охоты, потому что несколько знакомых застройщиков уже завели себе такие плантации. Когда и плантация у тебя появится, ты захочешь виллу на Си-Айленд, яхту «Гаттерас», участок на окраине Бакхеда рядом с Чаттахучи, где можно ездить верхом по вечерам, плюс ранчо в Вайоминге, Колорадо или Монтане, ведь у всех по-настоящему успешных бизнесменов Атланты и Нью-Йорка есть свои ранчо! И, конечно же, личный самолет, большой персональный лайнер, «Гольфстрим» — у кого же нынче есть время, терпение и скромность, чтобы летать коммерческими рейсами даже на плантацию, не говоря уже о ранчо? Как вы думаете, за чем человек гонится в этих бесконечных поисках? За спокойствием. Ты думаешь, что как только тебе удастся приобрести достаточно земных богатств, признания, общественного веса, ты станешь свободен, тебе не о чем будет волноваться, а вместо этого все больше и больше попадаешь в рабство чужого мнения о себе. «У тебя есть прекрасное серебро и золотые кубки, — сказал философ, — но разум у тебя глиняный». В это утро я богаче самого богатого из вас, потому что отдаю все, что имею, всю корпорацию «Крокер Глобал», все мои дома, мою плантацию, моих лошадей и машину, если она кому-то понадобится, — все это я отдаю кредиторам. Пусть тешатся этими игрушками как хотят. Ребята, я кладу ключи на стол. Забирайте. Это все ваше. Я с удовольствием отдаю эти цацки любому, кто заявит на них претензии. И не буду оспаривать отчуждение, ссылаясь на главу одиннадцатую[48] или любую другую из кодекса о банкротстве.
Пипкас снова вскочил с кресла, на этот раз просто в экстазе. Он что есть мочи потрясал кулаками над головой, не в силах оторваться от экрана.
— Есть! Есть! Есть! — выдыхал он. Это был почти крик. На секунду он повернулся к Марте: — Он отдает их! Все здания! «Крокер Групп»! Вместо лишения права выкупа! Невероятно — синдикат жив!
Марта пыталась разделить его ликование, но не могла. Происходящее на экране вызывало в ней только невыразимую грусть.
— Не знаю, что за человек каждый из вас в отдельности, — говорил Крокер, — но полагаю, что большинство нас тут, в Атланте, просто сходит с ума из-за вещей. Задумайтесь об этом на минуту.
Роджер невольно подумал о своем великолепном доме на Ниски-лейк, о «лексусе», который он так боялся оставить у церкви, о костюме, который был сейчас на нем — великолепный однобортный костюм в серо-синюю клетку, Гас Кэрол только за шитье взял три с половиной тысячи.
— Я старше большинства из вас и убедился на опыте, что единственная неотъемлемая собственность человека — это его характер и, так сказать, образ жизни. Всевышний Менеджер дал каждому из нас частицу Своей божественной сущности, и никто не может отнять ее у человека, даже Сам Менеджер. Именно из этой искры и растет наш характер. Всё остальное временно и ничтожно, включая тело. Что такое человеческое тело? Глиняный сосуд с кружкой кровишки. И ведь оно даже не принадлежит тебе! Однажды придется с ним расстаться! На что будет тебе тогда твоя собственность? Ее растащат стервятники, не одни, так другие. Стал ли хоть кто-то великим в глазах потомков благодаря собственности, которую всю жизнь неустанно приобретал? Я не знаю ни одного такого человека. Так почему бы не уделить побольше внимания единственной ценности, которой мы действительно владеем, — искре Всевышнего Менеджера в своей душе?
Роджер посмотрел на мэра, мэр посмотрел на Роджера. Уэс чуть скривил губы, словно говоря: «Вот ведь подлец! Мало ему было надуть нас! Теперь еще и проповеди читать взялся!»
В разношерстных рядах Прессы началось глухое брожение. Роджер обернулся. Журналисты перешептывались, тянули головы друг к другу. Может, они и раньше знали о предательстве, которое Крокер совершил, устроив это представление, назвав Фарика Фэнона заносчивым, самовлюбленным и наглым… а может, и не знали. Но в любом случае было ясно — старикан ударился в религию. Всевышний Менеджер… Всевышний, ну конечно!
— Но вы скажете: «Крокер, спустись с небес на землю». Без собственности, без денег что я буду есть? Где буду жить? Что ж, вспомните, вы когда-нибудь видели старого нищего? Конечно, видели. Мы все достаточно на них насмотрелись. Как же они дожили до такого возраста? И ведь они что-то едят все триста шестьдесят пять дней в году и живут где-то. Вы скажете: «Лучше умереть, чем сесть у дорога и попрошайничать с бумажным стаканчиком». Понимаете ли вы, о чем вы на самом деле беспокоитесь? Не о том, что вам есть и где жить, а о том, как спасти свой престиж, о том, что подумают о вас в Бакхеде или где еще, вот о чем вы беспокоитесь…
Голос изменил Чарли. Старик чувствовал — что-то не так. Он не только не увлек своих слушателей словами Эпиктета и Зевса, он стремительно терял аудиторию. Люди обращали на него все меньше внимания, они перешептывались, кривили губы и посмеивались. Чарли бросил взгляд в сторону. Конни сидел на корточках с тревожным лицом, словно готовясь в любую секунду броситься к нему. Серена в первом ряду будто окаменела. Испуганно вжалась в спинку стула. Казалось, она с радостью просочилась бы в любую трещину на сером мраморе, окажись в нем хоть одна трещина. Черный юрист, Роджер Белл, продолжал сверлить его ненавидящим взглядом. Запинаясь, Чарли все же попытался закончить:
— Что же мы из себя представляем? В нашем рождении смешаны две сущности: тело, которое мы делим с животными, включая самых низших из них, пауков и змей, и разум, происходящий от данной нам искры Менеджера. И какую же…
Чарли вдруг почувствовал легкое, но настойчивое давление на левый локоть. Он обернулся — рядом стоял мэр Уэсли Доббс Джордан. Мэр отталкивал его! Чарли удивился и чуть-чуть подался назад. А мэру только этого и надо было. Он потянулся через край кафедры и просунул голову между Чарли и микрофоном.
— Спасибо, мистер Крокер. Большое спасибо, мистер Крокер, большое спасибо, — даже не глядя на Чарли.
В аудитории раздались смешки и саркастические аплодисменты.
Ошеломленный, Чарли начал спускаться с кафедры. Он не чувствовал боли в колене. Он чувствовал только презрение толпы и презрение мэра. Конни уже стоял рядом.
— Обопритесь на мое плечо, Чарли. Осторожнее, впереди ступеньки.
Теперь на них наскакивали со всех сторон, наперебой выкрикивая вопросы.
— Вы сказали, что Фарик Фэнон самовлюбленный, наглый и все в таком духе. Тогда почему?..
— Вы сказали, кто-то оказал давление на ваших кредиторов в обмен на ваше выступление здесь. Как вы считаете, почему?..
— Что вы думаете?..
— Вы действительно отказываетесь?..
— Мистер Крокер, вы хотите сказать, что Фарик?..
— Эй, Чарли, это Сэм Фрай, девятый канал! Пару слов!
— Чарли! Я здесь! Только один вопрос!
Пресса… пока неспособная задавать вопросы о Всевышнем Менеджере и Послании. Теперь Чарли слышал голос мэра, усиленный микрофоном:
— Еще раз большое спасибо, мистер Крокер. Правда, я не могу сказать, что слышал голос Всевышнего Менеджера. Значит, это была одна из тех тварей, о которых вы только что говорили. Паук или змея… паук или змея… паук или змея только что предприняли эту змеиную атаку на Фарика Фэнона? Что это за тварь, которая приходит сюда в одном обличье и вдруг внезапно начинает жалить этого оболганного молодого человека в обличье совсем другом? Так почему же…
Вокруг Чарли началась такая свалка журналистов, что он уже не слышал даже микрофон. Корреспонденты, или кто они там, толкали друг друга и кричали все разом.
— …Произошло на самом деле?
— …Не смог справиться?
— …Какие-то сомнения, что Фэнон…
— …Чем вы тогда объясните…
— …Тот, кто подготовил…
А Конни говорил ему прямо в ухо:
— Чарли, не волнуйтесь, вы доставили Послание! Но не могут же они сразу его понять!
Услышав это, Чарли понял, что речь его провалилась. Но он не расстроился, ведь там, на кафедре,
