ювелирной лавке, на сей раз перед ним на столе лежали уникальные алмазы, каждый из которых встречался один раз в десять лет. А то, что их выделили из кимберлитовой породы с разницей всего лишь в несколько часов, само по себе можно назвать невиданным случаем. А кроме того, каждый камень, как и было положено по инструкции, был записан в реестры редчайших алмазов. Скрыть такую значительную пропажу просто невозможно! Для чего тогда вся эта опись? Как же он собирается выкрутиться? Ведь не станет же Курганов объяснять, что уникальные алмазы просто закатились под кровать! Или он решил на прощание громко хлопнуть дверью?

— Я бы вам посоветовал взять один… Сами понимаете, скрыть пропажу невозможно. Алмаз значится в книге учета, данные о самых крупных алмазах всегда дублируются и отправляются в центр. Если пропадет один, то можно что-то придумать, как-то отговориться. Например, сказать, что в нем было множество дефектов, и мы просто распилили его на части. Но что мы скажем сразу по трем крупным алмазам?

— Мы скажем то же самое, — хмуро отозвался Курганов.

— Не уверен, что это выйдет.

— Не переживай, пройдет и в этот раз.

Тимофеев решил не сдаваться и отрицательно покачал головой:

— Боюсь, это будет выглядеть неубедительно… А потом, и подозрительно!

Глаза генерального неожиданно налились злостью:

— Ты меня плохо понял? Мне нужно три камня! Я сам с ними разберусь!

Федор Юрьевич пожал плечами и отвел взгляд в сторону:

— Если вы так считаете… Что мне сказать в цехе огранки?

— Скажешь вот что… Камни ты отдал мне. Дескать, генеральному они понадобились, чтобы продемонстрировать их в Москве. Нужна более точная консультация по огранке алмазов. А я им потом перезвоню и согласую все документы.

— Хорошо. Пусть так и будет.

— Хочу тебе сказать откровенно… Скорее всего, я здесь долго не задержусь. У меня немало недоброжелателей, желающих занять мое место… Чего ты так на меня смотришь? Место хлебное, ты согласен со мной? У меня есть кое-какие планы на будущее, я не собираюсь оставаться не у дел, в конце концов, я имею моральное право на часть всего этого.

— Разве я вам дал повод сомневаться в обратном?

— Слава богу, что нет. Иначе мы бы с тобой не разговаривали, — буркнул генеральный.

— Сколько у нас времени?

Немного задумавшись, Курганов произнес:

— Примерно полгода. За эти месяцы я должен подчистить все свои дела, чтобы не осталось никаких хвостов. Уходить со своего места с голой задницей я не намерен, не те нынче времена! Так что нужно найти человека, который мог бы прихлопнуть этот банк. Ты понимаешь, о чем я говорю? — строго посмотрел Курганов на Тимофеева.

За время совместной многолетней работы Тимофеев научился понимать шефа с полуслова. Порой он умел настолько тонко его чувствовать, что Курганову казалось, будто он озвучивает его собственные мысли. Пожалуй, что так тонко чувствовать своего хозяина способен только старый преданный кобель: он всегда знает, когда следует заглянуть хозяину в глаза, чтобы избежать заслуженной трепки, а когда нужно подставит мохнатую холку для дружеского поглаживания. Стремление угодить Курганову у Тимофеева было на уровне подсознания, и надо признать, что в своем желании быть нужным Федор Юрьевич ни разу не ошибся. И Курганов очень надеялся, что и в этот раз он будет понят.

— Вы имеете в виду, что нужно организовать ограбление банка?

Андрей Макарович хмыкнул:

— Именно так. У тебя есть для этой роли подходящий человек?

— Имеется, — после секундной паузы ответил Тимофеев. — Он специализировался на грабежах ювелирных лавок. Только мне известны пять эпизодов, но в действительности их намного больше.

— Никогда не думал, что у тебя такие интересные… приятели. Откуда он? Как ты с ним познакомился?

— Он родом отсюда, из Дружного. Мы выросли вместе, учились в одном классе. Он уехал, когда ему исполнилось пятнадцать. Родители у него погибли в экспедиции, и родная бабка забрала его куда-то под Москву. Знаю, что он учился в художественной академии, потом за какие-то дела его оттуда исключили. Не могу сказать точно, но кажется, он приноровился рисовать фальшивые деньги. Это дело каким-то образом удалось замять.

— Что ж, прибыльное дельце — рисовать фальшивые деньги… Если, конечно, не поймают. Как его зовут?

— Степан Шабанов.

— Значит, ты с ним связи не терял?

— Это не совсем так. Мы с ним в школе дружили, но как он уехал, связь была потеряна. Два месяца назад я пробил его через своих людей…

— А с чего это вдруг у тебя вспыхнул к нему такой интерес? — подозрительно спросил Курганов.

— Помните, три месяца назад вы меня отправляли в Кимберли? Мы хотели купить у них часть акций.

— Прекрасно помню.

— Обнаружились кое-какие интересные подробности. Его имя неожиданно всплыло при сделках с «Де Бирсом». На одном из карьеров он фигурировал как один из главных акционеров. Я сначала подумал, что это просто однофамилец. Мало ли чего бывает… Потом решил узнать об этом человеке побольше. Решил узнать о нем через наших людей в МВД. Удалось раздобыть его секретное досье. Из него выяснилось, что это действительно тот самый Степан Шабанов, друг детства.

— Для того чтобы ограбить банк, мало быть акционером алмазного карьера.

— Кроме того что он является акционером, так он еще грабит ювелирные магазины.

— Вот тебе на! Хобби, значит, такое… Твой друг многопланов.

— Это на него похоже. Причем он ни разу не был пойман, в МВД на него имеется только оперативная информация.

— Однако он ловок. Это говорит о классе. Мне интересно на него взглянуть. Ты сможешь заманить его сюда?

— Да, у меня появилась кое-какая идея.

— Вот и отлично. А уже там решим, как нам следует поступать. Кстати, как с тем курьером, что увел алмазы?

— Мы уже знаем, где он находится. Вопрос решим в самое ближайшее время.

— Надеюсь, подобное больше не повторится, — генеральный остановил тяжелый взгляд на Тимофееве. — Это зона твоей персональной ответственности, ты же у нас занимаешься курьерами.

Сглотнув подступивший к горлу комок, Федор Юрьевич ответил:

— Сделаю так, что это для всех станет уроком.

Чего Степану Шабанову не хватало по-настоящему в Кейптауне, так это бильярда, к которому он пристрастился в последние годы. Отчего-то в ЮАР больше предпочитают крикет. Хотя если присмотреться к нему повнимательнее, так это всего лишь русская лапта в ее худшем варианте. А потому сразу по прибытии в Москву, приняв с дороги освежающий душ и переодевшись, Степан направился в «Бильярдный клуб» на Басманной улице, где был частным гостем и где многие завсегдатаи знали его по имени.

Странное дело, после прибытия самолета в аэропорт у него вдруг появилось чувство, что за ним пристально наблюдают. Несколько раз Шабанов даже ненароком оглядывался, но его встречали равнодушные взгляды пассажиров, занятых багажом и собственными думами. Чувство беспокойства усилилось, когда он перешагнул порог «Бильярдного клуба». Оставалось лишь удивляться, откуда оно