Шагнули они не в море, а на песок, такой же серый, как перемолотый гранит. Водяной ныл, что у него зудит чешуя, а Лелу божился, что от чародейства у него отросли ногти, но следы на песке были такими свежими, что даже принц мог по ним идти. Неррон доставил Луи удовольствие провести их по отпечаткам до ближайшего перекрестка, где колея от колес экипажа скрывала след от неопытных глаз. Неррон же расшифровал его легче, чем указатель на обочине дороги: Бесшабашный взял курс на Сан-Рике, маленький, забытый Богом городишко, жителей которого раньше регулярно топтали великанцы. В окрестных полях все еще можно было найти громадные зубы.
И «слоновая кость» приносила солидный доход.
Выяснить, в каком пансионе остановились Бесшабашный с лисицей, большого труда не составило. Жук своим невинным лицом расположил хозяйку до такой степени, что она даже назвала им номер комнаты.
– Чего ж мы ждем? – спросил Луи, в то время как водяной с лишенной выражения миной осматривал завешенные гардинами окна. – Пошли брать шпиона.
– Чтобы он уничтожил голову, как только мы войдем? – Неррон в нетерпении подозвал их к экипажу, стоявшему у обочины дороги. – Нам надо его выманить! – прошипел он. – На наживку.
Лелу бросил на него пристальный взгляд.
Но ему надо было во что бы то ни стало на пару часов отбояриться от этой троицы. Бесшабашный был его, только его добычей. Кроме того, гоилу совсем не хотелось, чтобы Луи подвесил к своему аляповатому поясу еще и голову.
– Надо бы нам найти девочку, – шепнул он им. – Но я слыхал, что он интересуется только девственницами. Рыжеволосыми. Самое большее восемнадцати лет от роду.
Лелу поправил на носу очки. Он всегда так делал, когда тревожился.
– Девственницами? Обычно это приманка для единорогов, – прогундосил он.
– Да ты никак решил меня поучить охоте за сокровищами? – гаркнул на него Неррон. – Уж конечно, по части альбийских шпионов ты подкован так же хорошо, как и в истории предков Луи!
Жук хотел что-то возразить, но Луи, как Неррон и надеялся, нашел поставленную задачу весьма привлекательной.
– Я приведу гоилу девственницу. – Самодовольство его улыбки было вполне под стать королевскому высочеству. – Но голова тогда тоже будет моей.
Лелу поджал тонкие губы, а Омбре, прежде чем последовать за Луи, бросил на Неррона взгляд, полный понимания, и несколько минут спустя все трое уже скрылись в узком проулке, отойдя на бросок камня от Джекоба Бесшабашного.
Неррон спрятался в дверной нише у ворот напротив пансиона, но ему пришлось несколько раз искать новое укрытие, когда какой-нибудь добропорядочный гражданин останавливался и принимался на него глазеть. Он уже начал мечтать, как хорошо было бы, если б в этот заспанный переулочек ворвался эскадрон гоильской кавалерии, как Бесшабашный вышел из пасиона в сопровождении дамы. Цвет ее волос не оставлял сомнений: это была лисица. Красота ее соответствовала молве о ней – хотя Неррон не был поклонником прелести человеческих женщин. Интересно, эти двое – любовники? Ведь что еще может побудить человека отправиться на поиски сокровищ с женщиной, пусть даже и оборотнем? Женщины бывают либо себе на уме, как фея, перед которой дрогнул Кмен, либо бесхарактерные, как мать Неррона, спутавшаяся с Ониксом и обрекшая своего сына на участь бастарда. Можно сколько угодно твердить себе, что любишь женщину, но ты никогда не сможешь ей довериться, а значит, единственное, что ищет в женщине мужчина, – это ее аметистовая кожа. Ах, да не все ли равно… Лисица повернула коня на запад, а Бесшабашный взял курс на юг. Что ж, замечательно. С одним будет справиться еще легче.
Нанятая в местной конюшне лошадь при виде Неррона перепугалась не меньше, чем граждане Сан- Рике. К тому времени, когда она позволила гоилу на себя сесть, Бесшабашного давно и след простыл. Неррон настиг его далеко за южной окраиной города, там, где поля и луга сменялись лесом. Он был благодарен деревьям за тень, и не только потому, что она делала его почти невидимым. С тех пор как деткоежка заговорила его глаза, они перестали болеть от солнечного света, но вот кожа продолжала трескаться, хоть он и натирал ее маслом каждый день.
Это был старый королевский лес, когда-то в нем разрешалось охотиться только аристократам Лотарингии. С течением времени почти все такие леса стали поставлять древесину для фабрик и железных дорог, но этот остался почти таким же густым, как прежде. Неррону вспомнились подземные каменные чащобы, колоссальные гроты, заполненные переплетением гранатовых ветвей и листвой из малахита, подобного тому, чьи прожилки насыщали его кожу.
Дождавшись, когда Бесшабашный углубится в лес, гоил достал духовое ружье. Узкое стальное дуло было заряжено гибким побегом вьющегося растения с такими острыми шипами, что прикоснуться к ним и не расцарапать себе в кровь кожу мог только гоил. Побег упал на поляну, к которой направил коня Бесшабашный, и, едва учуяв лесную почву, сразу же пошел в рост. Терн-душитель растет невероятно быстро. Так быстро, что никакая жертва не успевает ускользнуть.
Заметив опасность, Бесшабашный взнуздал коня. Он попытался вырваться из ловушки, но ползучие стебли уже обвились вокруг лошадиных копыт. Вот они уцепились за одежду Бесшабашного, оплели ему руки; конь в панике взвился на дыбы и едва не затоптал своего всадника, когда побеги душителя вырвали того из седла. Не так быстро! Неррону он был нужен живым.
Гоил привязал свою лошадь между деревьев. Глупая кляча все еще шарахалась от него. Конь Бесшабашного смог освободиться от растений. Истекая кровью и дрожа, он поплелся навстречу Неррону, едва тот вышел из своего укрытия на дорогу. Поймав его, Неррон взялся за седельную сумку. Голова была в кисете. Ясное дело. Лишь дилетанты выставляют свою добычу напоказ.
Бесшабашный уже почти исчез в колючем коконе. Неррону пришлось разорвать несколько стеблей, чтобы освободить лицо. Конкурент был без сознания. Терн-душитель убивает очень быстро, но, когда Неррон похлопал Бесшабашного по щекам, тот все же открыл глаза.
Неррон приподнял кисет:
– Премного благодарен! Вот уж повезло: теперь мне не придется садиться на корабль. Как думаешь, где мне искать сердце?
Бесшабашный попробовал было сесть, и шипы тут же вонзились в его мягкую плоть. Скоро волки почуют его кровь. Все знают, что в этом лесу обитает стая волков, привыкших к человечине, – один местный дворянин долгое время скармливал им своих врагов.
– А если я и знаю, зачем мне тебе-то рассказывать?
Серые глаза глядели настороженно, но большого страха в них нельзя было прочесть. Именно такая о нем и ходила молва: «Бесшабашный ничего не боится. Он считает себя бессмертным».
Неррон привязал кисет к поясу.
– Если расскажешь, я убью тебя до того, как тобой полакомятся волки.
Нет, он все же боялся, просто не подавал виду. Однако собственный страх был ему безразличен, вот в чем штука. Завидное свойство. Неррон ненавидел свои страхи. Страх перед водой. Страх перед другими. Страх перед самим собой. Он призывал злость, чтобы прогнать страх, но страх от этого только набирался сил, словно зверь на прикорме.
– Рука уже у меня.
Неррон не смог удержаться, чтобы не побравировать. Слишком уж часто ему приходилось выслушивать истории о подвигах Джекоба Бесшабашного.
– Поздравляю. – Лицо конкурента побелело от боли, когда он снова попытался выпрямиться. – Раз так, я выкраду ее у тебя после того, как верну себе голову.
– Неужели?
Неррон надел перчатки, не раз служившие ему отличной защитой от черной магии. И все же, едва он вынул голову из кисета, боль прострелила ему руки до самых ключиц. Глаза мертвого чародея были закрыты, но рот слегка приоткрыт, и Неррон поспешил убрать голову обратно, пока ничего не произошло. Хоть чародей и мертв, но кто его знает, какие заклинания вертятся у него на языке.
Он спрятал трофей в карман куртки. Ее ящеричная кожа могла бы защитить Бесшабашного куда лучше, чем ткань его плаща, мягкая и податливая, как человечья кожа.
