Старшая Чесновицкая, торжествуя, посмотрела на дочь. Ухажер точно не большевик, а явно потомок русских дворян. Иначе ей невозможно объяснить поведение гостя.
Что можно сказать по этому поводу. Даже товарищ Сталин не возражал против изучения бальных танцев в военных училищах, понимая важность культурного воспитания командиров Красной Армии.
Те же нормы этикета почему-то внушались родителями, состоящими в компартии. Прочитанные книги. Специфика службы и постоянные контакты с иностранцами. Наконец, просто красивые фильмы про советских «Штирлицев» и красных «адъютантов его превосходительства», исчезнувших с телеэкранов в перестроечное время.
А что потом? Тот же ресторан в сериалах превратился центр постоянного мордобоя, разборок или гнездо коварной русской мафии. Жаль, не сняли до сих пор бандитский налет на «Макдональдс». Сочетание криков «всем лежать, на пол!» и «свободная касса!» точно стало бы изюминкой.
Несмотря на внутреннюю раскованность Панова в местных «пьянках», он так и не смог усвоить манеру поведения русских туристов за границей. Выпирающий живот, майка с надписью «Russia» и желание девятого мая загнать немецких коллег по отдыху в неглубокий турецкий бассейн с криками «Хенде Хох», как-то не вяжется с проявлением любви к Родине в чужом доме. Поэтому вел себя у Чесновицких бывший полковник привычно. Вернее так, как вели себя в польских домах кадровые артиллерийские офицеры Красной Армии.
Он опустил на пол тяжелый вещмешок, и внимательно посмотрел на маму девушки. Его мама всегда говорила: не приходи в гости с пустыми руками.
— Простите, пани, за нескромный вопрос. Если не секрет, в каком городе вы застали восемнадцатый год.
— Не секрет, господин капитан, в Киеве, — мама упорно не желала называть командира «товарищем», смотря несколько настороженно и вопросительно.
— Тогда, возможно, вы не обидитесь на содержимое мешка и поймете все правильно. Если вам некуда ехать, то скоро это может понадобиться, — спокойно разъяснил Максим. — У меня дело к вашей дочери, если вы позволите, пусть она любезно согласится меня выслушать и позволит несколько раз нажать на клавиши своего пианино.
Майя внимательно и несколько разочарованно посмотрела на столь деликатного парня. Давно не слышала спрашиваемое позволение обратиться к ней через мать. Последних подобных нерешительных ухажеров она отшила еще при живом папе.
— Только пусть панна не волнуется – я знаю, ксендз, женатый мужчина и «москаль» никогда не должны жить в сердце польской девушки, — иронично произнес Максим, а потом добавил. — Есть еще одна причина – скоро все вокруг все изменится. Как говорят, всех нас хранит Господь. Вот только срок хранения у каждого разный.
— Но вы-то, надеюсь, не женаты? — несколько оскорблено спросила Майя. Гость не произнес привычных комплиментов. Капитан упорно не желал производить на девушку благоприятное впечатление. Просто человек-загадка.
— Зато капитан почти «москаль», — рассмеялся Ненашев, вспоминая трехкомнатную квартиру в многоэтажке, за МКАДом рядом с Саввинским шоссе, напротив бассейна в подмосковном Реутове. Настоящий «замкадыш» — всего четыреста метров до области.
— Надеюсь, я выкрутился, теперь ваша очередь, — бывший полковник ободряюще улыбнулся.
Майя с достоинством препроводила русского в свою комнату, демонстративно оставив дверь открытой. Пусть мама послушает.
Ненашев подозрительно всмотрелся в спинку никелированной панцирной кровати и для пробы сыграл несколько аккордов популярного когда-то польского танго «Последнее воскресенье»[265], резко оборвав мелодию. Не хватало еще попросить девушку показать пару бугорков под платьем. Он и так утром рассмотрел все подробности. Капитан старательно воспроизвел мелодию, часто слышанную им в современной Польше, и увидел изумленные глаза девушки[266]...
— Я думаю, у вас профессиональное музыкальное образование.
— Так.
— А вы способны звучащую музыку превратить в ноты? Я не умею. Дар композитора навсегда прошел мимо меня, как-то больше к пушкам тянет. М-да… — Максим немного смущенно вынул из полевой сумки исписанную тетрадь, — здесь тексты пяти песен, почитайте, а я попробую наиграть мелодии.
— Так вы еще и поэт, — усмехнулась девушка. Ситуация стала ее забавлять.
— Отнеситесь серьезнее, авторов нет в живых, — судя по глазам, капитан не врал. Это заставило задуматься. Тяжело давались Ненашеву чужие тексты – многое вымарано, а некоторые строчки переписаны по нескольку раз. Он тремя пальцами на клавишах обозначил первую мелодию, действительно неплохо – вместе со словами, как будто специально для нее.
— Зачем вам это нужно? — осторожно спросила Майя. Такими вещами не разбрасываются.
— Мне не нужно, — Максим решительно прикрыл дверь, — это подарок вам. Впрочем, приятно будет услышать их на прощанье. Наш общий знакомый настойчиво попросил некого капитана Ненашева посетить ваше заведение. Надеюсь, после такого вечера я навсегда избавлю вас от своего присутствия, а также доставшегося вам, по моей вине, немца. Черт, визитка гауптмана хоть у вас есть? Хочется знать, кого надо навсегда обидеть.
Она поморщилась, немец ей совсем надоел приторными комплиментами и ухаживаниями. Она полька, а не сластолюбивая француженка. А еще папа научил ее стрелять. Странный русский продолжил:
— Мне показалось, что одна очень хрупкая и талантливая девушка обоснованно желает себе лучшей судьбы. Скоро в Брест приедут артисты из Москвы. Выступить вместе с ними на концерте и уехать в столицу ваш шанс.
— А если я не хочу в Россию? Советы ненавидят все польское.
— Потерпите до августа, начнутся перемены[267]. Еще скажите маме, я только что неуклюже пытался сделать вам предложение, а вы… Короче, мы займемся музыкой или мне стоит сразу уйти? — он поднялся и открыл дверь.
— Да, займемся – ответила девушка, едва сдерживая невольные слезы. И этот мужчина хочет использовать ее в своих непонятных целях. Красота, ее вечное проклятье.
Две руки капитана осторожно подняли ее пылающее лицо вверх.
— Вы умница, — произнес Максим, покраснел и смутился.
Постепенно плохие мысли исчезли из головы Майи, ее увлекли новые мелодии. Русский был самоучкой и играл по памяти, нетвердо и глядя на нее часто сбиваясь. Или он привык к другому инструменту? Как интересно, с иронией подумала она, неужели кроме рояля, пианино и аккордеона большевики придумали что-то еще?
— Дети, — подумал пана Чесновицкая, смотря, как хрупкая кисть ее дочери поправляет сильную руку гостя. Как и наоборот. Нет, она определенно не ошиблась в оценке этого офицера.
Спустя час, вспотевший Ненашев присел за стол и вежливо выцедил бокал белого вина. Мама, неожиданно для Майи, оказалась очень любезной с большевицким офицером. Открыла старый альбом и показала фотографии вместе с мужем. Когда, раскланявшись, капитан ушел, девушка вспомнила о загадочном мешке, принесенный странным гостем. Старая пани уже успела его спрятать. Что же там было?
— Соль[268], – коротко ответила Александра Чесновицкая.
— Что, полный мешок соли? — удивилась дочь.
— Да, и он обещал привезти еще, — внимательно посмотрев на Майю, сказала мама, — в магазинах ее давно нет, а если появляется – то сразу разбирают. Твой ухажер знает, что скоро война. А мешок соли в такие времена, как два мешка золота.
Старая пана продолжила рассуждать, сколько будет стоить щепотка в грозное время, и по какому курсу ее меняли в те времена. А она по-новому осознала смысл слов Ненашева «скоро все изменится», «срок хранения у всех людей разный», «приедут артисты из Москвы».
