попытку свергнуть тирана, то все сторонники свободы совести должны к ним присоединиться. Вы, мой сын, гордость нашего села, и самое лучшее, что вы можете сделать, так это посвятить свою силу и мужество делу освобождения страны от невыносимого ига. Я вам даю опасный и злой совет. Исполнив этот совет, вы, может быть, должны будете кончить исповедью у священника и кровавой смертью, но, жив мой Бог, тот же самый совет я дал бы и родному сыну!

Такие слова сказал мне старый плотник. Голос его дрожал от волнения. Наконец он умолк и снова стал работать над сво. ей дощечкой, и я, поблагодарив его за совет, двинулся далее, размышляя над сказанными мне словами. Долго мне думать не пришлось, однако, ибо мои размышления были прерваны хриплым окриком Соломона Спрента.

— Гой! Эгой! — заревел он во весь дух, несмотря на то что я находился от него всего в нескольких шагах. — Неужто вы минуете мой дом с поднятым якорем? Бросайте якорь, убирайте паруса, говорю я вам, убирайте паруса!

— Здравствуйте, капитан, я вас не заметил, — ответил я, — я шел задумавшись.

— Видел-видел, — ответил старый моряк, пролезая через щель в заборе своего садика на улицу, — вы шли по течению с закрытыми бойницами, не глядя на встречные суда. Клянусь головой негра, парень, что не надо в наши времена брезговать приятелями. Друзей на улице не поднимешь.

Встречая друга, неукоснительно выбрасывай приветственный флаг. Я осердился, право; будь у меня скобка, я бы дал выстрел по вашей носовой части.

Ветеран был, по-видимому, раздражен, и- я нашел нужным еще раз извиниться.

— Не сердитесь, капитан, я задумался и не видал вас.

— Мне и самому приходится сегодня крепко думать, — ответил он более мягким голосом. — Что вы, например, скажете о моей оснастке?

И он начал медленно поворачиваться передо мной, жмурясь от солнца; тут я впервые заметил, что Соломон Спрент одет сегодня с необыкновенной тщательностью. На нем был одет голубой камзол из тонкого сукна, по которому шло восемь рядов пуговиц. Панталоны были сделаны из той же материи, причем „на коленях красовались большие банты из лент. Жилет-был из светло-голубой материи и отделан маленькими серебряными якорями и обшит широким кружевом. Сапоги были так широки, что казалось, будто Соломон поставил свои ноги в ведра. На желтой портупее, надетой через правое плечо, висел кортик.

— Судно заново покрашено, — сказал мне старый моряк, подмигивая. Каррамба! Кораблик-то хоть и стар, а воды до сих пор не пропускает. Что вы скажете, если я брошу свой канат на небольшую шхуну и возьму эту шхуну на буксир?

— Шкуру!? — воскликнул я, не расслышав.

— Шкуру? За кого вы меня принимаете? Уличных шкур никогда недолюбливал. Она — хорошая девка, эдакое славное, водонепроницаемое суденышко, и вот теперь я полагаю отвести это суденышко в гавань.

— Давно я не слыхал таких приятных вестей, — воскликнул я, — я даже не знал, что вы уже помолвлены. Когда же день свадьбы?

— Тише-тише, дружок, идите медленно и держитесь своей линии. Вы вышли из фарватера и попали в мелкую воду. Я вам не говорил, что я уже помолвлен.

— Что же вы хотели сказать в таком случае? — спросил я.

— А то, что я поднял якорь, распустил паруса и готовлюсь направиться к ней полным ходом сделать предложение. Видите ли…

Он снял шапку и, почесав голову, покрытую редкими волосами, прибавил:

— Девок я видал на своем веку довольно — ив Леванте, и на Антильских островах. Я говорю о девках, которые с моряками знакомства заводят. Народ это, так сказать, раскрашенный и норовит больше насчет кармана. Они спускают свой флаг только после того, как в них бросишь ручную гранату. Но эта девка — судно особой постройки. Мне придется лавировать с особой осторожностью, а то тебя, того и гляди, пустят ко дну прежде, чем ты успеешь завязать бой. Что вы скажете на это, а? Должен ли я ее смело атаковать с борта и открыть огонь из малых орудий, или же лучше держаться на дальнем расстоянии и приготовиться к долгому и упорному бою? Ведь у вас, сухопутных крючков, языки склизкие, точно салом намазаны, вы умеете с девками тары-бары разводить, а я моряк, говорить по-вашему не умею. Вот если она захочет выйти за меня замуж, то я буду с ней делить и бури и непогоды до тех пор, пока сам ко дну не пойду.

— Я едва ли могу посоветовать вам что-нибудь в этом деле, — ответил я. — У меня еще меньше опыта, чем у вас. Думается мне, что вам следовало бы поговорить с нею откровенно, как и подобает честному моряку.

— Так-так. А она может согласиться или не согласиться — как хочет. Знаете, кто это такая? Это Феба Даусон, сестра кузнеца. А теперь дадим задний ход и выпьем малую толику настоящего нантского вина перед уходом. Я получил недавно бочонок от приятелей; королю не уплачено за этот бочонок ни гроша.

— Нет, уж с вином-то надо погодить, — ответил я.

— Разве? Ну, что ж, может быть, вы и правы. Подымайте-ка якоря и идите под всеми парусами, вам пора.

— Но зачем я-то пойду? Я тут ни при чем.

— Как! Вы ни при чем, ни при… Соломон Спрент не мог от волнения продолжать и только смотрел на меня глазами, в которых светился упрек.

— Я был о вас лучшего мнения, Михей. Никак я не думал, что вы оставите на произвол судьбы старый, продырявленный корабль. Я думал, что вы мне окажете помощь и будете обстреливать врага из всех орудий.

— Но что же вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы мне оказали помощь в случае надобности. Я возьму шхуну на абордаж, а вы ее обстреливайте с килевой части. Если мне удастся захватить палубу бак-борта, вы должны занять штирбот. Если я получу несколько пробоин, вы должны возобновить огонь и дать мне время произвести починки. Неужели же вы меня оставите, милый человек?

Морские употребления и метафоры старого моряка не всегда были для меня понятны, но что я понимал вполне, так это то, что Соломон Спрент желал, чтобы я во что бы то ни стало сопровождал его к невесте. От этого удовольствия я желал уклониться. Долго я толковал со старым моряком, и наконец мне удалось ему доказать, что мое присутствие принесет ему вред вместо пользы и что невеста, ввиду моего присутствия, непременно ему откажет.

— Ладно-ладно, — проворчал он наконец. — Вы, может быть, правы. Я в подобного рода экспедициях участвую в первый раз. Если обычай таков, что корабли должны сражаться в одиночку, то я сражусь один. А вы все-таки плывите со мной в качестве проводника и стойте себе в открытом море, пока я буду сражаться. Если я пущусь в бегство, то можете меня пустить ко дну.

Мне не хотелось идти с Соломоном, так как я продолжал размышлять о планах отца и о той роли, какую я должен играть, но отвязаться от старика не было никакой возможности. Я решил бросить на время дела и отправиться с ним.

— Только имейте в виду, Соломон, — сказал я, — через порог дома я не переступлю.

— Ладно-ладно, товарищ, поступайте как хотите. А все-таки вам приходится сейчас идти против ветра. Она настороже, потому что я ее вчера вечером обстреливал и объявил, что учиню нападение сегодня ровно в семь склянок утренней вахты.

Мы двинулись по улице. Я думал, что Фебе совсем не нужно знать морские термины, чтобы догадаться, чего от нее хочет старый Соломон. Но вдруг мой спутник остановился и, засунув руки в карманы, воскликнул:

— Ах, чтобы меня нелегкая взяла! А пистолет-то я с собой и позабыл взять!

— Боже мой! — воскликнул я в изумлении. — Зачем вам понадобился пистолет?

— Как зачем? А сигналы-то я чем делать буду? Как же это я позабыл его, однако? Если на флагманском судне нет артиллерии, то судно-проводник не может знать, что происходит на месте боя. Вот если бы у меня был пистолет, то это другое дело. Как только девка согласилась бы на мое предложение, я