— Я так и поступил, — ответил сэр Иаков, — я нашел себе должность в голландской армии, и во время моей службы мне там пришлось встретиться еще раз на поле битвы с моими старыми врагами — круглоголовыми. Кромвель оказал помощь Франции и послал королю на помощь бригаду Рейнольдса. Людовик был очень рад прибытию этих прекрасных войск. Клянусь Богом, я вам рассказываю правду… Дело это было в Дюнкерке. Я стоял на крепостном валу… Представьте же себе: мне вместо того, чтобы помогать защите крепости, пришлось волей-неволей восхищаться атакой неприятеля. У меня прямо сердце запрыгало от радости, когда, я увидал своих круглоголовых соотечественников. Они шли на нас в атаку через пробитую брешь. Как я увидал этих ребят с лицами, как у бульдогов, так я не знаю, что со мной сделалось. Они шли с пиками наперевес, распевая псалмы и не обращая внимания на пули, которые так и свистали над ними. Ах! Какое это было зрелище! А затем они схватились врукопашную с фламандцами, и как схватились! Я должен был ненавидеть их. Они были враги, но я не мог их ненавидеть. Совершенно напротив, я радовался за них и гордился ими. Я почувствовал, что они — настоящие англичане. Прослужил я в Голландии, однако, недолго, ибо скоро был заключен мир, и я занялся химией, к которой имею большую склонность. Сперва я работал в Лейдене под руководством Форхсгера, а затем перебрался в Страсбург к Дечюи. Но я боюсь, что эти великие имена вам совершенно незнакомы.
— Право! — воскликнул Саксон. — В этой химии есть, должно быть, что-либо этакое привлекательное. В Солсбери мы встретили двух офицеров из Голубой гвардии; весьма почтенные люди, но тоже, как и вы, имеют слабость к химии.
— Да неужели? — Воскликнул сэр Иаков с любопытством. — А к какой школе они принадлежат?
— Ну, этого я вам объяснить не сумею, — ответил Саксон, — я сам в этом деле ничего не понимаю. Одно только я знаю, что эти офицеры не верят, чтобы Гервинус из Нюренберга, которого я стерег в тюрьме, да и всякий другой человек, мог бы превращать один металл в другой.
— Ну, за Гервинуса я отвечать не могу, — сказал наш хозяин, — но относительно превращения металлов я могу дать вам мое рыцарское слово, что это вполне возможно.
Впрочем, об этом после, я продолжаю свой рассказ. Наступило наконец время, когда Карл II был приглашен занять трон Англии. Все мы, начиная от придворного карлика Джеффри Гудсона и кончая милордом Кларендоном, возрадовались. Все мы надеялись вернуть свое положение. Что касается лично меня, то я решил немного обождать с подачей прошения королю. Я думал, что он сам вспомнит о бедном кавалере, который разорился, защищая права его семейства. И я стал ждать. Ждал-ждал и ничего не дождался. Тогда я отправился на утренний прием и был представлен Карлу.
«А! — сказал король, сердечно приветствуя меня (вы знаете, конечно, что Карл умел прикидываться сердечным). — Вы, если не ошибаюсь, сэр Джаспер Кильгрев?» — «Нет, ваше величество, — ответил я, — я сэр Иаков Клансинг, бывший владелец Снеллобейского замка в Стаффордском графстве».
И я напомнил королю о Ворчестерской битве и о многих военных приключениях, которые мы с ним вместе испытали.
«Верно-верно! — воскликнул король. — Как это я все позабыл? Ну, как у вас там в Снеллобе?»
Я сказал королю, что замок уже не принадлежит мне, и вкратце рассказал ему, в каком положении нахожусь. Лицо короля омрачилось, а обращение сразу же сделалось холодным.
«Все ко мне приходят за деньгами и местами, — произнес он, — а парламент так жадничает и дает мне так мало денег, что я положительно не могу удовлетворить этих требований. Однако, сэр Иаков, мы посмотрим, что можно для тебя сделать».
И с этими словами король отпустил меня. В тот же самый вечер ко мне явился секретарь милорд Кларендон и объявил мне с великой торжественностью, что ввиду моей давней преданности престолу и потерь, понесенных мною, король милостиво соизволил пожаловать мне чин лотерейного кавалера.
— Извините, сэр, что значит лотерейный кавалер? — спросил я.
— А это значит не что иное, как утвержденный правительством содержатель игорного дома. Такова была королевская награда. Мне позволили открыть притон. В этот притон я должен был заманивать молодых, богатых птенцов и там их обирать. Мне дали право для того, чтобы вернуть благосостояние, разорять других. Моя честь, мое имя, моя репутация — все это не ставилось ни во что. Мне предлагали открыть игорный дом.
— Но я слышал, что некоторые лотерейные кавалеры сделали себе состояние, — задумчиво сказал Саксон.
— Это меня не касается. Я знаю только то, что я не гожусь в содержатели игорного дома. Это не мое дело. Я отправился снова к королю и умолял его, чтобы он мне оказал свою милость в какой-нибудь иной форме. Король выразил свое удивление по поводу того, как это я, такой бедный человек, обнаруживаю такую брезгливость и прихотливость. При дворе я пробыл несколько недель. Было там много таких, как я, бедных кавалеров. И вот мы имели удовольствие наблюдать, как братья короля тратили на азартную игру и на девок такие суммы, на которые можно было бы вернуть наши потерянные вотчины. Я помню, как однажды сам Карл поставил на карту такую сумму, которая удовлетворила бы самого требовательного из нас. Я бывал всюду: и в Сентжемском парке, и в Уантгольской галерее, стараясь попадаться на глаза королю, надеясь, что он вспомнит и сделает что-нибудь для улучшения моей участи. И я дождался: Карл обо мне вспомнил. Секретарь лорд Кларендон явился ко мне во второй раз и объявил, что король освобождает меня от обязанности присутствовать во дворце в том случае, если у меня нет средств одеваться по моде.
Такова была милость, оказанная Карлом старому, больному воину, который для него и его отца пожертвовал здоровьем, состоянием, положением и всем на свете!
— Какое бесстыдство! — воскликнули мы все.
— И можете вы удивляться после того, что я проклял весь род Стюартов? Лживый, развратный и жестокий род! Что касается моего имения, я его мог бы купить хоть завтра, если бы захотел. Но зачем оно мне, когда у меня нет наследника?
— Ага! — произнес Децимус Саксон, бросая искоса взгляд на нашего собеседника. — Вы, стало быть, поправили с тех пор ваши дела? Вы, может быть, открыли способ, как вы уже изволили говорить, превращать железные горшки и кастрюли в золото? Но нет, этого не может быть. Я вижу в этой комнате, сосуды из железа и меди. Если бы вы умели превращать железо в золото, они были бы, конечно, золотыми.
