В особое волнение меня приводило то, что никто меня не узнавал. Я сам себе казался героем из сказок «Тысячи и одной ночи», волшебным путешественником, которого никто не видит. Мне было уже на три года больше, чем тогда, когда я покинул город, я достиг того возраста, когда мальчишка тянется вверх словно стебель и превращается из ребенка в мужчину. В тусклом свете уличных фонарей я шел в мясную лавку на Большой улице и узнавал в лицо каждого второго встречного, а они меня — нет. Я улыбался в душе и думал, как бы они удивились, если бы я открылся им и сказал, кто я такой и что со мной приключилось с тех пор, как я в последний раз прошелся по этой мостовой. Потом мне показалось, что я вижу себя со стороны: я сижу на каменной набережной, болтаю ногами над водой, и жадно гляжу вслед уходящим в море кораблям, и мечтаю о странах, которых никогда не видел.

На Ратушной площади, уже у самой мясной лавки, куда я шел, я чуть ли не нос к носу столкнулся с человеком, который признал бы меня даже с расстояния в сто шагов. Эго был торговец едой для кошек и собак Мэтьюз Магг. Чтобы проверить, узнает он меня теперь или нет, я в шутку остановился в свете фонаря и встал рядом с ним. Он внимательно рассматривал витрину, а когда заметил меня, то бросил в мою сторону любопытный взгляд и тотчас же отвернулся, словно никогда в жизни в глаза не видел. Он меня не узнал!

Эго обстоятельство рассмешило меня, и я, не сказав Мэтьюзу Маггу ни слова, вошел в лавку.

Толстый, знакомый мне мясник стоял за прилавком и скучал.

Он смерил меня презрительным взглядом и отвернулся. Видимо, мой потрепанный костюм, из которого я порядком вырос, не внушал ему доверия, и он сразу же догадался, что я не из солидных покупателей. Чего доброго, он еще решил, что я стану попрошайничать!

— Взвесьте, пожалуйста, два фунта колбасы, — сказал я.

Ни слова не говоря и ничем не выказывая своего удивления, мясник взвесил колбасу, тщательно завернул ее в бумагу и подал мне сверток. Он старательно делал вид, что я — самый обычный из покупателей, но его глаза против воли словно ощупывали заплатки на моей одежде.

Я гордо сунул руку в карман за деньгами, вытащил оттуда горсть монет и вдруг, к своему смущению, увидел, что у меня есть только полдесятка больших серебряных испанских песо, оставшихся как воспоминание о посещении острова Капа-Бланка! Конечно, это было настоящее серебро, и стоило оно немало, но в Англии в ходу были только английские деньги.

Я протянул мяснику ладонь с монетами, он недоверчиво посмотрел на них и покачал головой.

— Мы принимай только английский деньги, — сказал он, нарочно коверкая язык. Должно быть, он принял меня за иностранного бродягу и подумал, что так я лучше его пойму.

— Я сожалею, — начал я оправдываться, — но это все, что у меня есть. Это настоящее серебро, и каждая из этих монет потянет не меньше чем на пять шиллингов!

— Может быть, и так, — не стал со мной спорить мясник, — но я их у вас не приму. В Англии ходят только деньги английской чеканки.

Он продолжал меня рассматривать, и в его взгляде было все больше и больше подозрительности. Пока я раздумывал, то ли мне сразу уйти несолоно хлебавши, то ли еще попререкаться с мясником, в лавку вошел Мэтьюз Магг. Наверное, он через витрину видел, как мы спорим, и заинтересовался происходящим.

Он смерил меня взглядом с ног до головы, а затем бросился ко мне и схватил за руку, словно хотел удостовериться, что я не привидение, а живой человек.

— Том! Том Стаббинс! — воскликнул он. — Неужели это и в самом деле ты? Клянусь моими кошками, это правда! Как ты вырос! Родная мать тебя не узнает! Нет, вы только посмотрите, каким красивым и взрослым парнем он стал! Где же ты так загорел?

— Да, это я, — сдержанно сказал я. — Рад тебя видеть, Мэтьюз.

По чести говоря, я был ужасно рад, что он меня узнал, и был готов броситься ему на шею — как-никак мы были друзьями. Однако я сдержался, ведь я был не прежним мальчишкой Томом Стаббинсом и пора было научиться не давать волю чувствам.

Мэтьюз Магг был знаком со всеми лавочниками в городе, а с мясником он даже дружил, потому что брал у него мясные обрезки для своих кошек и собак.

— Альфред, — обратился он с мяснику по имени, — да ты только посмотри, это же Том Стаббинс собственной персоной! Ты его не помнишь? Сын Джейкоба Стаббинса, сапожника, и помощник доктора Дулиттла! Он только что вернулся из дальнего путешествия. Надеюсь, доктор Дулиттл в добром здравии и уже дома? — спросил он, с тревогой поглядывая на меня.

— Да, — подтвердил я, — доктор жив и здоров и уже должен быть дома.

— Вот и славно! — обрадовался Мэтьюз Магг. — Уж не он ли послал тебя в лавку за покупками?

— Ну конечно, — ответил я и тоном опытного путешественника добавил: — Но, к сожалению, у меня с собой только иностранные деньги.

Хотя я был на голову ниже мясника, мне удалось при этих словах взглянуть на него свысока: «Деревенщина! Разве может он понять те трудности, что на каждом шагу подстерегают прибывшего из дальних стран мореплавателя!»

— Ах, какие пустяки, — успокоил меня Мэтьюз Магг. — Конечно же ты получишь и колбасу, и все что пожелаешь.

Мясник тотчас же расплылся в улыбке и согласно закивал головой.

— Конечно, конечно, — сказал он, — хотя и не в моих правилах принимать иностранные деньги: у меня ведь мясная лавка, а не контора менялы. Если бы ты сразу мне сказал, для кого покупаешь колбасу, я не стал бы с тобой спорить, пусть даже доктор часто бывает мне должен, а платит по счетам не каждый день… Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Я рад, что он вернулся, поэтому давай сюда твои монеты и бери колбасу.

— Спасибо, — поблагодарил я мясника и протянул ему испанские песо. Мясник взвесил их на ладони, попробовал на зуб и удовлетворенно цокнул языком. Было ясно, что он нас обжулил, но спорить с ним не приходилось.

Я вышел из лавки. Одна моя рука была занята свертком с колбасой, а во вторую мертвой хваткой вцепился Мэтьюз Магг — он никак не хотел ее отпускать. Наверное, «кошачий кормилец» боялся, что я растаю в воздухе как привидение. Через минуту мы свернули на Воловью улицу.

— Ты же знаешь, Том, — говорил Мэтьюз, пока мы шагали вверх по улице, — всегда, когда в прежние времена доктор возвращался из путешествия, я первым узнавал, что он уже дома. И каждый раз я встречал его на пороге. Ей-богу, не вру! А ведь он никогда мне не сообщал заранее о возвращении. Но я нюхом чуял, что он вернулся, и шел с ним поболтать. Том, а Том, — дернул он меня за рукав, — были у вас небось необыкновенные приключения? Ой как я тебе завидую! Расскажи что-нибудь, а?

Я снова напустил на себя важный вид бывалого человека и с достоинством ответил:

— Да, Мэтьюз, всякое у нас бывало. А видеть мне довелось больше, чем я мог мечтать. О нашем путешествии получится не одна книга. А уж чего стоит коллекция растений!

— Вы сами ее собрали? — расспрашивал Мэтьюз.

— Нет, — сказал я, — ее собирал один индеец. Доктор говорит, что этой коллекции цены нет.

— А как же вы вернулись домой? Вроде сегодня в порт не вошел ни один корабль.

— Ты не поверишь, но это чистая правда. Мы вернулись домой в раковине огромной улитки. Она проползла по дну через весь Атлантический океан и высадила нас на берегу.

— Вот это да! — пришел в восторг Мэтьюз Магг. Рот его открылся, глаза округлились. — Чего бы я не дал за то, чтобы хоть разок в жизни попутешествовать с доктором. — Мэтьюз вдруг погрустнел и обиженно сказал: — Ты знаешь, я раньше частенько сиживал в трактире «У красного льва» и рассказывал о путешествиях и необычных приключениях доктора Дулиттла. Но никто мне не верил. А когда я заговаривал о зверином языке, то мен просто поднимали на смех. Теперь я никому ничего больше не рассказываю. Зачем попусту болтать языком?

Так за разговорами мы прошли всю Воловью улицу и подошли к дому доктора. На улицах тем временем стало темнеть, но в кустах и на деревьях слышалось чириканье и птичий гомон. Как ни старалась Полли скрыть возвращение доктора, весть о нем уже разлетелась по всем окрестностям. Тысячи птиц — воробьев, галок, синиц, дроздов, ворон, зябликов, малиновок — слетелись к дому доктора и готовы были ждать там всю ночь, чтобы утром приветствовать его пением.