— Угу. Кто?

— Э-э-э, черт… кое-кого я помню… Смайли, Руди Брайер… на том крыле был такой Гудикунц, кажется…

— И, это, какие они все были? — спросил Фарик.

— В смысле?

— Ну, сколько там было афроамериканцев?

Роджер обмяк на стуле и закрыл глаза. С этим сократовским диалогом всё ясно. Ну почему, почему он, Роджер Белый, так сглупил! Зачем рассказал Фарику, что все достижения игроков Юго-восточной лиги того времени немногого стоят, потому что черные спортсмены не допускались к соревнованиям из-за расовой дискриминации? Зачем растолковывал мальчику, что все записи в книгах того времени необходимо снабдить сносками-звездочками и примечаниями: «Черным спортсменам (или афроамериканцам — Фарик уже успел подцепить новомодный термин) доступ в спортивные школы Юго-восточной лиги закрыт». Зачем объяснял Фарику, что такие, как Чарли Крокер, в современных сборных скорее всего были бы посредственностью? Нет, Роджер знал, зачем, хорошо знал… Он изо всех сил старался завоевать доверие Фарика, чтобы тот видел в нем своего, черного, чтобы эгоцентричный молодой талант с брильянтами в ушах перестал считать его очередным офисным дармоедом… Но ведь Роджеру и не снилось, что у мальчика хватит глупости использовать его слова против Крокера! Он сто раз объяснял Фарику — Крокер на его стороне, он тоже когда-то был спортивной звездой, хоть и ни разу не соревновался с черными, и он понимает, как люди завистливы, как они бывают несправедливы к молодым успешным спортсменам вроде Фарика. Роджер сделал все, что мог, разве что сценарий разговора ему не написал! Разжевал тщательнее некуда — Крокер пожилой человек, в чем-то старомодный, шишка в белых кругах, но именно этим он им и полезен! А от него, Фарика, требуется только вести себя вежливо и быть хотя бы немного внимательным к старику! Даже восторгаться необязательно! Просто нормально себя вести! И нате — мальчик швыряет гостю в лицо все, что должно оставаться за кадром, а сам «кадр» шлет куда подальше, хотя это его единственный шанс выбраться чистым из той грязи, в которую он вляпался.

«Сколько там было афроамериканцев?» Вопрос застал Чарли врасплох. Секунду он без всякого выражения смотрел на Фэнона. Потом повернулся к Макнаттеру, который выпучил глаза и скривил рот, словно говоря: «Я не виноват! Не могу же я всё предусмотреть!» Юрисконсульт Белл закрыл глаза и откинулся на спинку стула. «Черт! Я попал!» — читалось у него на лице. И Чарли сказал как мог ровно и спокойно:

— Ни одного.

— Значит, на всех турнирных таблицах надо поставить типа звездочки и внизу написать эти… примечания про афроамериканских спортсменов, что они, это, не допускались.

«О господи, — подумал Роджер, — даже про звездочки не забыл! Всё вывалил Крокеру в лицо, все звездочки и примечания!» Замешательство Чарли постепенно сменялось гневом.

— Слушай, друг мой, вот что я тебе скажу, — («дру-уг мой, во шо я те скжу»). — Я тогда был таким же парнем, как ты. Не я делал историю Юга, не я заправлял Технологическим или Университетом Джорджии. Я играл против пацанов, которых ставили на другую сторону площадки. Но знаешь что? Точно так же я играл бы против любого козла, который попал бы в команду противников. Я был двадцатилетним пацаном, и мне было плевать. Я уделал бы любую задницу, которую поставили бы против меня. А потом я поехал воевать во Вьетнам.

Роджер вжался в спинку стула и приготовился к ответному выступлению своего непредсказуемого клиента, которого только что обозвали, пусть и косвенно, козлом и задницей. Однако застывший Фарик только смотрел на Крокера, приоткрыв рот. Будто ему в лицо ударил мощный порыв ветра. Теперь Роджер испугался, что Крокер встанет и «уделает» Фарика. И юрисконсульт поспешил вставить:

Да, я тоже ему об этом рассказывал!

— О чем? — спросил разозленный Крокер.

— О том, сколько у вас военных наград, — пояснил Роджер Белый.

— При чем тут награды, на кой те они? — Чем сильнее Крокер раздражался, тем больше его речь превращалась в говор бейкерского паренька. Он бросил укоризненный взгляд на Фарика. — Ты када-нить был на войне? Был на глине окня?

— Чего? «На глине окна»? — переспросил Фарик. «На линии огня», — догадался Роджер.

— На линии огня, — торопливо объяснил он Фарику. — В бою, на передовой.

— Не, — сказала знаменитость хмуро, но хотя бы без раздражения. — Я не был на войне, а если б типа велели поехать, послал бы всех, как Мухаммед Али[38]. Он сказал, люди там это, воюют во имя дьявола.

— Да-а уж, — кипятился Крокер, — твой Мухаммед Али на передовой первым бы полные портки набуздырил!

Роджер снова закрыл глаза. Комментировать это своему клиенту он не собирался. Ситуация все равно катилась под откос.

— Спра-тивная борьба и футбол, если на то пошло, эт те простецкие брюки по сра-нению с мясорубкой на глине окна.

Роджер не сразу понял, что «простецкие брюки» значит «просто детские бирюльки». Мысленно он взмолился, чтобы Фарик никогда не догадался об этом, и зажмурился еще крепче.

— Мистер Крокер? Ваш виски с содовой!

Услышав женский голос, Роджер открыл глаза. В комнату вплыла Вэл Макнаттер. На губах у нее играла лукавая улыбка, будто тут сидит теплая мужская компания, сплошь приятели Бака, и у всех слюнки текут от этой Венеры во плоти. Высокий бокал виски с содовой она держала, словно дар богини.

Один из противников, Крокер, был мгновенно нейтрализован — как шнур из розетки выдернули. Второй, Фарик, будто лишился дара речи и только смотрел на Венеру во все глаза.

— Спасибо, — сказал Крокер неожиданно слабым голосом, принимая бокал, — спаси-ииб бшое.

Вэл Макнаттер крутнулась на своих высоких каблучках — и туда и сюда, и нашим и вашим, и кудрями и буферами, и булками и втулками.

— А еще кому-нибудь… что-нибудь принести, а?

— Не-ет, — почти проблеял Роджер, — нет, спасибо.

— Не, не надо, Вэл, — сказал Макнаттер тоном раздразненного самца.

Фарик, впитывающий это зрелище так жадно, словно ему предстояло путешествие по безлюдной пустыне, лишь мотнул головой.

Богиня на секунду застыла, потом пошла к двери, но на полпути обернулась к ним с той же провоцирующей улыбкой и лукаво протянула:

— Если вы передумаете, джентльмены… только скажите. «Только свистните, и я к вашим услугам», — добавил про себя

Роджер, хотя и не мог не признать, что вихляния мадам Макнаттер существенно разрядили обстановку. А ее супруг, как только она вышла, начал вдруг примирительно:

— Согласись, Чарли, есть вещи, которые не меняются. Что хошь ставлю — и ты с этим сталкивался, и я, когда учился в Старом Миссисипском, а теперь вот Фарик столкнулся. Я насчет всяких смазливых штучек, которые бегают за парнями из футбольных команд. Говорят, мол, это вчерашний день, — «грят, мол, эт черашний день». — «Мясистый краснолицый Макнаттер всегда был таким же деревенщиной, как Крокер, но теперь явно специально настраивался на одну с ним волну», — подумал Роджер. — Не, щас всё в том же духе, просто один в один. Вот скажи чесна, Чарли, разе не так?

Уставившийся в угол Чарли вздохнул, отхлебнул виски с содовой и нехотя процедил:

— Навроде того…

Он всё еще злился, но благоразумие подсказывало: «Да, парень — просто наглый непуганый щенок, каких свет не видывал, однако такой сделки тебе, Чарли, больше не предложат, и Макнаттер сейчас делает всё, чтобы она не сорвалась». Крокер перевел взгляд на тренера и кивнул пару раз — дескать, да, мол, согласен.

— Одна тока разница, — продолжал ободренный Макнаттер, — девки щас больно бесстыжие стали. Понимаешь, да? Стоит куда-нить поехать играть, и я должен своих перцев, — он кивнул в сторону Фарика, — просто держать под замком, потому что эти милочки-подстилочки заявляются прямо в отель или