все это вчера на глазок прикинул и в уме просчитал? Немыслимо! И ведь не ошибся, назвал стоимость от трех до пяти лимонов, значит, и с камнями, и с золотом не просчитался.

– Я ж тебе говорил: он такой профессионал, каких теперь не бывает, – таким же шепотом ответил Антон и уже нормальным голосом спросил: – Нонна, а вот тут два раза указаны бриллианты и два раза рубины, это почему?

– Потому что это две разные группы камней, отличающиеся качеством. Цвет-то нужен был разный, – пояснила девушка.

– Вы не понимаете, – вмешался Араратян. – Вы, как и все дилетанты, считаете, что каждый камень имеет только один цвет. Если рубин, то красный, если аметист, то фиолетовый, если бриллиант, то белый. А это не так. Цвета и оттенки имеют широчайший спектр. Да только один белый цвет у бриллианта имеет несколько разновидностей! А уж о количестве вариантов красного цвета у рубина и говорить не приходится. Камень для солнца искали очень долго, он должен был быть вполне определенного цвета и достаточно крупный, а потом к нему нужно было подобрать камни для отблесков и полос на воде, и они должны были быть соответствующего цвета с постепенно ослабевающим тоном. Вот на это у Леонида Константиновича и ушло больше года. Так что второго именно такого ожерелья совершенно точно пока нет, даже если и нашелся кто-то, кто продал восковки или рисунок, то до появления изделия в реальной жизни пройдет еще очень много времени, – повторил он.

Ну что ж, настало время задать следующие вопросы: не могли ли у кого-то быть личные мотивы для убийства Леонида Курмышова? Может быть, его смерть не связана с убийством Евгении Панкрашиной, и все это не более чем совпадение? Конечно, совпадение очень уж странное, если не забывать про таинственное ожерелье, пропавшее у Панкрашиной и вообще неизвестно откуда появившееся, но… Чего в этой жизни не бывает?

– Ну, об этом лучше спросить у Алексея Юрьевича Сотникова, они давние друзья, – покачал головой начальник производства. – Если в жизни Леонида Константиновича и есть что-то эдакое, вернее, было, то Сотников обязательно об этом знает. Леонид Константинович учился у отца Сотникова, пришел к нему еще мальчишкой, вот с тех пор они и дружат. Так что если Сотников не знает, то либо не знает никто, либо ничего не было.

Значит, Сотников. Тот самый ювелир, которого следователь приглашал на опознание Курмышова и который стал первым свидетелем, допрошенным по делу об убийстве.

– А еще кто?

– Ну, еще Илья Ефимович Горбатовский, они, правда, не так много лет дружны были, как с Сотниковым, но тоже довольно близкие приятели. Во всяком случае, у нас на фирме по «давалкам» для Ильи Ефимовича часто работы выполняют.

– По «давалкам»? – переспросил Антон, нахмурившись.

– Ну, это наш жаргон, – улыбнулся Араратян. – По давальческим договорам, так они называются. Илья Ефимович частный мастер, у него своя мастерская, в которой он работает один, с парой помощников на мелких работах, и на литье нам отдает.

Всю обратную дорогу Дзюба угрюмо молчал.

– Рома, ты не расстраивайся, – утешал его Антон.

– Да ну. – Рыжий оперативник безнадежно махнул рукой. – Опять получается, что я туфту придумал, только время зря потеряли.

– Вот это ты напрасно. Мы узнали массу полезного. Во-первых, мы теперь точно знаем, как выглядело ожерелье, и у нас есть его профессиональное описание. Даже если ты окажешься прав и на Панкрашиной было не это ожерелье, а копия или бижутерия, все равно мы знаем, что ищем и о чем вообще речь идет. Во-вторых, в нашем деле отрицательный результат – тоже результат. Одной версией меньше, значит, больше сил можно направить на другие версии. И потом, когда бы ты еще увидел, как гранят алмазы? А тут нам с тобой столько интересного удалось увидеть: и огранщиков, и закрепщиков, и приборчики всякие, и про родирование нам рассказали. Знаешь, у меня в голове почему-то картинки такие были, как из старых фильмов. Помнишь, был такой фильм «Сверстницы»? Ну, там три подружки, одна в медицинском учится, другая в театральном, а третья на часовом заводе работает. Так вот, там этот часовой показывали, все такие чистенькие, в беленьких халатиках и в косынках, ну прямо как в операционной. Вот я и думал, что ювелиры так же работают. А тут обычное производство, никаких белых халатов, никакой стерильности. Зато специальные приспособления у тех, кто работает с металлом, чтобы металлическая пыль не разлеталась, а собиралась на поверхности, и ее потом снимают, чтобы ни один миллиграмм золота не пропал. Ведь интересно же!

– Интересно, – грустно согласился Роман. – Только делу не помогло.

– Ну, Ромка, ты сам себе противоречишь, – заметил Сташис. – Что ты Кузьмичу говорил, когда просил разрешить тебе собрать сведения о конфликтах среди геймеров? Что, даже если сейчас не пригодится, может пригодиться когда-нибудь потом, в другом расследовании.

Уж что-что, а утешать Антон, отец двоих маленьких детей, умел мастерски. Когда они входили в кабинет следователя Рыженко, настроение у Дзюбы было вполне боевым.

– Сотников… – задумчиво повторила Надежда Игоревна, выслушав доклад оперативников. – Его уже допрашивал Разумов. И что-то мне подсказывает, что этот Сотников из тех людей, которые начнут страшно злиться, если их вызвать еще раз и начать задавать все те же вопросы. А когда свидетель злится, то он плохой свидетель. – Она полистала материалы дела, сложенные в папку, нашла протокол допроса Сотникова, пробежала глазами. – Да, вопросы придется задавать те же самые: были ли у Курмышова враги. Только вы уж давайте, ребятки, сами к нему поезжайте и проявите максимум вежливости и интеллигентности. Кто там у нас второй задушевный друг убитого?

– Горбатовский, – подсказал Дзюба.

– Ага, и его Разумов успел допросить, и даже его дочку… Ладно, Горбатовского я вызову и сама допрошу, а вы дуйте к Сотникову и покажите человеку, что вы к нему со всем уваженьицем.

Полдороги оперативники проехали в молчании, Антон думал о том, как решить вопрос с няней, Дзюба, как обычно, гулял по Интернету.

– Что там с убийством Гены? – спросил Сташис. – Есть новости?

– Есть, – вздохнул Роман. – Судебно-химическое исследование показало, что Генку отравили тиофосом. Место от укола нашли. Представляешь, прямо через куртку и свитер кололи. Наверное, игла здоровенная была…

– Тиофос? – переспросил Антон. – Это что за хрень? Я про такую не слышал никогда.

– Это ядохимикат, который выпускали в пятидесятых-шестидесятых годах для использования в сельском хозяйстве, а также на личных участках, огородах и в садах для борьбы с вредителями. Жутко токсичный. Говорят, один дядька только пробку от бутылки с этой дрянью языком лизнул – и помер. Короче, где-то с конца шестидесятых годов его выпускать перестали, а до этого он был в свободной продаже, покупай – не хочу.

– И чего? – не понял Сташис. – Это ж сколько лет-то с тех пор прошло! Он, небось, весь выдохся уже раз сто и стал совершенно безвредным.

– Вот и нет, – возразил Дзюба. – Он очень стойкий к внешней среде и в неразведенном виде может храниться неограниченно долго. Кто-то, видать, купил давным-давно и забыл, а теперь вот нашли…

– И кто нашел?

– Ну кто-кто… Рабочие, которые там старые постройки сносят и новые возводят. В общем, Антоха, геймеры мои горят синим пламенем. Уже проверили всех рабочих, которые живут в той общаге, выявили тех, кто трудится на загородных объектах, там сейчас обыски проводят. Общагу уже всю прошмонали сверху донизу, не нашли пока ничего, но следак надеется, что убийца оставил тиофос там же, где и нашел. Вот где найдут, там, стало быть, преступник и работает. А дальше дело техники. Следак готов уже джигу плясать на костях того работяги, который… – Он расстроенно махнул рукой. – Опять я лажанулся.

– Погоди, Кузьмич вроде говорил, что проверяют рабочих, которые сразу после убийства по домам разъехались. Что, их побоку? Теперь проверяют тех, кто на загородных объектах вкалывает?

– И тех, и других, – уныло поведал Роман. – Но, вообще-то, зря они так распыляются, группы не пересекаются.

– То есть?