Лонго стоял в проломе стены. В золотистом утреннем свете по полю маршировали стройными колоннами тысячи янычар в черной броне. Он обернулся и посмотрел на выстроившихся христиан, которые заполняли проем шириною в двадцать ярдов. В центре стояли император и Далмат с варяжской гвардией, рядом с ними — греки, итальянцы и даже турки, жившие в Константинополе и поклявшиеся защищать город. Все были опытными, испытанными воинами, все храбро бились, отбивая турецкие атаки, однако защитников Месотейхона было слишком мало. Командиры других участков стены смогли выделить лишь небольшую часть своих людей на подмогу — хотя острие вражеской атаки пришлось на Месотейхон, враги наседали по всей стене. Глубина строя защитников составляла всего десять рядов, а выдержать им предстояло нападение многих тысяч.

Лонго вышел из строя и обратился к бойцам:

— Воины, крепитесь! Победа близка! Эта атака — последняя. У нас больше нет стены, но если мы станем сражаться храбро и дружно, то повергнем врага. Удержим пролом, и день будет наш. Готовы к бою?

Воины согласно взревели.

— Тогда в бой, за Константинополь!

— За Константинополь! — закричали воины эхом. — За Константинополь!

Затем из массы наступающих завыл рожок, и янычары бросились в атаку с оглушительным воплем, перекрывшим крики христиан.

— Держитесь! — закричал Лонго, обнажая меч и поднимая щит.

И добавил уже тише, обращаясь к стоящему рядом Тристо:

— Удачи тебе! Прости, что впутал в это дело.

Великан поднял свой огромный топор, ухмыльнулся.

— Это лучшее местечко из всех, где мне доводилось побывать.

Но затем улыбка его поблекла, и он добавил уже печальнее:

— Я выбрал имя для сына: Бенито. Если погибну, присмотрите за ним.

— Я позабочусь о нем, — обещал Лонго.

Мгновением позже строй янычар застыл в двадцати ярдах от христиан. Турки натянули луки, наставили арбалеты.

— Поднять щиты! — возопил Лонго, когда враги выпустили тучу стрел.

Стрела воткнулась в щит, другая скользнула по доспеху. Стоявший слева воин с криком упал, стрела пронзила ему бедро.

Железный дождь иссяк, и янычары, взрычав, бросились врукопашную. Они врезались в строй христиан, тесня и наседая. Лонго успел нанести лишь пару ударов, когда в образовавшейся давке его меч стал почти бесполезен. Справа к Лонго притиснулся Тристо, слева и сзади — воины-христиане, спереди — пара янычар. Битва превратилась в состязание по толканию, и турки потихоньку выигрывали, превосходящей массой оттесняя строй христиан.

— Держитесь! — закричал Лонго. — Не отступайте! Если нас вытеснят из пролома, мы пропали!

Двое сзади подняли щиты, уперлись Лонго в спину, налегли. Повсюду христиане напряглись, принажали. Стальные панцири надежно защищали их от давки, турок же в их легких кожаных доспехах и в кольчугах удавливало в толпе до смерти. Первые ряды янычар, обессилев, перестали рваться вперед, и две враждебные толпы замерли, не в силах сдвинуться ни на дюйм. Все новые и новые орды теснились позади, но строй христиан было не стронуть с места.

— Толкайте, толкайте! — кричал Лонго. — Мы держимся, мы побеждаем!

Затем от задних рядов прилетел вопль: «Ворота открываются! Это подмога! Подкрепление прибыло!» Вскоре все христианское войско разразилось криками радости. Но внезапно они оборвались.

Стоявшие позади воины прекратили налегать, и Лонго обернулся посмотреть, в чем дело. Он только вымолвил в растерянности:

— Матерь Божья!

Не подкрепление пришло — в ворота набежали турки и атаковали с тыла. Под ударами с двух сторон строй христиан быстро рассыпался. Вскоре Лонго оказался в маленькой группке — император, Тристо, Далмат и шестеро гвардейцев. Все выстроились кругом, защищая императора. Турки так и напирали — всем хотелось славы, все стремились поразить главу христиан.

Слева от Лонго сражался Далмат, справа — Тристо. Тот бросил топор и пластал огромным четырехфутовым мечом. Увесистый клинок рассекал железо и кожу, сносил головы и разрубал клинки на едином взмахе. Далмат бился двумя короткими кривыми мечами, молниеносно отбивая, разя, отбивая снова. Лонго рубился своим длинным, чуть изогнутым азиатским клинком и орудовал маленьким щитом, ударяя смертоносно и точно.

Рядом с Далматом осел наземь гвардеец, проткнутый копьем. Оставшиеся теснее сомкнулись вокруг императора.

— Долго мы так не протянем! — выкрикнул Тристо. — Нужно что-то делать!

— Пробиваться к воротам! — отвечал император. — Если отобьем их, то сумеем удержать внутреннюю стену!

— К воротам! К воротам! — заорал Лонго, и его крик подхватили остальные.

Повсюду вокруг уцелевшие христиане пробивались, куда было сказано. Но турки быстро сообразили, что происходит. Когда христиане приблизились к воротам, янычары сплотились и дружно атаковали, ведомые гигантским воином с огромным ятаганом в руках. За миг до того, как турки обрушились на разрозненные группки христиан, Лонго узнал в их предводителе Улу.

Натиск расшвырял пробивавшихся, и Лонго остался в одиночестве, яростно сражаясь за свою жизнь. Он уклонился от меча, отразил удар копьем, увернулся от клинков пары турок, полоснув обоих по животам. Янычар набросился с воплем:

— Аллах, Аллах!

Лонго нырнул под удар, врезался плечом под дых, перекинул врага через себя. Ткнул мечом, добивая, повернулся разделаться со следующим — и в груди вспыхнула боль. Лонго зашатался, отступил на шаг и посмотрел вниз: из-под правой ключицы торчало оперение арбалетной стрелы. Кровь заструилась из раны, окрашивая доспехи алым.

Выстреливший из арбалета янычар обнажил меч, желая прикончить подранка. Ударил, целясь в живот. Лонго сумел отбить удар, однако, когда клинки столкнулись, ужасная боль пронзила грудь. Генуэзец отшатнулся, упал на колени. Янычар замахнулся, чтобы довершить дело, но выронил оружие и рухнул наземь, рассеченный без малого пополам огромным мечом Тристо. Великан переступил через мертвое тело и склонился над командиром.

— Давайте уходить отсюда.

— Сзади, — прошептал тот, указывая на Улу, решительно направлявшегося к ним. Тристо выпрямился и повернулся к врагу.

— Не беспокойтесь. Я управлюсь с этим громилой.

Подошедший Улу отпихнул янычара, намеревавшегося броситься на Тристо, и прорычал:

— Этот — мой!

Оба гиганта замерли, оценивая друг друга. Тристо был на добрых три дюйма выше, шире в плечах, но тяжел, кряжист, с жирком. Предводитель же янычар являл собой сплошные мускулы, без капли жира. Улу держал длинный ятаган одной рукой, Тристо свой четырехфутовый меч — двумя.

Улу напал первым, с удивительной ловкостью и быстротой, ударил, целясь в живот. Тристо отбил удар, развернулся, секанул, метя в голову. Улу отпрыгнул, и генуэзец ударил снова, нацеливаясь в грудь. На сей раз Улу подставил ятаган, клинки соприкоснулись, и воины налегли, щеря зубы от натуги.

— Сильный ты, сукин сын! — проскрежетал Тристо. — Но чем больше урод, тем легче мне сделать вот это!

С этими словами он ударил головой янычару в лицо и одновременно — коленом в пах. Улу шатнулся назад, открывшись, Тристо же пырнул его в грудь. На мгновение Лонго показалось: попал, — но ятаган Улу взвился, в последнюю секунду отбив удар. И все-таки лезвие пробороздило бок янычара, тут же взмокший