этого невнимания, причины которого она не знала. Со своей стороны Лоренцо из-за смерти сестры не мог сообщить дяде о своих планах в отношении Антонии; воля Эльвиры была непоколебима, ему было запрещено появляться ей на глаза без согласия герцога; не получая больше никаких известий ни о нем, ни о его планах, она заключила, что либо дядя нашел ему лучшую партию, либо заставил его отказаться от своих желаний. До сих пор покровительство настоятеля позволяло ей мужественно переносить гибель своих надежд, теперь этого утешения у нее больше не было. Мысли об опасностях, которым подвергнется Антония после ее смерти, без друзей, без чьей-либо поддержки, переполняли ее сердце горечью и отчаянием. Случалось, что она часами смотрела на прелестное существо, которое неутомимо щебетало рядом с ней, в то время как ее ум полностью был во власти мучительных картин, порожденных страхом возможной смерти. Тогда она обнимала дочь и тихонько плакала, прижавшись головой к ее груди. Тем временем приближалось событие, которое ее совершенно успокоило бы, если бы она могла о нем узнать: Лоренцо ждал лишь случая, чтобы открыть герцогу свои планы, но досадное происшествие, случившееся как раз в это время, принудило его еще на несколько дней отложить свое объяснение. Состояние дона Раймонда все ухудшалось, Лоренцо не отходил от его постели и ухаживал за ним с преданностью любящего брата. Впрочем, и причина его болезни, и невозможность заняться делами Антонии были для Лоренцо источником огорчений и тревог.

Но больше всех был опечален Теодор; он предпринимал все возможное, чтобы помочь своему хозяину и как-то его утешить. Раймонд уже давно был бы раздавлен горем, если бы не надежда, за которую он цеплялся, надежда на то, что Агнес не умерла, что она нуждается в его помощи, а все окружающие, хотя и были уверены в обратном, старались поддерживать в нем эту веру, ставшую теперь его единственным утешением.

Только Теодор действительно верил в иллюзорные надежды своего хозяина и старался придать им реальность. Сначала его усилия были направлены на то, чтобы попытаться проникнуть в монастырь. Каждый день он изменял свой внешний вид, возраст, походку, но какими бы гениальными ни были его метаморфозы, они оставались безрезультатными, и каждый вечер он, глубоко разочарованный, возвращался во дворец Лас Систернас. Однажды он смешался с толпой нищих и, взяв в руки гитару, пристроился у дверей монастыря.

«Если Агнес еще здесь, — подумал он, — и если она услышит мой голос, она его непременно узнает и, может быть, найдет способ дать знать о себе».

Это был час, когда нищим при монастыре раздавали похлебку. Держа гитару в руке, он подошел к двери и попытался завести беседу со старой привратницей. Его мягкий голос, его лукавый взгляд (один его глаз был скрыт широкой черной повязкой) и ловкие ответы быстро завоевали сердце старой монашки- привратницы, которая, едва только толпа нищих схлынула, пригласила его в монастырь. Она отвела его в приемную, где приказала подать ему двойную порцию похлебки, прибавила к ней еще фрукты и кое-что из собственных запасов. Пока он пировал и радовался тому, какой оборот принимают события, он стал предметом не совсем благочестивого восхищения еще двух монашек, которые шумно огорчались, что такой красивый паренек открыт для соблазнов этого мира и что его очарование не посвящено исключительно церкви и ее служанкам. Наконец они решили, что нужно тут же попросить матушку настоятельницу пойти к Амбросио, чтобы тот принял нищего мальчика в орден Капуцинов. Тут старуха, чье влияние на монастырские власти было немалым, спешно отправилась в келью настоятельницы и дала ей такой перечень блестящих качеств Теодора, что той захотелось на него взглянуть. Тем временем так называемый нищий осторожно расспросил монастырскую служанку о судьбе Агнес, но ее сведения лишь подтвердили-версию настоятельницы: Агнес заболела, вернувшись с исповеди, и так и не встала больше с постели, и она сама присутствовала на ее похоронах, видела ее мертвой и своими руками помогла уложить ее в гроб. Этот рассказ привел Теодора в уныние, но, продвинув дело так далеко, он решил дождаться его окончания. Теодора ввели во вторую приемную и представили настоятельнице, а поскольку его ответы на ее вопросы были проникнуты самой убедительной искренностью и он сумел найти такие теплые слова, говоря о монастыре, выказал такой лиризм и такой пыл, что аббатиса выразила надежду добиться для него места в ордене. И, приказав ему прийти снова на следующий день, вышла.

Тем временем монашки, которые из уважения к настоятельнице застыли в молчании, налетели на него, как стайка птиц, и принялись трещать, болтать и осыпать Теодора множеством вопросов. Пока они суетились, растерянный Теодор старался отыскать какой-нибудь просвет среди трепетания белых чепцов, все еще надеясь разглядеть несчастную Агнес. Наконец, устав его выспрашивать, монашки заметили его гитару и спросили, играет ли он; он ответил скромно, что не ему себя хвалить, но он просит их соблаговолить стать его судьями, на что они с готовностью согласились. И тогда, настроив свой инструмент, он спел куплеты голосом, способным разбудить мертвых.