В то время как мы полностью отрезаны от мира. Изолированы.
— Воздушный мост… — добавил Феликс озадаченно. — Американцы и англичане будут снабжать город по воздуху. Это безумие! Для этого нужно, чтобы одна «Дакота» садилась на аэродроме Темпельхоф каждые восемь минут! Или один английский гидроплан у пристани Гавель. Разве это осуществимо?
Аксель пожал плечами, показывая, что не может в это поверить.
— Хотел бы я увидеть это собственными глазами, — сказал он, прежде чем повернуться к Феликсу спиной.
Феликс не ответил, колеблясь. Вся его злоба испарилась самым загадочным образом, но надо было быть берлинцем и сердцем, и умом, чтобы понять всю важность того, что они только что услышали. Берлин, их славный город, словно сжимали ужасные тиски приближающегося голода, а имевшая зловещую славу Вильгельмштрассе, откуда начиналась советская зона, находилась всего лишь в сотне метров от того места, где они стояли. Новость, что английские и американские летчики, которые раньше прилетали, чтобы сбросить на их город бомбы, теперь будут рисковать жизнью ради них, была просто невероятной. В это действительно невозможно было поверить.
Не теряя времени, Феликс побежал за Акселем. Он тоже хотел убедиться, что на этот раз им не солгали, хотел со страстным нетерпением, свойственным молодости, увидеть эти самолеты, моторы которых уже гудели в прозрачном воздухе начинающегося лета.
Часы показывали полночь. С красными от усталости глазами, опустив плечи, Кларисса гладила белье. В городе была введена веерная подача электроэнергии, по два часа на каждую часть города, и эти часы зачастую приходились на глубокую ночь. Но никто не жаловался. Два часа, пусть даже ночью, — это все же лучше, чем ничего. По такой же схеме подавался и газ, так что горячая пища становилась роскошью.
Молодая женщина сложила рубашку Акселя, который спал как убитый в углу комнаты, и положила ее на стопку чистого белья. Как всегда, он являлся домой уставшим, так как долго шел по холоду, потому что метро и трамваи не ходили. Он много работал. Магистратура собиралась заново отстроить квартал вокруг Зоологического сада и объявила о конкурсе на лучший проект, который состоялся в августе. Аксель записался в число участников. Презентация талантливого студента, которому исполнилось только восемнадцать лет, впечатлила даже профессионалов. Акселю предложили место в архитектурном бюро, и теперь он вынужден был совмещать работу с учебой.
Кларисса восхищалась силой воли этого юноши, который выбрал свой собственный путь, по которому шел с уверенностью одержимого. Его проекты стали главной и единственной темой разговоров, от которых Кларисса уже начала уставать.
Она отставила в сторону утюг и села, склонив голову на грудь. Она падала от усталости, но засыпать ни в коем случае было нельзя. Не теперь. Через час она закончит, и тогда сможет отдохнуть.
С 24 июня Западный Берлин оказался в ловушке. В осаде. Как в Средние века. Запасы медикаментов, горючего, всех товаров катастрофически истощались. Исчезло даже свежее молоко, которое первое время еще поступало из советской зоны. Комендант американской зоны, полковник Фрэнк Ховлей, проводя пресс-конференцию, объявил иностранным журналистам о том, что жителям западных секторов грозит голод. Советская администрация перекрыла все пути, которые можно было перекрыть, — шоссе, каналы, железные дороги, — проводя политику удушения, рассчитывая, что западные союзники отступятся, а сами жители англо-американских и французского секторов массово побегут к русским, прося у них помощи. В Восточном Берлине по крайней мере кормили регулярно, несмотря на скудность рациона. Чтобы польстить немцам, русские даже позволили живущим в западной части города становиться к ним на довольствие. Но они ошиблись. Во всем. Берлинцы решили противостоять коммунистам, и в глазах всего мира Западный Берлин стал символом борьбы за свободу.
Ввод в действие воздушного моста коммунистическая пресса комментировала с иронией, ведь, чтобы снабдить огромный город всем необходимым, не хватит ни самолетов, ни аэродромов. Так не лучше ли сдаться, чем помереть с голоду? В опровержение этих слов англичане и немецкие волонтеры трудились плечом к плечу, делая дополнительные взлетно-посадочные полосы в аэропорту Гатов. Французы, по- прежнему с презрением относившиеся к старой столице Третьего рейха, сначала считали необходимым пойти на уступки русским и отдать весь Берлин в их распоряжение, а самим довольствоваться контролем над Западной Германией. Они тоже сомневались в эффективности воздушного моста. Но благоразумие заставило Францию принять сторону англосаксонцев и разрешить на территории своего сектора строительство третьего аэродрома. В Тегеле все работали без передышки, это был трудовой подвиг. Через три месяца благодаря неимоверным усилиям работы были завершены.
Американские и английские самолеты садились один за другим, с интервалом в несколько минут, и занимали все воздушные коридоры, которые им отводились в соответствии с подписанными в конце войны соглашениями. Незаменимая техника. Механизм обеспечения был отлажен, как часы, и не терпел сбоев. Если пилот из-за плохой видимости промахивался и не попадал на взлетно-посадочную полосу, времени на вторую попытку у него не было. Он возвращался на базу и снова становился в очередь. Ошибка всего на пятнадцать секунд в ту или иную сторону могла привести к трагедии. Разгрузка приземлившегося самолета занимала всего полчаса: мешки с углем, почта, товары первой необходимости, провиант, преимущественно обезвоженный, такой как сухари или сухофрукты (это весило гораздо меньше, чем свежие продукты). Все было подсчитано и выверено. Надо было брать в расчет скорость самолетов, сделав скидку на разницу в мощностях «Дакоты», «Йорка» и «Скаймастера» и на метеоусловия. А также хоронить и оплакивать сгоревших в разбившихся самолетах авиаторов.
Мариетта застонала. Температура у нее не спадала уже несколько дней. С озабоченным видом Кларисса положила руку ей на лоб. От тела больной шел кислый запах. Впалость щек подчеркивала желтизна кожи, напоминавшей воск. Девушка предчувствовала, что конец близок. Она не осмеливалась говорить об этом в открытую с Акселем, решив поделиться своими соображениями только с Максом во время визита к нему. Примерно месяц назад Макс внес имя своей сестры в список больных, которых было необходимо эвакуировать. С началом зимы состояние самых слабых больных усугубилось. Распространялись болезни. Аптекари били тревогу: медикаменты, применяющиеся при простуде, следовало складировать в Дахлеме и Карлотенбурге, в пока отапливаемых местах. Из-за перебоев с электричеством люди не могли применять некоторые аппараты, которые использовались при лечении туберкулеза.
Кларисса поправила одеяло на кровати Мариетты, подбила подушку, чтобы ей было удобнее лежать. Как они выкрутятся? Как всегда, глубокой ночью ее тоска усиливалась. Мрачные мысли вызывали головную боль. Она так и не смогла отыскать следы своего младшего брата. Скорее всего, он не выжил. Как и многие другие. Она должна была принять это и перестать напрасно надеяться. Кирилл Осолин сделал все, чтобы ей помочь, лично посетив лагеря беженцев. Все оказалось впустую. Также он делал все возможное, чтобы отыскать малыша Фридриха фон Ашенгера, сына казненного фашистами друга Макса. И тоже никаких следов. Сможет ли она жить, будучи ни в чем не уверенной? Есть ли какой-то способ вынести это молчание? В безнадежных поисках. Детей… Они ведь были всего лишь детьми.
После роспуска ЮНРРА в июле прошлого года Кирилл одно время работал в Международной организации беженцев, перед тем как получить соответствующую должность в Организации Объединенных Наций. Несколькими днями позже Совет безопасности ООН принял резолюцию, в которой потребовал от Советского Союза снять блокаду Берлина. Резолюция, однако, осталась без ответа. Кларисса все еще вспоминала день, когда Кирилл рассказал ей о своем отъезде. Тогда она ощутила внезапный страх, понимая, что привязалась к этому человеку высокого роста, с чувственным взглядом. Она привыкла к нему, к его поведению. Она нуждалась в его последовательности и оптимизме, которые помогали ему выполнять свое дело, не опуская рук, в то время как она сама часто испытывала приступы невыразимой тоски. Он сумел ее успокоить, сумел заставить смеяться. Вдвоем они ходили танцевать в джаз-клуб. После нескольких проведенных там часов она снова почувствовала себя беззаботной. Она любовалась его лицом, считая его очень привлекательным. Ему удалось возродить в ней то, что она считала давно утраченным: веру в людей. Для молодой и битой жизнью Клариссы Кроневиц это было очень непросто.
— Я бы хотел, чтобы вы поехали со мной, — сказал он ей, посерьезнев. — Не в качестве секретаря или помощника. Я бы хотел, чтобы вы стали моей женой.
Потрясенная, она не нашла, что ответить. Он нежно прикоснулся к ее руке.
— Подумайте, — добавил он. — Я не хочу вас торопить. Вы напишите мне и сообщите о вашем