Белые облачка шрапнельных разрывов появились над головами скопившихся для повторного броска солдат разведбатальона и саперов. Истошный вопль показал, что вновь нашлась работа санитарам. Под прикрытием гаубиц Царева, УРовский батальон немедленно использовал полученные пушки, накрывая район переправы.

Гауптман поежился. Метко и умело, ничего не скажешь. Разрывы выведены на высоту около ста метров, так, чтобы пучок круглых пуль поразил максимальную площадь. А перед ними открытый берег и около сотни метров реки. Искать на воде укрытие негде, а если оживет еще и минометная батарея, то многие утонут или останутся лежать на песке.

Большевикам не надо гадать о месте, где скоро наведут основную переправу. Не зря же до тридцать девятого года здесь стоял мост, взорванный поляками. Остатки опор до сих пор видны из воды. Удобный берег есть и дальше, вверх по течению, но нет там твердой дороги, удачно ведущей в обход Бреста.

Все было рассчитано на неожиданность. И они долго приучали большевиков, что ничего необычного тут не происходит.

А русский берег тревожно молчал. Разгоралась роща. Сначала дым валил небольшими клубами, а потом они становились все больше и больше, затрудняя наблюдение.

Спустя десять минут русские снаряды вновь упали у батареи. Удачно, взорвав сложенный возле одной пушки боезапас. Минус расчет и орудие. Остальные вновь ринулись в укрытия и сидели там до тех пор, пока командиры не принялись выволакивать солдат за шиворот, заставляя вновь встать к пушкам.

Похоже, у русских мало артиллерии. Они таким образом пытаются заставить их прекратить огонь. От сделанного вывода не легче. Попробуй, работать среди визжащих осколков… и, мой бог! Управляющий огнем большевик – настоящий снайпер!

Зато, теперь ясно, где сидят русские с биноклями. Так хорошо наблюдать берег, реку и работу их батарей возможно только со старого форта. И разведка их проморгала.

Эрих истерично заорал на артиллериста-наблюдателя, который что-то сердито бурчал в телефонную трубку:

— Шайсе! Когда, наконец, ослепнут эти проклятые корректировщики!

— Успокойтесь, гауптман. Минута, и мы откроем огонь. Я дал заявку на батарею.

— Но почему так медленно?

— Вы не знаете? Большевик вторым залпом умудрился накрыть узел связи и разбил коммутатор. Через час линии восстановят и поднимут резервный аэростат.

— Так скоро? А где ваши радиостанции?

— У нас нет приказа использовать радиосвязь!

Внезапный залп минометов большевиков едва не накрыл их вместе. Шайсе! Наблюдатель наверняка заметил блеск оптики. Все вызывало невольное уважение к вражеским артиллеристам.

Гауптман не знал, что все четыре миномета для первого залпа наводил лично Ненашев, бегая под обстрелом, наскоро объяснял расчетам практику стрельбы. Жаль, они еще не умеют, как немцы, стандартно держать три-четыре мины в воздухе одновременно.

За прошедший год о них единожды вспомнили, а пользоваться так толком и не научили. Почему? Один выстрел! Ну, три за год! К стенке командиров за такую боевую подготовку ставить!

Жаль, рано поставили! Выкопать и поставить вновь. «В войсках до сих пор еще есть отдельные бойцы, прослужившие год, но ни разу не стрелявшие боевым патроном», стыдливо бормотал приказ в декабре тридцать восьмого года[594].

Так кто к ним придет по мобилизации из запаса?

«Панов, да ты чего?», пробормотал голос внутри.

Вспомни, как разительно отличался твой 6-ой гвардейский Волновахский, дважды Краснознамённый, орденов Суворова и Кутузова II степени, мотострелковый полк, дислоцированный в венгерской деревне Таборфальва от того, что бегало рядом с военно-морской базой в Баку.

Еще до апофеоза перестройки забыли войну командиры! Не помогла и афганская война. Боеготовых частей, как и энтузиастов-офицеров, единицы.

Остальные занимались чем угодно, но только не боевой подготовкой. Командир полка – шеф в полку, комдив – вообще, шеф. А командующий армией – не то дачный строитель, не то универмаг.

Саша заметил, что повторяет слова маршала Кулика, сказанные за полгода до войны[595].

Но он знал конечный результат. Даже видел, на фотографии сорок третьего года, донельзя заматеревших на войне мужиков, где «ППШ» казался естественным продолжением руки. Их уже просто не испугать ни «Тигром», ни «Мессершмиттом».

Противный писк зуммера, как глас небесный. Корпусной полк готов открыть огонь. Избиваемые артогнем войска получили дополнительный шанс.

— По батарее противника… Осколочно-фугасной гранатой… Взрыватель РГМ осколочный, — Ненашев чуть запнулся, смотря в блокнот и выдавая каждому из дивизионов угломер, уровень и прицел. — Пристрелочным орудием огонь!

По «Карлу» и «Одину» он не стрелял. Есть вещи поважнее. А два технических чуда сдохли сами, подавившись собственным боеприпасом в попытке поразить не крепость, а новые доты с гарнизонами из батальона майора Угрюмова. Самые, что ни на есть опасные для германской пехоты объекты, хоть и не готовые. Сумрачные гении теперь чешут затылок: чушку, весом в две тонны, толкнуть ли обратно или же стрельнуть?

Но если враг замолчал, не факт, что уничтожен. Если его артиллерия прекратила огонь, это не признак ее полного расстройства, а лишь подавление огня. А еще нормы, нормы, нормы! Они обоснованны, рассчитаны умными людьми и проверены на практике в боях и на полигонах.

Наставление 1964 г. по управлению огнем наземной артиллерии отводило на подавление батареи противника двести снарядов калибра 152-мм. Как ни странно, очень похоже на вермахт. Нет, это не намек на слабость Красной Армии. Статистика работала и на окопавшийся батальон Ненашева. Чтобы разрушить всего два погонных метра двухметрового окопа требовалось штук пятнадцать-двадцать шестидюймовых гаубичных снарядов.

Сейчас работало послезнание Панова, а еще знание, как вести контрбатарейную борьбу. Освежить память помогли найденные у подруги книги из библиотеки ее отца: «Наставление для действия полевой