твердой памяти, обязательно поинтересуется климатом места, где придется жить и воевать.

К черту теорию, теперь субъективные ягодки.

В результате заранее спланированного, наверное, самим Барбароссой, грамотного обходного маневра, две колонны техники Моделя свернули в давно обозначенное на карте болото, а Красная Армия добавила им еще драматизма.

Так лихо 22 июня для Моделя начинался блицкриг. Так начал воевать на востоке «главный пожарный Гитлера и гений обороны». Попутно – гений-апологет тактики «выжженной земли», за что ему, застрелившемуся, пусть вечно икается, пока он крутится в гробу пропеллером.

К исходу дня обладатель монокля прошел восемнадцать километров, причем половину из них – вытянувшись в две нитки по шоссе и железнодорожной насыпи, следуя чуть ли не параллельно советско- германской границе[603].

Пехота его в этот раз подвела.

Наступление тридцать первой дивизии приостановилось, наткнувшись на позиции укрепленного района с засевшей пехотой и полевой артиллерией. Со стороны леса били русские гаубицы, посылающие снаряд за снарядом на их батареи и понтонные парки.

За оборонявшимися русскими на железнодорожной насыпи полыхали костры вместо мостов. Еще несколько характерно зловещих дымов поднимались дальше, вероятнее всего, на шоссе.

На этом берегу требовалось вспомнить устав и атаковать по всем правилам. Разведать цели. Подтянуть к пехоте тяжелое оружие, расстрелять огневые точки прямой наводкой из артиллерии.

Их ждали, определенно, ждали, но почему-то не действовали всеми силами, а, очень похоже, что заманивали, как и Наполеона в 1812 году.

Паранойя у врага – тоже оружие. Удар из будущего. И они сами в этом сомневались, желая не повторять ошибку великого француза, а разгромить, уничтожить или деморализовать армию большевиков в приграничном сражении.

Первые два часа боя бывший полковник ожидаемо выигрывал по очкам.

Тем временем, к взорванному русскими железнодорожному мосту через Буг, медленно набирая скорость, приближался горящий железнодорожный состав, собранный из разнокалиберных цистерн с нефтепродуктами. Пригодилась и двойная колея.

Расстреливаемая из орудий прямой наводки сцепка из двух паровозов, в облаках пара, все-таки дотолкала груз до провала. Увлекаемые друг другом цистерны с заранее открытыми люками падали в реку, бились друг о друга, выплескивая мазут, керосин, масло и бензин.

Горящее пятно у моста, увеличиваясь, сползало в сторону почти готового понтонного моста[604]. Течение у Буга сильное, стремительное, на быстринах и крепкого мужика снесет с ног.

Пусть «пионеры» вермахта переправу и не отстояли, зато не пустили огонь дальше, заставляя выгореть нефтепродукты именно здесь, сокрушаясь об утрате одного, очень ценного для блицкрига, понтонного парка.

Едва перестала бушевать метель из осколков металла и бетона, Ненашев вновь полез в «скворечник». Дореволюционный русский железобетон выдержал обстрел, но поверхность форта местами больше походила на лунный пейзаж.

Из развороченной земли поднимался сизый дымок с неприятным запахом сгоревшего тротила. Судя по осколкам и размеру воронок, их обработали из пятнадцатисантиметровых пушек.

Неплохо! Чем больше калибр, тем больше уважения.

— Товарищ майор, смотрите!

Самолеты шли на батареи полка Царева. С каждой секундой уверенность в этом крепла.

Долго соображали. Хотя нет, наверняка больше часа вызывали пикировщиков, ругаясь с Люфтваффе. Полтора часа полковник отводил на каждый вызов авиации вермахтом, имея, как основание, сухую статистику. А вот и авианаводчики, хорошо корректируют налет с высоты.

Задача дня для авиации немцев – работать по аэродромам, пусть и в ущерб поддержке наземных войск. Но если выставили пикировщиков, значит, наступили они немцам на больную мозоль.

Есть такой рецепт против блицкрига, маневр артогнем тяжелой артиллерии. Массовым, когда стреляют не батареями, а дивизионом, полком на значительное расстояние, не успевая добраться до места прорыва колесами.

— Воздух! Царев, расчетам в укрытие! — проорал Панов связисту. Мало ли, не увидел, не осознал Константин опасности.

Девятка самолетов разделилась на две группы.

Три «Юнкерса» накренились на крыло, и один за другим вошли в пике. Панов знал, что сейчас завыли ветровые сирены. С каждой секундой звук становился все выше. Нырок с высоты пяти километров до девятисот метров обеспечивал примерно полминуты такого звукового воздействия. В бинокль Саша не видел, далеко, но знал, что сейчас отрываются от самолетов осколочно-фугасные бомбы.

Он плюнул и пожелал пилотам «штурцкампффлюгцойга» из семьдесят седьмой пикировочной эскадры, если не сдохнуть, то хорошенько проблеваться. Последнее как раз реально выполнимо. После полетов кабины часто мыли. Организм всегда страдает от воздействия перегрузок.

А внизу сейчас бойцы теряют самообладание, застывая в ступоре или впадая в панику. Так будет еще долго на войне. Потому как нет ничего хуже для необстрелянных войск «психических» бомбежек[605].

Но ничего, спустя несколько дней, навидавшись «художеств» пилотов Люфтваффе, в самолеты с крестами начнут стрелять из всего, что окажется под рукой: из автоматов, винтовок, пистолетов. Пусть с редким результатом, но, не впадая при этом в прострацию[606]. Вешать на деревьях надо тех крылатых фашистов.

Счетверенные пулеметные установки с «Максимами» под разрывами бомб прекратили огонь. Ясно, первой целью стали скудные средства ПВО. Они на открытых позициях, из дыма стрелять не сподручно.

Следующая шестерка «Юнкерсов» заставила майора буквально зашипеть от злости.

Вот что задумали, гады! Решили не менять противоаэродромную начинку, а тем же боеприпасом ударить по площадям. Под крыльями в оптику виднелись не бомбы, а контейнеры. Два под крылом. В каждом чуть больше ста бомб с весом по два килограмма. «Дьявольские яйца», способные поразить квадрат где-то триста на триста метров[607].

«Дьявольским» прообраз кассетной бомбы назван самими летчиками Люфтваффе за непредсказуемость. Сумрачные гении рейха, словно издеваясь, заставили своих пилотов «высиживать» штучку с очень чувствительным взрывателем.

Недостаток покрывала эффективность. На земле вырастали первые «ковровые дорожки», поражающие технику и людей вне укрытий[608].

Для «SD-2» создали три разных взрывателя: ударный, замедленного действия и тот, который делал из бомбы неизвлекаемую мину. Последний вариант постоянная головная боль наших аэродромов, вошедшая в устную историю с незатейливым названием «лягуха» или «жучок».

Эффект пропал, когда советские зенитчики наконец перестали суетиться, получили мелкозернистую по калибру артиллерию и очень возлюбили, как цель, низколетящий бомбардировщик люфтваффе.

А так, в начале войны, под матерки пехоты палили в белый свет, как в копеечку[609].

Тридцать штук таких бомбочек влезало и в «Шторьх». Панов спокойно полагал, что именно так и родился миф о наглых немецких летчиках, глушивших красноармейцев с бреющего полета чуть ли не ручными гранатами.

На втором заходе ведущий «Ю-87» слишком низко вышел из пикирования и исчез во вспышке взрыва.

«Я очевидец», — непроизвольно усмехнулся Панов.

Редкое зрелище. В памяти всплыло, что, согласно немецким отчетам, так потерян один «лаптежник». Может и так, а здесь пилот допустил ошибку, зацепившись за деревья. Нет еще черных ящиков. Но от этого