– Да, папа, уже поздно, а мне завтра на работу.
Он тяжело поднял грузное тело с кровати и вышел в прихожую проводить дочь. Карина молча застегнула короткое пальто, сверху намотала на плечи красивый кашемировый платок, шагнула к двери. И обернулась, глядя прямо в глаза Горбатовскому.
– Теперь ты доволен, папа? – едва слышно спросила она и ушла, не дожидаясь ответа.
Илья Ефимович застыл посреди квадратной прихожей. А ведь после допроса не единого слова не сказала. Ни о чем не спросила. Всю дорогу молчала.
Неужели она подозревает, что это он Лёню?..
Антон был уже на полпути к дому, когда позвонил Зарубин.
– Книжку отвез? – первым делом спросил он.
– Отвез.
– Ну и как там наш друг Стасов?
– Нормально, – устало ответил Антон.
– Ты где сейчас?
– Домой еду.
– Разворачивайся, – скомандовал Сергей Кузьмич. – Помощь нужна. Надо в одном месте появиться, но обязательно вдвоем, иначе спалюсь. Выручай, Тоха.
– Кузьмич, у меня дети, – недовольно проговорил Антон. – Если няня не сможет остаться на ночь, то…
– Так ты позвони и узнай, а не рассуждай, – рассердился Зарубин. – Она у тебя всегда могла остаться, чего сегодня-то не сможет? Давай не отлынивай. И перезвони мне сразу же, скажу, где пересечемся.
Антон позвонил Эле, которая без особой радости, но согласилась остаться с детьми. Зарубин велел подобрать его на Трубной площади. Поездка, как выяснилось, действительно была ненапряжной, но появляться в одиночестве в том месте не полагалось: могло возникнуть много вопросов.
– Чего у тебя с нянькой-то? – довольно бесцеремонно спросил Зарубин после того, как объяснил Антону цель поездки. – Никогда вроде вопросов не было.
– Да она замуж собралась, – признался Антон. – Уходить от меня собирается. Вот не знаю теперь, как быть.
Зарубин развернулся на сиденье всем своим щуплым телом и ткнул Антона пальцем в плечо.
– Ну вот! Ты допрыгался! А я тебя всегда предупреждал, не надо было с ней связываться, хлебнешь ты еще горя с этой нянькой.
– Но почему? – не понял Антон. – У тебя не было никаких оснований сомневаться. Она же хорошая, добрая, помогала искренне, и дети ее любят.
– Да потому что она молодая красивая баба с деньгами! С чего ты решил, что она всю жизнь будет с удовольствием вытирать попы твоим детям? Ей хочется свою семью, своих детей, своей жизни, это нормально. Это было очевидно даже мне, и просто удивительно, почему ты ни разу об этом не подумал.
– Но Эля никогда не говорила об этом… Я был уверен… Она ни разу не дала мне повода этим озаботиться, она всегда вела себя так, словно никакой другой жизни ей не нужно. И вдруг такое…
– Да не вдруг, Антоха, не вдруг, – укоризненно сказал Зарубин. – Все было очевидно с самого начала, просто ты этого видеть не хотел. Ты видел только то, что лично тебе удобно, вписывается в твою собственную жизненную концепцию.
Это Антон уже и без него понял. И слушать лишний раз лекцию о своей неправоте было неприятно.
– А я тебе сто раз говорил: человеческий глаз лукав, – продолжал Сергей Кузьмич. – Он видит не то, что есть на самом деле, а исключительно то, что хочет видеть сам человек. Этому меня еще много лет назад научили. Я тоже сперва не верил, когда помоложе был, потом убедился – это правда. Тебе сколько лет?
– Тридцать, – буркнул Антон. – А то ты не знаешь.
– Ну вот, тридцать, здоровый лоб уже, пора перестать жить в мире иллюзий. Ты видишь человека таким, каким хочешь видеть, и строишь отношения с ним исходя из этого своего лукавого, неправильного видения, а потом удивляешься, почему он ведет себя совсем не так, как ты ожидаешь.
Антон рассвирепел: ну сколько же можно! Почему все так любят читать мораль и объяснять, что ты не прав, вместо того чтобы помочь делом или хотя бы советом.
– Ладно, хватит мне мозг выносить, я уже и так понял, что ошибся. Лучше посоветуй, где мне жену найти, а то все говорят, что мне не няньку надо искать, а спутницу жизни и хорошую мать для детей.
Тут Зарубин пустился в пространные рассуждения о том, что задача эта трудная, потому что вообще-то быть женой опера – это отдельная профессия, которой овладеть может далеко не каждая женщина. Обычно те, кто умеет быть женой опера, не годятся в няньки к малолетним детям, потому что только тот, кто сам увлечен своей работой и работает много, не считаясь со временем суток и с выходными, сможет понять и уважать такую же работу другого. Такую женщину найти легко, их тысячи, но в этом случае она не сможет быть нянькой и домохозяйкой. А та, которая полюбит детей и будет преданно и верно вести дом, крайне редко бывает такой, кто будет терпеть оперативную работу со всеми ее прелестями, в том числе с отлучками по ночам, с непрогнозируемыми выходными, с выпивкой, которая зачастую неизбежна, если нужно вступить в контакт с кем-то, не говоря уж об общении с разной сомнительной публикой, например, с проститутками, которые являются постоянным источником информации, но с которыми зачастую можно безопасно общаться только в ночных клубах низкого качества…
– В общем, Антон, задача у тебя практически нерешаемая, – заключил подполковник. – Единственное, что я могу тебе посоветовать: присмотрись к учителям и врачам-педиатрам, особенно к тем, которых знают твои дети. У них и рабочий день не такой длинный, как у нас, и на дежурство суточное их не ставят, и в командировки не посылают, и в выходные дни не вызывают, а детей они любят или, по крайней мере, умеют с ними общаться.
Посещение нужного Зарубину места прошло быстро и без осечек, после чего Антон отвез сначала подполковника, потом поехал домой. Когда он вошел в квартиру, часы показывали половину второго ночи.
Ну и как можно при таком режиме работы обойтись без няни? Никак.
Глава 9
Поиски человека, который мог убить Евгению Панкрашину по личным мотивам, затормозились. Куда бы сыщики ни шли, кого бы ни спрашивали, где бы ни искали – всюду было «пусто-пусто». Эту версию можно было считать полностью отработанной. Настала пора переключаться на колье, которое по чисто криминальным каналам сбыта похищенного пока не проходило. Но ведь кроме чисто криминальных существуют еще каналы сбыта специальные, так сказать, для узкого круга. И в первую очередь – для коллекционеров.
– Есть у меня один человечек, – говорил Антон Роману Дзюбе, ведя его по запутанным кривым переулкам центра Москвы.
Припарковаться здесь было негде, поэтому машину они оставили довольно далеко от нужного адреса и дальше шли пешком.
– От ювелирного дела как практики давно отошел, а вот ювелирку как сферу жизни и круг людей знает очень даже неплохо. Правда, он старый и больной, из дома почти не выходит, но по телефону общается активно. И Интернетом овладел, так что полностью в курсе современной жизни.
Судя по бронированной двери и множеству замков и засовов, бывший ювелир сохранил старые привычки. А вполне возможно, и старые накопления и ценности.
Он долго выспрашивал, не отпирая замков, кто пришел, требовал от Антона доказательств, что это именно он, Сташис, и никто другой, и впустил оперативников только после того, как получил ответ на вопрос:
– Если ты Сташис, то скажи, что мы с тобой пили, когда ты ко мне насчет наследства Розенцвейга приходил.
– Вы, Борис Соломонович, пили сначала коньячок, а потом заявили, что хотите попробовать виски с колой. Колы у вас дома не нашлось, пришлось мне в магазин бежать. А я пил беленькую, – отрапортовал Антон.
