входа тюрьмы. Охранники спешиваются и ждут, пока башенное орудие будет опущено. Пыхтя, автобус оставляет главные ворота.

Приятная поездка через центральную долину Калифорнии для разведки. Блейк сказал, что однажды, неосведомленный салага — член банды, сунул Мэнсона в центр противостояния тюрьмы, нескольких сотен человек, вооруженных ножами, беспокойно стоявших во дворе, в то время пока авторитеты вели переговоры. Голая адреналиновая дипломатия.

Дурак видит не тоже дерево, что видит мудрец. А свободный человек видит не то, что видит осужденный. Власть и политика страха, к сожалению, за пределами опыта электродов среднего класса, позволяющего актерам делать кайф для них на телевизионных экранах. Только полицейский, заключенный, житель гетто, ветеран знают первобытную радость возбуждения от общей боевой готовности, которую они должны поддерживать, чтобы выжить.

Обучение Лери в этой сырой действительности страха произошло быстро, встав в один ряд с Гулагом. Каждое утро в 8.30 он покидал свою камеру и шел до конца тюремного корпуса, ждал, чтобы ему открыли, а затем топал вниз половину мили по главному коридору к месту назначения работ. На этой ежедневной дороге до работы он видел более 50 заключенных и охранников. И каждое движение требовало сознательного и точного социального сигнала. Отказ от слов «Эй, мужик», отказ улыбаться другому, отказ останавливаться быстро. «Что происходит, мужик?» могло бы вызвать бурную реацию, за которой последовала бы смерть. С другой стороны он не осмеливался смотреть на это не улыбаясь, на остановки, не говорить со следующим, чтобы не вызвать другой цикл паранойи.

В других случаях во время своей уголовной карьеры, Мэнсон был достаточно удачлив, чтобы услышать в тюремных дворах множество рассказов вооруженных грабителей, описывающих их налеты. Почти каждый из них признавал, что убийство во время грабежа происходило не из-за денег, а из-за паники, вызванной у жертвы. «Люди, те ослы, действительно мочились в штаны, когда ты пихаешь в лицо пушку 45 калибра», громкий смех. Он также узнал, что наводящий страх хулиган, призирающий свою жертву, так же подчиняется кому-то еще. Самый авторитарный человек спокоен, когда поддерживается более сильной силой.

Мэнсон в разгар своей власти на ранчо был растерян и смущен, без надсмотрщика говорившего ему, что нужно делать. Как сказал Мэнсон в своем послесудебном интервью Буглиози: «Тюрьма всегда была моим домом, я не хотел оставлять его в последний раз, а вы возвращали меня туда».

Автобус, скрипя, достиг периметра Фолсома. Серое лицо уверенными зигзагообразными движениями подбегает к первым распахнувшимся воротам. «Оставь надежду всяк сюда входящий». Автобус пересекает двор и стоянку у входа в тюремный блок Фолсом. Этапируемые заключенные смотрят на бейсбольное поле, окруженное бетонными вышками, определяющими действительность, научное использование гортани и ручных мышц не имеет смысла в обществе страха, наиболее опасных и сильных автоматизируют суровыми прогулками. На территории никого нет, за исключением хриплого черного человека в синей рубашке, резиновых сапогах хлюпающих в травянистых лужах, поливающего дальнюю часть поля.

«Это главный двор? — спрашивает командир. — Он не очень-то большой».

«Подожди, пока его заполнят 2000 синих рубашек», — говорит черный, плюхаясь на переднее сиденье. Конвойные передают бумаги тюремным охранникам. Всем до одного скучно.

«Что теперь будет?»

«Мы собираемся претендовать на нижний ярус, — говорит черный. — Мы останемся там, пока они не решили, что мы здесь в безопасности. Что у нас здесь нет явных врагов, знающих нас. Кроме тех, кого они перемещают в 4A».

«А что такое 4A?» — спрашивает командир.

«Это наихудшее место, которое ты можешь получить — , черный засмеялся. — Центр корректирования. Вот где реальные отморозки или стукачи, которые никому не нравятся. Фолсом нижняя часть пенитенциарной системы, и 4А причина этого. Вон, быки из 4А уже здесь. А это значит, что один из нас отправится в одиночку».

Тюрьма классическая тренировочная лаборатория страха и бесстрашия. Средний класс ужасается сырой реальностью джунглей. Потребовалось четыре года лишения свободы для Лери, чтобы он понял, что если вы покажите страх, то будете постоянной жертвой насилия. Поскольку Чарльз Мэнсон провел большую часть взрослой жизни в тюрьме, он был, очевидно, хорошо воспитан страхом и тактиками физической угрозы («Я опасен»), эмоционального доминирования («Я силен») и манипуляции понятиями («Я умнее тебя»).

Интеллект, определяемый как точный, гибкий, изобретательный ум, использующий гортань и силу мышц, не имеет смысла в обществе страха, где наиболее борзый и сильный автоматически и самый умный. Скрытность, проницательность, чувствительность, сложность, многокомпетентность, терпимый обмен фактами запрещен в тоталитарной системе. Лидер банды в тюрьме никогда не признается, что чего-то не знает. Он просто проигнорирует факты. Связи регулируются иерархией. Никто не слушает. Никто не думает. Семь человек в автобусе смотрят друг на друга оценивающе: Кому дадут в челюсть и потащат в одиночку? Металлическая дверь нового здания открывается, и трое охранников шагают в автобус. Большой мускулистый мужчина, несет дубинку, висящую на запястье. Один из транзитных охранников наклоняется внутрь автобуса.

Алхимика ведут в одиночку с голыми стенами и длинной лавкой по левой стороне. Восемь охранников несут дубинки. Их лица пусты «Зона». «Эй, док. Иди сюда». Агент, назначенный лично на планету должен противостоять каждой опасности, спуститься в каждую глубину, преобразовав силу тяжести в легкомыслие.

«Они сейчас получили под зад, — говорит черный. — Сохраняйте хладнокровие и тогда можно говорить о вашем выходе уже через несколько недель. Или нет».

Спец. кивает на горюющие лица своих товарищей путешественников и заходит в автобус. Днем солнце нагревает бетон до испарения. Это вызывает пустынные, мертвые чувства. Трое переносчиков дубинок смотрят на него безразлично. Один из них постоянно показывает большим пальцем в сторону 4А.

Философ, внезапно чувствует себя довольно хлипким и уязвимым с библейской точки зрения, идя к металлической двери. Он между двумя охранниками с дубинками. Продукция третьего сорта покрывает его спину. При входе охрана говорит в интерком, пронзительно крича, шумно отпирая щелкающие замки двери. Они идут в длинный холл уходящий налево. Конечно, бессмысленно пытаться суммировать Флорентийские фракции, которые конкурировали стадным инстинктом млекопитающих за территориальное господство в 20 веке в Америке, исключая то, что Лери обучался в высшей точке американской империи в Уэст-Пойнте, предкосмическом военном училище для антивосточных воинов. Позже он изучил предневрологическую психологию в Беркли и принял участие в философском и эпистемологическом конфликте того периода.

Один из охранников дует в свисток и двое приближающихся осужденных застывают на месте. Процессия идет 20 футов по коридору и останавливается перед другой металлической дверью. Охранник сильно ударяет дубинкой по металлу. Изнутри еще один охранник всматривается через глазок и дверь открывается. Сейчас они находятся внутри комнаты без окон. Другая дверь. Охранник вновь сильно стучит. И другое лицо всматривается через другой глазок.

Когда Мэнсон освободился в 1967 году, он принес в свободные, открытые, доверчивые, счастливые, цветы любви культуры Хайт-Эшбери три страха своей криминальной школы: эмоциональное доминирование, физические угрозы и манипуляцию понятиями. Миллионы молодых людей и некоторые пожилые люди, остались плавать в этическом вакууме.

В эту пустоту переехали духовные промоутеры и этическая мафия, духовные мошенники, догматически повторяющие идеи. Чтобы улучшить эти примитивные методы, Мэнсон добавил четвертый и наиболее эффективный источник своей власти: моральное принуждение. До шестидесятых годов, большинство прирученных людей не знали, каким образом определять моральную угрозу их поведению. Они не обращали внимания на коэрцитивность семьи, клана, церкви, школы и гражданского права, а так же на то, как всякий пытался ограничивать поведение на пользу улья, клана, рода. Однако в шестидесятых годах культурная революция смягчила опасения известные как грех, вина, зло и табу.

Америка в последние десятилетия стала духовным Дикими Западом с центром в Сан-Франциско в качестве города Додж, религиозные лидеры банд и этических стрелков боролись за контроль, в том числе