постоянно ломающимися танками и бронемашинами русских. Болезнь мазутных луж под гусеницами и колесами они давно преодолели[161].

После серии блистательных аншлюсов, прошедших почти бескровно молодой лейтенант окончательно уверовал в гений фюрера. Вождь попутно оказался отменным дипломатом. Ведь Германия всегда хотела мира, а не войны. И войну с Польшей навязали немецкому народу вопреки благоразумным предложениям фюрера.

Франция и Англия, завидуя успехам возродившейся нации и желая опять увидеть униженную Германию на коленях, воспользовались поляками, как удачным предлогом. То, что не получилось после Первой Мировой войны благодаря исключительным качествам немецкой нации, они захотели сделать сегодня.

Ну, а те гиены Европы сами выбрали собственную судьбу, начав зверски истреблять живущее на их землях немецкое население[162]. Замешанное на костях и крови немцев и русских, польское государство, не имело прав на существование [163].

После победы над Польшей немецкий народ искренне желал с Западом мира.

Когда одиннадцатого октября тридцать девятого года берлинское радио неожиданно передало, что английское правительство пало и грядет немедленное перемирие, даже толстые старушки на овощных рынках, подбрасывали в воздух кочаны капусты и опрокидывали прилавки от радости. Они шли в ближайшие пивные, чтобы пропустить кружечку-другую пива или немного шнапса за воцарившийся мир[164].

Однако, английские поджигатели войны, не пожелали принять мирные предложения[165]. Вермахту вновь пришлось доказывать свою состоятельность. Сначала последовала кампания против французских ростовщиков. Потом Югославия и Греция продемонстрировала миру, насколько силен рейх, обладающий мужественной и победоносной армией.

Сначала в зал ресторана влетела стайка лейтенантов в новеньких скрипучих ремнях и, усевшись группой, стала оживленно обсуждать предстоящий ужин. Многое в меню им было незнакомо, и официант, давал пояснения, постепенно раздражаясь.

«Дикари!» — Эрих, презрительно посмотрел на эту группу, забывая, что лет пять назад немногим от них отличался. Первый выход в приличный немецкий ресторан со своей, казалось, будущей избранницей, оказался для него не прост. Манеры тут же выдали в молодом лейтенанте неуклюжего провинциала. Пришлось учиться у старших товарищей.

Некоторое время спустя в зал вошел обидчик. Но вошел не просто – за ним шел швейцар и нес охапку красных роз, немедленно возложенную к ногам готовившейся петь девушки. Капитан что-то шепнул ей, подставил щеку и милостиво удостоился поцелуя.

Русский победно подмигнул гауптману, и пошел к компании молодых командиров, успевшей уже надоесть персоналу ресторана. Спокойно уладил конфликтные вопросы, быстро разобравшись в меню. Покровительственно похлопал самого раздраженного подчиненного по плечу и уселся отдельно, в углу.

«Не хочет смущать своих офицеров», — понял гауптман. Смотри-ка, русский капитан, а имеет представление о военном этикете.

Официант мигом принес большевику ужин, а он в каком-то любовном томлении уставился на эстраду. Тут уж смутился гауптман, позабыв о мести. Поведение русского все объяснило. Такая полька способна свести с ума даже коммуниста.

«Бедная, бедная малышка» — сентиментально подумал гауптман.

Певичка сделала плохой выбор, предпочтя славянина. Он теперь хотел ее спасти, представляя себя благородным тевтонским рыцарем, вырывающим принцессу из лап дракона. Естественно, платье спасенной должно быть предварительно растерзано умирающим зверем.

Похоже, все русские офицеры повально увлечены местными красотками. Здешние фрау не чета грубым и неотесанным женщинам, привезенным большевиками вместе с собой. Пара дней пребывания в Брест-Литовске – и немецкий офицер мог безошибочно отличить местного жителя от понаехавшего сюда сброда.

Лишь евреи, неважно, как они одевались, всегда вызывали у Кона чувство омерзения.

Гауптман снова взглянул на большевика. Прошлый эпизод воспринимался теперь иначе. Кон позволил себе лишнего и его, пусть и несколько бестактно, но привели в чувство. Русский капитан спокойно цедил из бокала минеральную воду. Насчет фюрера он не соврал, машинально отметил Кон. Интересно, а насколько чиста его кровь? За столом мог сидеть и его сильно обрусевший соотечественник.

Ну что же, если девушка русскому нравится, за ее расположение не грех побороться и ему. Он давно жалел, что нельзя было прихватить с собой какую-нибудь девицу, и теперь нашел себе развлечение. Все равно до восемнадцатого июня придется часто бывать в городе и его окрестностях, а отвратительно вечера пусты. Немецкие офицеры, кроме полей сражений, умеют драться и на другом фронте. Ох, прекрасный Париж, с его милыми парижанками, покоренный, помимо пушек, галантностью немецких офицеров. Его следующий шаг неизбежно приведет к победе.

Эрих отправил коньяк на столик капитана, сопроводив его словами искреннего восхищения русской водкой и ответного пожелания бодрости духа. Коверкая название, заказал песню «Черный ворон», столь любимую во время застолий варварами с Востока, наводнившими город.

О, как взбесился большевик!

Максим осатанел всерьез. Заказанная немцем песня превращала все в какой-то фарс. Как заслушались лейтенанты, не понимая, что тризну справляют сами по себе. Вот, гад!

Ненашев зло усмехнулся. В отличие от «туристов» из будущего, массово наводнивших белорусские леса, ему пришлось бы взять с собой не гитару, а рояль. Точнее пианино, или, совсем для счастья, синтезатор. То, что он не раз прошелся по репертуару предвоенного времени, добавляло уверенности.

Он встал и решительно сдвинул с места пианиста. Вернее, просто переставил стул с хрупким польским юношей. Нажал несколько клавиш, понимая, что пока не дотягивает. Эх, сюда бы бэк-вокалисток, да с кордебалетом, да ударника-энерджайзера, заглушающего ляпы во взятых нотах!..

Ну, и к черту. Слова хоть помнит, но немецкий фильм «Мужчина, о котором говорят» гауптман просто обязан был видеть. Иначе парагвайский шпион как раз немец. Культовая лента, а из-за той песенки слово «дождевой червяк» в приличном обществе довоенного Берлина надо было произносить осторожно. Оно вдруг приобрело ужасно неприличный оттенок. Все эти колбаски, сардельки уже не имели былого эротического подтекста.

Теперь, если девушке надо было назвать ту штуку в штанах приятеля, она произносила с придыханием: «Где же наш дождевой червячок?»[166]

Максим начал, насмешливо глядя на немца:

Майя захихикала, мгновенно узнав мелодию. Музыканты подключились спустя минуту, мелодия зазвучала громко и бодро. Кино сняли в тридцать седьмом году и успели прокатать ленту в довоенной Польше, собирая аншлаги. Оказавшийся временно безработным, пианист на салфетке записывал русский перевод[167]. А после первого куплета грохнули смехом лейтенанты, проследив, на кого ехидно смотрит капитан.

«Шайсе!», немецкий офицер постепенно наливался краской. Большевистская сволочь, приравняла его немецкого офицера, к тому, что измеряют сантиметрами.

Гауптман задыхался от ярости, но ничего сделать не мог. Дернешься, и еще больше выставишь себя на посмешище. Но сидит за пианино не простой русский, а человек, хорошо знающий даже ходящие среди