Спешившись, к ним приблизился Луи вместе с Лелу и водяным.
Платья его высочества уже слегка поистерлись в дороге, но по-прежнему выглядели в тысячу раз лучше, чем все, что когда бы то ни было доводилось носить старику. Человечку и в голову не приходило, что перед ним кронпринц Лотарингский, – у него уж наверняка не было привычки начинать утро с чтения газеты, – но все же любой подданный с первого взгляда понимает, когда перед ним господин и что лучше делать, как он велит.
– Спросите-ка вы его о старом кладбище! – шепотом обратился Неррон к Луи.
Ответом ему был лишь недоуменный взгляд. Королевские сыновья не имеют обыкновения выполнять чужие указания. Но Лелу пришел ему на помощь.
– Гоил прав, мой принц! – прошелестел он в надушенное ушко Луи. – Вам-то он наверняка ответит!
Луи бросил на грязные одежды крестьянина полный брезгливости взгляд.
– Есть ли здесь еще одно кладбище? – спросил он скучающим тоном.
Старик втянул голову в щупленькие плечи. Его костлявый палец указал на прогал между елями, росшими за полем:
– Там из них церковь выстроили.
– Из чего? – не понял Неррон.
Старик все еще подобострастно таращился себе под ноги.
– В земле их было видимо-невидимо! – прошамкал он, украдкой засовывая пару картофелин в оттопыренные карманы. – Что с ними еще делать?
Церковь, куда он их привел, ничем не отличалась от прочих церквей этой местности. Тот же серый камень, та же неуклюжая колокольня с плоской крышей, несколько пообветрившихся бойниц, но старик предпочел остаться на почтительном расстоянии, когда Неррон толкнул прогнившую дверь.
Даже герб на стене позади алтаря и тот состоял из человеческих костей. На колоннах в качестве капителей красовались черепа, а в зарешеченном боковом нефе кости были навалены аж до самого потолка. Естественно, имелись и кисти рук: они либо служили подсвечниками, либо растопыривали пальцы, украшая стены. Неррон досадливо поддал ногой по одному из черепов, словно это был футбольный мяч. Ну и как же, во имя малахитовой кожи его матери, откопать здесь именно ту руку, которая ему нужна? Пока он будет тут рыться, по горло в гнилых костях, Бесшабашный уже преспокойненько найдет сердце и голову.
– Еще раз для ясности, что мы здесь такое ищем? – Луи засунул пальцы одному из черепов в пустые глазницы.
– Арбалет вашего предка. – Влажное губошлепство водяного в пустой церкви звучало еще более гулко и угрожающе.
– Арбалет? – Луи презрительно скривил рот. – Мой отец, видно, надеется, что гоилы, разгромив нас, надорвут животики со смеху.
– Это не обычный арбалет, мой принц… – подхватил Лелу. – И все обстоит несколько сложнее, если я правильно понял гоила. – Произнося последнее слово, он сложил губы в трубочку, как жаба, изготовившаяся выплюнуть яд. – Сперва нам надо найти руку, далее…
– Объяснения потом, – грубо перебил его Неррон. Он подошел к одному из боковых нефов и воззрился через решетку на кости, сваленные там в кучу. – Если доверять сведениям Лелу, рука должна быть расчленена. Кроме того, она предположительно не подверглась тлению и ногти у нее позолоченные.
Все чародеи золотили себе ногти, чтобы скрыть плесень, проступающую от ведьминой крови.
– Фу ты черт! – буркнул Луи, поигрывая бриллиантовыми пуговицами на своей куртке.
Все камушки были на месте. Даже на дупляков уже нельзя положиться.
Он взломал саблей решетку и – очутился по колено в костях. Ну, красота. Его сапог наступил на чей-то локоть, тот разлетелся на куски. У гоилов после смерти кости каменеют, как и плоть. Куда более аппетитное зрелище, чем разлагающийся труп человека.
– И какая же все это чушь… Пойду-ка я поищу трактир.
Скучающее выражение на лице Луи уступило место раздражению. У него был горячий темперамент, если только он не пребывал под воздействием вина или эльфовой пыльцы. Из черепа на колонне рядом с ними выполз гномик величиной с ладонь. Омбре схватил его до того, как тот успел укусить Луи.
– Желтый гоблин! – Лелу поспешно оттащил своего подопечного назад. – Легко спутать с гоблином домашним, но…
Нерронов взгляд исподлобья прервал начавшуюся было лекцию.
Хррусть.
Водяной прикрепил трупик гоблина к паутине, собиравшей между колоннами пыль и мух.
– Переломанная шея одного будет предостережением другому, – сипло выдохнул телохранитель.
Лелу вырвало прямо на кости, в то время как Луи в зачарованном оцепенении уставился на трупик, и Неррону показалось, что он уловил следы злорадства на рыхлом лице. Не такое уж бесполезное свойство для будущего государя.
– Ну что ж. Счастливых поисков. – Луи швырнул Лелу в грудь черепом и, увидев, как Жук отпрянул, захохотал. – Ты тоже останешься здесь! – приказал он водяному. – Чтобы напиться, сторожевые псы мне ни к чему, а твоя гнусная морда распугает всех девочек.
Он повернулся, но Омбре заступил ему дорогу.
– У меня приказ вашего отца, – прошелестел он.
– Но ведь его же здесь нет! – зашипел на него Луи. – Так что давай-ка убирай с дороги свою рыбью тушу, или я отпишу ему, что ты тащил визжащую девку в деревенское болото, а я тебя за этим застиг. – Луи пригладил локоны рукой и одарил всех поистине королевской улыбкой. – Каждый из нас потешается на свой лад.
И он зашагал царственной поступью прочь, захлопнув церковную дверь за собой с такой силой, что из прогнившего дерева посыпались щепки.
– Иди за ним, – сказал Неррон водяному.
– Да-да, иди, Омбре! – поддакнул Лелу дрожащим от паники голоском.
Но водяной не трогался с места и лишь шестиглазо пялился на дверь, за которой только что скрылся Луи.
– Давай, Омбре, давай, – пискляво повторил Лелу.
Водяной не шелохнулся.
Гордый, как водяной. Это выражение было в ходу даже у гоилов.
– Ну да ладно. Вернется, – сказал Неррон. – Его высочество прав. Чтобы напиться, мы ему ни к чему.
Лелу застонал:
– Но его отец…
– Ты что, оглох? Он вернется! – заткнул ему рот Неррон. – Нам надо отыскать руку с позолоченными ногтями. Давай-ка принимайся за дело, Лелу.
Жук хотел было возразить, однако, вместо этого, втянул голову в плечи и принялся ворошить кости, в изобилии вываливавшиеся из бокового нефа.
Омбре кивнул Неррону.
Шестиглазая благодарность.
Как знать, для чего она еще пригодится.
19. Может быть
Гостиница, где Лиса оставила Джекоба, была такой же затрапезной, как и лавочка лже-ведьмы. Но боль измучила его гораздо сильнее, чем он сознавался, а Лиска не смогла поймать на безлюдной улице ни одной пролетки, чтобы добраться до отеля получше.
Вытянувшись на кровати, Джекоб закрыл глаза. Лиска сидела подле него, пока не удостоверилась, что он крепко заснул. Он учащенно дышал, по лицу блуждали тени: следы, оставленные болью.
Лиска нежно провела ему по лбу, как будто могла пальцами стереть эти тени.
