истории не ставил подобного эксперимента. Монгол сидел на табурете с завязанными полоской черной материи глазами. На коленях у него стоял барабан. Подопытный мерно выбивал на нем деревянными палочками дробь. Ихара регулярно подходил к монголу, брал его за волосы и тянул вверх. При этом требовалось, чтобы подопытный не сбивался с ритма. Начальнику отдела хотелось, чтобы монгола убаюкала мерная дробь барабана, движения стали автоматическими, прикосновение к волосам — привычным и не вызывающим тревоги.

Задача сложная, финальный эпизод эксперимента потому и затягивался. Стук барабана подозрительно напоминал дробь, какую исполняют при публичных казнях. А каждый раз, когда Ихара прикасался к волосам, монгол вздрагивал. Наконец начальнику отдела показалось, что нужный момент настал. Он молча кивнул своему ассистенту. Тот поставил перед монголом кинокамеру, накрутил пружину. Аппарат негромко застрекотал. Несколько напрягшийся монгол немного сбился с ритма, но, испугавшись, что его за это накажет экспериментатор, вновь исправно забарабанил. Его, прежде чем завязать глаза, предупредили, что цель эксперимента в том, чтобы ни при каких обстоятельствах не сбиваться с ритма. Вот он и старался.

Зря портить дефицитную кинопленку Ихара не стал, он ласково произнес:

— Открой рот.

Монгол раздвинул челюсти. Ихара положил ему в зубы туго связанный пучок соломы. Выждав немного, он взял подопытного за волосы, сильно сжал пальцы. Ассистент уже держал в руках катану. Как ученый-естествоиспытатель Ихара считал положения самурайского кодекса предрассудками, а потому его и не смущало, что благородное оружие держал в руках простоватый парень — земляк генерала Иссии. Начальник отдела чуть заметно кивнул и напрягся. Ассистент-здоровяк напрягся, замахнулся и резко ударил катаной в шею. В удар он вложил и силу поворачивающегося корпуса. Остро отточенная сталь снесла монголу голову в одно мгновение. Ихара поднял ее за волосы и поднес к своему лицу. Его не волновало в этот момент то, что из разрубленной шеи сквозь артерию фонтаном хлещет кровь, это предсказуемое обстоятельство фиксировала кинокамера. Продолжал стучать барабан. Но и эту радостную для себя весть Ихара отметил чисто автоматически. Он вглядывался в лицо монгола. Глаза смотрели на него недоуменно. Но это могло быть лишь игрой фантазии, глазные яблоки оставались неподвижны. Ихара подул. Веки рефлекторно несколько раз хлопнули — моргнули. Исследователь, ощущая, что эксперимент удался, слегка повернулся вместе с отрубленной головой. Он уверенно отметил, что глаза монгола скосились в сторону обезглавленного тела, в этот момент челюсти пришли в движение, перемалывая сухую солому. Ихара был уверен, что, если бы в пересеченную гортань был вставлен шланг от компрессора, голова бы могла еще и говорить! Это было похоже на чудо, но чудо — научно зафиксированное. Барабанная дробь стихла, резко оборвалась. Палочки выпали из пальцев. Безголовое тело свалилось с табурета. Глаза у отрубленной головы перестали реагировать и остекленели…

Ихара поставил голову на поднос. Победоносно посмотрел на ассистента.

— Ты видел это? — спросил он.

Ассистент ошарашенно моргал.

— Он еще жил. Стучал без головы. Выходит, и солдат с оторванной взрывом головой может бежать, стрелять… А я-то думал, это сказки.

— Может, но недолго, — Ихара светился от счастья. — Голова тоже была живая. Это я собственными глазами видел. Смотри, он солому грыз! В следующий раз, — уже прикидывал условия расширенного опыта убийца в белом халате, — надо запастись фонариком. Я так и не понял, реагировали его зрачки на изменение освещенности или нет. И надо попробовать использовать компрессор со шлангом — подать сжатый воздух в трахею. Не исключаю, голова сможет еще какое-то время говорить.

— Я закажу все необходимое. — Глаза у ассистента горели, он понимал, что волей случая стал свидетелем настоящего открытия в анатомии.

— Быстрее отдай пленку в проявку, — приказал Ихара. — Она должна быть готова к возвращению его превосходительства Сиро Иссии.

— Непременно.

— Сначала пленку в проявку и только потом доставь труп в секционную, там его уже ждут.

Воодушевленный Ихара зашагал по коридору. Его даже не беспокоило то обстоятельство, что халат его был заляпан кровью.

— Жив еще? Ты его не переморозил? — первым делом спросил он у лаборанта.

— Еще немного — и мне пришлось бы его выпустить погреться. Но пока еще допуски, установленные вами, соблюдены.

— Температура тела…

— На вид — градусов тридцать — тридцать один. Чтобы сказать точнее, надо измерять.

— Займись, открывай камеру.

Китаец тупо смотрел перед собой, он сидел на табурете и даже не поднял голову, когда к нему подошел лаборант и сунул один градусник под мышку, второй в рот. Ихара тем временем уже надевал шинель, застегивался на все пуговицы. Подняв воротник, он зашел в холодильную камеру, несмотря на то что компрессор был уже выключен, а дверь открыта, внутри все еще было очень холодно. Лаборант зябко ежился, но не решался при начальнике сбегать за теплой одеждой.

— Ну и? — поинтересовался Ихара.

— Температура тела тридцать градусов. Во рту — тридцать три.

Эти данные полностью укладывались в результаты предыдущих исследований Ихара. Да, организм делал все, чтобы сохранить жизнеспособность мозга.

— Ты слышишь меня? — спросил Ихара у подопытного.

— Господин, дайте мне согреться, — отозвался китаец, он сидел, руки безвольно висели вдоль тела.

— Что ты ощущаешь?

— Я не чувствую рук.

— Так и должно быть. Можешь поднять руку?

— Они меня не слушаются, словно их у меня нет.

Лаборант поднял испытуемому руку. Ихара вонзил в нее довольно толстую иголку, какими сшивают мешки. При этом заглядывал китайцу в глаза. Тот говорил правду, рука потеряла чувствительность — зрачки не сузились при уколе. Иголка еще несколько раз глубоко вонзилась в ткани, и вновь китаец не почувствовал боли. Ихара довольно улыбался, он собирался доказать, что при обморожении чувствительность полностью теряется, следовательно, хирургическое вмешательство при обморожении можно проводить и без наркоза, не тратить на него препараты и время.

— Очень хорошо, — пробормотал экспериментатор. — Принеси-ка бидон-термос.

Лаборант вышел в лабораторию. Надев толстые перчатки, он притащил тяжелый бидон-термос, откинул крышку. Над широкой горловиной тут же заклубил белесый пар. Китайцу показалось, что принесли горячую воду, чтобы он мог отогреть обмороженные конечности. Поэтому он даже не сопротивлялся, когда лаборант засунул его руку в горловину термоса с жидким азотом, подержал там с десяток секунд.

— Можешь доставать.

Лаборант вытащил руку, над которой теперь дымком поднимался испаряющийся азот.

— Что ты чувствуешь теперь? — спросил Ихара.

Китаец удивленно смотрел на свою руку, он видел, как поднимается пар.

— Я ничего не чувствую, не чувствую тепла, — тихо проговорил он.

Ихара улыбнулся.

— Ставь камеру, — приказал он лаборанту.

Тот торопливо установил в холодильной камере треногу. Аппарат затрещал, снимая финальную часть опыта. Ихара для начала постучал по руке китайца рукояткой скальпеля. Звук раздался такой, будто стучали по камню. Рука в жидком азоте замерзла на всю глубину, течение крови в ней замерло. Превратившаяся в лед кровь разорвала ставшие хрупкими, как стекло, сосуды. Ихара отлично знал, что теперь, после разморозки, рука уже никогда не восстановится. Он работал теперь «на камеру», начальству следовало предоставить в отчете эффектные кадры.

— Завяжи ему глаза и подай мне молоток, — сказал он лаборанту.