Любовью командующего округа, бывшего недавно начальником автобронетанкового управления, оставались мехкорпуса. Танкистов он понимал и старался делать все, в том числе и для их комфорта. Новая, 205-я моторизованная дивизия, выгнала полки генерал-майора из городка Березы-Картузская прямо на границу.

— Товарищ генерал-майор, к вам из Брестского погранотряда капитан Елизаров с каким-то сержантом.

— Что им надо, — недовольно буркнул генерал. Он в своем праве. Пограничники проходят по другому ведомству, но, в случае войны, переходили в прямое подчинение армии. Комдив сорок второй считал, что в военном отношении они особой силы не представляют. Но для охраны тыла годились…

— Заместитель начальника отряда по разведке. Просит две минуты, — ну, что же, разведчика следовало выслушать. Что-то особое, если решил доложить лично, действуя через голову своих и его начальников.

— Пусть войдут.

Сержанта пытались было не пустить, но пристегнутый к его руке портфель с важными документами, которые ни на секунду нельзя отставить без присмотра, заставил дежурного отступить.

Панов знал, к кому обращаться[439].

Азаренко воевал против Франко, год комендантствовал в Карельском УРе. Дивизию формировал лично из своих пулеметно-артиллерийских батальонов.

Но насчет характера генерала Саша не обольщался.

Настоящий казак, взрывной, импульсивный, жестокий, храбрый настолько, что черт не страшен. Четыре Георгиевских креста за два года боев с кайзером, два ордена Красного Знамени. Один, за гражданскую войну, второй за финнов.

И какого хрена его в сорок четвертом понесло наводить ту проклятую пушку? Адреналина не хватало? И так было все: расстрельный приговор, тяжелые раны и контузии. Что хотел доказать?

Неужели из-за того, что родной сын отрекся от него перед строем, говоря казенные слова про изменников, врагов народа?

Говорить с ним тяжелее, чем с Михаилом. Тут надо без намеков. Логически разумные, почти философские построения, тоже идут лесом. Надо жестоко дать информацию, но не перегнуть и не навредить. Комбат решил играть на самолюбии. Пусть у генерала на висках и седина, но она Панову и в тридцать три не мешала злиться на себя по делу. Он надеялся, что опыт войны с финнами Азаренко чему- то научил.

Елизаров замысел не одобрял. А если бы знал, что генерал и его лучший командир полка Казанцев, находятся в оперативной разработке сотрудников 3-го отдела, как «распространители антисоветских пораженческих настроений», то послал бы Ненашева далеко и надолго.

К удивлению Азаренко, первым начал сержант. По-немецки, а Елизаров принялся переводить.

— Товарищ генерал, точно ли идут у вас часы полковника Хуана Модеста?

Михаил вспомнил, как красиво барабанил пальцами по ножу капитан. «По-испански», значит. Вот где, оказывается, находился твой «консервный завод». И по годам все верно. Ну-ну!

Азаренко изумленно привстал, пристально глядя в глаза «сержанта». Нет, он его не знает и видит первый раз. Провокатор? И еще, чем же таким знакомым от него пахнет?

— Он просит показать часы.

— Это невозможно, они в Москве.

— Тогда он хочет услышать подробное описание, или мы уйдем.

Азаренко усмехнулся. Ага, щас!

Стоит ему поднять трубку, и на ребят из НКВД найдется управа из особого отдела дивизии. Максим улыбнулся в ответ, открыл портфель и показал генералу содержимое – толовые шашки, сверху граната с характерной длинной ручкой.

Он знал, что Модеста выжил. Упертый испанец, не зря они тогда так сошлись друг с другом[440]. Но действия Максима – чистая и просчитанная импровизация. Для пущего драматизма Панов себя накачивал, впадая в контролируемую истерику.

Жить с мыслью, что ничего нельзя изменить невыносимо! Все его поступки бессмысленны! Даже малую часть истории никогда не изменить. Его лишили всего – семьи, друзей! Что он здесь забыл? Вот и причина – наконец увидеть, что там, за кромкой. Будущее он и так знает! Батальон и без него придержит на пару часов немцев у границы. Если время не имеет обратного хода, то пусть безвозвратно остановится! Лицо его скривилось. Он все пережил. Даже смерть. Так-так, а ну, Саша, приостановись!

Генерал посмотрел на «сержанта». Тот хоронил себя на глазах. Не шутит, и плевать ему даже на капитана, в ужасе смотревшего на спутника. Граната настоящая. Из рукоятки выпал белый фарфоровый шарик на шелковом шнурке. Отчаянный. Значит, не врет. Это не провокация. И запах, исходящий от спутника разведчика, он узнал. Пахло железной дорогой. Прибыл в Брест машинистом или смазчиком. Да, как раз в эти часы разгружают немецкий эшелон.

Азаренко медленно и осторожно вновь поднял трубку телефона и спокойно произнес.

— Принесете нам чаю, — пограничник показал ему два пальца. — Нет, на двоих.

«Угу, а этому немецкому гаду кофе», — подумалось Ненашеву. Нет, не та ситуация, да и нет здесь хорошего напитка. Вернулась возможность шутить. Значит, он опять полностью контролирует свое поведение.

Генерал старательно, не сбиваясь, описал, как выглядит подарок испанского друга. «Немец» после перевода выдохнул и облегченно кивнув, понятно произнеся «Рот-фронт. Интербригаден. Эрбо»[441] и еще что-то.

— Он никогда не видел часов, но знает о вашей дружбе.

«Ну что же, — подумал Азаренко, — хотя бы честно. Мы проверили друг друга».

— Я готов его выслушать.

— Он говорит, разговор будет недолгим. Мало времени, и деликатных выражений товарищ э-э-э… Хаген выбирать не станет.

Ой, как сверкнул на него глазом Максим. Ничего-ничего, не только тебе издеваться. Другим тоже хочется. Однако дальше Елизаров занимался исключительно переводом, услышав в конце звук сломанного карандаша. Еще бы, Азаренко просто был обязан придушить «немца». Ненашев в своем репертуаре, но в переводе с «хохдойче» на литературный русский.

Ненашев и Елизаров о совместном визите никогда не вспоминали. И документов не осталось. А журнал на проходной сгорел во время неудачного нападения на пустой штаб дивизии местных польских партизан-диверсантов.

Последующее обсуждение свелось к паре недокументированных фраз.

— Ты кем в Испании воевал? Если можешь говорить, скажи, — как-то уважительно спросил пограничник. На искренний ответ Михаил не надеялся. И так понятно. У Ненашева знаний на ромб[442]. Если не так, то две-три шпалы в петлицы добавить стоило.

Елизаров ждал ехидной реакции, и она последовала.

— Могу, конечно. Только я там не воевал. Отдыхал рядом с Мадридом вместе с семьей три года назад.

«Ну вот, опять он за свое», — покачал головой Михаил, но не обиделся.

Урок он усвоил, осознав, какую важную роль пришлось играть в учиненном спектакле. Паузы во время перевода давали Ненашеву драгоценные минуты обдумывать каждое слово. А еще, комдив – человек крутой. В эти моменты генерал немного остывал, сердясь на «неправильный» перевод и тупость «немца». Градус напряженности во время беседы повышался плавно, не переходя в приступ начальственного гнева. В довесок, огромную роль играл расчетливо выбранный запах железной дороги, исходящий от артиллериста.

Ненашев будто гору сбросил с плеч.

Нет-нет, капитан не изменил ход войны. Сражение за Брест Красная Армия проиграла еще дней десять назад. Только в фантастике дивизии тушканчиками прыгают с места на место, держа в лапках многотонные материальные запасы.

Хотя нет, он не прав!