— Это Конрад.

Пауза.

— Черт бы меня побрал! Гони, не спи! Где ты?.. Не, не говори, и знать не хочу! На прошлой неделе сюда подвалила пара галстучников, все допытывались про тебя.

— Каких галстучников?

— ФБР.

Горячая волна тревоги прокатилась по нервам, ударила в солнечное сплетение.

— Точно ФБР? — спросил Конрад внезапно осипшим голосом.

— Сами сказали. Да кто будет косить под них?

— Куда они пришли?

— Сюда. Ко мне домой.

— И что им было надо?

— Спрашивали, не знаю ли я, где ты сейчас. Так что ни в коем случае не говори.

— Почему они решили, что ты как-то связан со мной?

— Не знаю. Может, кто-нить со склада навел. Или из твоих знакомых.

— И что ты им сказал?

— Только правду. Сказал, мы не виделись с той ночной смены, когда тебя уволили. Говорю, знать не знал, что он попал в тюрьму, пока не посмотрел по ящику репортаж о землетрясении.

Это «только правду» насторожило Конрада.

— Думаешь, твой телефон прослушивают?

— Вряд ли. Будут они, на фиг, париться из-за такой мелочи — хотя ты единственный, кого в Санта- Рите еще недосчитались. Но всё может быть. Так что следи за метлой, не болтай.

— Кенни, я меньше всего хочу тебя подставлять.

— Забей. Гони, не спи, братишка! Рано или поздно эти лысые суки в костюмах меня тоже поимеют.

— И все-таки я не хочу, чтобы это случилось из-за меня.

— Забей, братишка. Нельзя же всю свою гребаную жизнь перед ними расстилаться.

— А по телевизору часто говорили о… — Конрад хотел сказать «обо мне», но передумал, — обо всем этом?

Кенни расхохотался.

— Да, приятель, дней шесть или семь ты был знаменитостью, можешь мне поверить! Да-а-а, старичок! Ни за что б не подумал, что ты такое исчадие ада. Оказывается, ты попал в Санта-Риту за «физическое насилие при отягчающих обстоятельствах» — избил служащего на ремонтной стоянке и довел его до инфаркта, от которого бедняга чуть не умер. И снимок показали — это ты-то, наш нудный старичок, единственный во всей Морозилке Самоубийц такой правильный, что ворочал восьмидесятифунтовые ледяные глыбы и при этом еще умудрялся думать о жене и детях. Я ржал как обкуренный.

— Они сказали, что я совершил побег или что?

— Ща, дай вспомнить… Сначала охрана недосчиталась двадцати или тридцати заключенных. Просочились за ограду, проволоку и всякую другую фигню. Санта-Риту будто… корова языком слизала. Почти сразу переловили всех, кроме, кажется, девяти, и тогда стали показывать фотографии. Тут я тебя и увидел по ящику. Ты был единственный белый в этом слайд-шоу. Был еще китаец в больших очках. Остальные все из Восточного Окленда. Трех из них поймали потом в Плезантоне. Как три оклендских братка могли двое суток кантоваться в Плезантоне, я понятия не имею, однако им это удалось. Потом в Мартинесе поймали китайца, а еще четверых братков — в Окленде. Остался только ты. Парень, ты стал звездой! Я чуть не…

Монотонный механический голос попросил доплатить. Конрад кинул несколько монет.

— Слушай, я чуть не лопнул от хохота! Если б меня спросили, кто из Морозилки мог бы попасть в беглые заключенные, про тебя я подумал бы в последнюю очередь! Старик, мы в Морозилке три недели подряд только о тебе и говорили!

— А что ребята думают обо всем этом?

— Ты крут, Конрад, мы гордимся тобой! Ты всем утер нос, ты, один из наших! Мы все время болели за тебя! И сейчас болеем!

— О господи… Скажи нашей подруге в Окленде, что она потрясающий человек. Все получилось в точности так, как она сказала. Ее люди замечательные, честные ребята. И передай тому парню, что меня с ней познакомил, — он тоже замечательный. Без тех… средств, которыми он меня снабдил, я просто пропал бы.

— Ты сейчас в том месте, о котором она говорила?

— Да. Скоро перееду, хотя проблем никаких. Как только найду работу, сразу расплачусь с этим парнем.

— Да не парься ты, Конрад. Он не потеряет из-за этих денег сон и аппетит, это уж точно. Гони, не спи!

— Кенни… тебе удалось поговорить с Джил?

— Да. Я ей позвонил, как только ты… как только я смог. Рассказал ей — ну, все, что ей нужно знать.

— Она поняла, кто ты?

— Вроде да. Вроде она сказала, что ты ей когда-то говорил обо мне.

— Что она еще сказала? Как она отнеслась к…

— Вообще она мало что говорила. Так удивилась, что, по-моему, не знала, что сказать. Помню, спросила: «Он вернется домой?»

— И что ты ответил?

— Ответил, что, наверно, не сразу.

— А о детях она что-нибудь говорила?

— Не-а, да мы ведь разговаривали-то минуту всего.

— Слушай, Кенни… вот что еще. Если можешь, позвони ей потом — просто скажи, что со мной все в порядке и я обязательно вернусь домой, когда дела немного поправятся. Скажи, что я целыми днями думаю о ней, о Карле и Кристи. Хотя знаешь что, Кенни? Я не могу вспомнить даже лица своих детей. В памяти будто солнце зашло, серые сумерки, вижу только две расплывчатые фигурки…. Нет, не слушай, лучше и не начинать… Да, еще хотел сказать тебе. В Санта-Рите я не раз думал о ребятах — о тебе, о Томе, об Энерджайзере, о Херби, о Нике Галстучнике. Помнишь, как мы собирали заказы для Санта-Риты?

— Угу, — сказал Кенни. — Никто не жалел, когда эта зараза развалилась после землетрясения. Я их стандартный набор всегда терпеть не мог.

— А помнишь восьмидесятифунтовые коробки с морожеными куриными ногами?

— Угу

— Так вот, в Санта-Рите мы только и жили, что на одних оладьях и этих куриных ногах. Каждый раз, когда трасти совал в дверное окошко тарелку с жареной курицей, я вспоминал, как садился на корточки у нижнего короба, ряд Б, ячейка девять, и тащил одну из восьмидесятифунтовых ледяных глыб.

— Знаешь, Конрад, может, это бред, но я тебе завидую. Не, кроме шуток. По крайней мере, ты живешь настоящей жизнью. Я вот кричу о всяких гонках, но на самом деле только таскаю на горбу дурацкие коробки. А ты живешь по полной, чем бы это ни оборачивалось. Клево же, блин!

— Кенни, это действительно бред. Уверяю тебя, в Санта-Рите нет никакой настоящей жизни.

— Но, по крайней мере, ты…

— По крайней мере — ничего клевого там нет, Кенни. Санта-Рита — сумасшедший дом с убийцами и бандитами, где человек живет, как дикое животное, которое вместе с другими животными загнали в одну бетонную коробку. Половина из них — сумасшедшие в буквальном смысле слова. Сидят в камерах и вопят: «Табле-етку… табле-етку… табле-е-е-е-тку…» До того докатились, что не могут без таблеток дотянуть до отбоя, а потом всю ночь кричат и стонут. И потом, ничего клевого тебе сейчас не нужно. Хватит уже. Тебе нужен нормальный жизненный план. Нужно посмотреть вперед хотя бы лет на пять, прикинуть основные цели, дорогу к их…

— Эй! — перебил его Кенни. — Узнаю нашего правильного Конрада! Опять ищет для меня верную