отвращением и жалостью. Его затрясло при виде этого зрелища, он почувствовал, как у него останавливается сердце, силы покидают его, ноги отказываются его держать. Он вынужден был облокотиться на стенку около себя, не в силах ни двинуться, ни заговорить с несчастной; она взглянула на лестницу. Стена скрывала Лоренцо, и она его не заметила.

— Никто не идет! — прошептала она наконец.

Голос был хриплый и невыразительный, она тяжело вздохнула.

— Никто не идет! — повторила она. — Нет, меня забыли! Больше никто не придет!

Она замолчала на миг, потом грустно продолжала:

— Два дня! Два долгих дня — без еды, без надежды, без утешения! Безумная! Как я могла хотеть, чтобы такая жалкая жизнь продолжалась! И все же такая смерть! Боже! Умереть такой смертью! Терпеть эту пытку целую вечность! До сих пор я не знала, что такое голод! Чу! Нет! Никто не идет и не придет никогда.

Она умолкла. Она дрожала и натянула одеяло на голые плечи.

— Мне очень холодно: я все еще не привыкла к сырости камеры. Это странно, но не имеет значения. Скоро я буду совсем холодной и не почувствую этого; я стану холодной, холодной, как ты!

Она смотрела на сверток, который прижимала к груди. Она склонилась и поцеловала его, потом вдруг отвернулась и вздрогнула от отвращения.

— Он был таким красивым! Он стал бы таким же очаровательным, он был бы похож на него. Я потеряла его навсегда. Как он изменился за такое короткое время! Я сама его не узнала бы. И все же он мне дорог, Боже, как он мне дорог! Я хочу забыть, чем он стал, я хочу только помнить, каким он был, и любить его так же, как тогда, когда он был таким красивым, таким очаровательным и таким похожим на него. Я думала, что слезы мои иссякли, но вот еще одна слеза выкатилась.

Она утерла глаза прядью волос и протянула руку, чтобы взять кувшин, до которого с трудом дотянулась. Бросила внутрь жадный, но безнадежный взгляд, вздохнула и снова поставила его на землю.

— Совсем пустой! Ни капли! Не осталось ни капли, чтобы освежить мое воспаленное и пересохшее горло. Я бы отдала все на свете за глоток воды! И это Божьи слуги заставляют меня так страдать! Они считают себя святыми, а терзают меня как нечистая сила. Они бесчувственны и жестоки, а сами велят мне раскаяться! Они грозят мне вечным проклятием! Спаситель! Спаситель! Ты судишь не так!

Снова ее глаза устремились к распятию; она взяла четки и, пока перебирала бусины, по быстрому шевелению ее губ было видно, что она истово молится.

Слушая эти печальные слова, Лоренцо чувствовал все большую тяжесть. Первый же взгляд на эту несчастную нанес его сердцу болезненный удар, но, оправившись от этого впечатления, он направился к пленнице; она услышала шаги и, вскрикнув от радости, уронила четки.

— Да! Да! Да! — закричала она. — Кто-то идет!

Она попыталась встать, но сил у нее не хватило, и она снова упала на солому; Лоренцо услышал звон тяжелых цепей. Пока он приближался, узница говорила:

— Это вы, Камилла? Вы пришли наконец! О, как раз вовремя! Я думала, что вы меня бросили, что я обречена на голодную смерть. Дайте мне попить, Камилла, сжальтесь, этот долгий пост исчерпал мои силы, я так ослабела, что встать не могу. Добрая Камилла, дайте мне попить, чтобы я не скончалась тут же на ваших глазах!

Боясь, что в состоянии полного изнурения удивление может сыграть роковую роль, Лоренцо не знал, как к ней подойти.

— Это не Камилла, — сказал он наконец тихо и отчетливо.

— А кто же? — заговорила несчастная. — Алиса, наверно, или Виоланта. Я так плохо вижу, так нечетко, что не могу вас узнать, но кто бы это ни был, если в вашем сердце есть хоть капля сочувствия, если вы менее жестоки, чем волки и тигры, сжальтесь над моими страданиями. Вы видите, что я умираю от голода: уже третий день, как у меня во рту не было ни крошки. Вы принесли мне поесть? Или вы пришли просто объявить мне смертный приговор и сообщить мне, сколько еще продлится моя агония?

— Вы ошибаетесь, — возразил Лоренцо. — Меня послала не жестокая аббатиса. Я жалею вас в ваших несчастьях и пришел помочь вам.

— Помочь мне! — повторила пленница. — Вы сказали — помочь мне? '

Говоря это, она приподнялась с земли, опираясь на руки, и стала жадно разглядывать незнакомца.

— Великий Боже! Это не фантазия? Мужчина? Кто вы? Кто вас привел? Вы пришли спасти меня, вернуть мне свободу, жизнь и свет? Говорите, говорите скорей, не позволяйте мне поверить надежде, утрата которой убьет меня.

— Успокойтесь, — ответил Лоренцо мягко и сочувственно. — Жестокая аббатиса, на которую вы жалуетесь, уже понесла наказание за свои преступления: ее вам больше нечего бояться. Через несколько минут вы будете свободны и окажетесь в объятиях родных, с которыми вас разлучили. Вы можете положиться на мое покровительство. Дайте мне руку и не бойтесь: давайте я отведу вас туда, где вы получите уход, в котором нуждается ваше ослабевшее здоровье.

— Да! Да! Да! — вскрикнула от радости пленница. — Значит, существует Бог, справедливый Бог! О счастье, счастье! Я вдохну чистый воздух и увижу ослепительный свет солнца! Я иду с вами, незнакомец! Я иду с вами! О, небо благословит вас за жалость к несчастной! Но я должна взять это с собой, — добавила она, указывая на маленький сверток, который продолжала прижимать к груди, — я не могу бросить его, я хочу его унести: он докажет миру, как жестоки эти убежища, которые по ошибке называют святыми! Добрый незнакомец, дайте мне руку, чтобы мне встать. Меня шатает от забот, горя и болезни, и силы мне совершенно изменяют. Да, так хорошо!

Поскольку Лоренцо наклонился, свет от лампы осветил все его лицо.

— Всемогущий Боже! — воскликнула она. — Возможно ли? Этот облик, эти черты! О, но ведь это, это…

Она протянула руки, чтобы обхватить его, но ее хрупкое тело не в состоянии было вынести волнения, обуревавшего ее сердце. Она потеряла сознание и упала на соломенную подстилку.

Лоренцо был удивлен этим последним восклицанием. Ему показалось, что он уже слышал звуки, похожие на этот глухой голос, но где? Он не мог вспомнить. Он увидел, что в такой опасной ситуации срочно нужна помощь врача, и поспешил вынести пленницу из камеры. Сначала ему помешала толстая цепь, охватывающая ее и другим концом прикованная к стене. Но его природная сила с помощью горячего желания помочь несчастной вскоре помогли ему разогнуть одно звено на конце цепи, и, взяв пленницу на руки, он направился к лестнице. Свет лампы сверху, как и шепот женских голосов, направляли его шаги, он достиг ступенек и через несколько мгновений оказался у железной решетки.

Во время его отсутствия монахини жестоко терзались любопытством и страхом; они были и удивлены, и обрадованы, увидев, что он вдруг появился из подземелья. Все сердца наполнились состраданием к несчастной, которую он нес на руках. Пока монахини, и Виржиния в особенности, старались привести ее в чувство, Лоренцо в нескольких словах рассказал, как он ее нашел, потом он обратил их внимание на то, что за это время беспорядок, видимо, был прекращен и что теперь он может без всякой опасности отвести их к родным. Всем не терпелось оставить подземелье; но, чтобы избежать всякой возможности оскорблений, они стали умолять Лоренцо пойти вперед и посмотреть, нет ли опасности. Он не возражал. Елена предложила довести его до лестницы, и они уже собрались идти, когда яркий огонь упал со всех сторон на стены вокруг. В то же время послышались быстро приближающиеся шаги людей, которых было, по-видимому, довольно много. Монахини были этим страшно встревожены, они предположили, что их убежище обнаружено и нападавшие пришли за ними. Тут же, бросив пленницу, они столпились вокруг Лоренцо и стали просить покровительства, которое он им и обещал. И только одна Виржиния, совершенно забыв о себе, хлопотала около бедной жертвы: она положила ее голову себе на колени, смачивала ей виски розовой водой, грела ей руки и от жалости кропила ее лицо слезами. Когда шаги приблизились, Лоренцо смог развеять страх просительниц. Его имя, произнесенное многими голосами, среди которых он узнал голос герцога, раздалось в подземелье и убедило его, что его ищут. Он сообщил эту новость монахиням, которые встретили ее с восторгом. Через несколько мгновений его догадка подтвердилась. Появились дон Рамирес вместе с герцогом, с ними были люди, несущие факелы; они искали его в подземелье, чтобы сообщить, что толпа