— Вы, наверное, сговорились?
Мы с Виташей устроили из этого игру: делали загадочные лица, отводили глаза, улыбались… Отвечать «сговорились» — глупо, разуверять — еще глупее. Но вопрос нам почему-то льстил.
Как-то Виташа давал интервью на телевидении и передал мне видеокассету. Там сохранились его слова о нашем ливановском доме, которые не вошли в экранный вариант:
«На дачу приезжаешь к Ливановым — Леночка, Васина жена, талантливейший художник… она все приготовит, и так вкусно, обильно… и все так ненавязчиво. Однажды мы сели за стол, и я ровно пять часов подряд не сказал ни одного слова — только хохотал. Ливанов столько разных историй знает — это такой Божий дар — можно слушать бесконечно. Их дом так затягивает, когда туда попадаешь: и что-то сочиняется, и смешное рассказывается, и за кем-то Вася наблюдает — у него сразу складывается целая история… Это разговоры обо всем на свете… Это не сплетни! И так бы сидел там у них сутками — такой это дом».
После работы над известным телесериалом началась детективная история с театром «Детектив». Идея создания такого оригинального театра принадлежала моему давнему товарищу писателю Юлиану Семенову. Юлик позвонил мне из Крыма, где работал на своей новой даче, и прокричал в трубку: «Если ты не возьмешься, никакого театра не будет! Я буду тебе помогать!»
Я, конечно, поделился идеей с Виташей. Ему понравилось. Примчался из Крыма Юлик, они познакомились. И начались совместные хождения по кабинетам высокого начальства: ЦК КПСС, Министерство внутренних дел, Министерство культуры… Подключился один опытный товарищ, мастер советской бюрократической интриги, и закрутилась детективная карусель… Но это отдельная история. А в результате в 1988 году был учрежден Московский экспериментальный театр «Детектив»!
Виташа поставил пьесу, понятно, детективную, французского автора Робера Тома «Западня». Состав спектакля часто менялся: наш театр был первым антрепризным театром в России за годы советской власти, отсюда в названии «экспериментальный». Вот мы и экспериментировали с актерами, привыкшими к своему постоянному месту в одном театре. Но спектакль был яркий, костюмный, собирал полные залы публики, не скупившейся на аплодисменты.
Я тоже был занят только режиссерской работой, на сцене мы с Виташей не появлялись. Правда, подумывали тряхнуть со временем стариной и поставить или пьесу Артура Конан Дойла, или инсценировать кое-какие его рассказы. Даже выкупили на «Ленфильме» свои персонажные костюмы Холмса и Ватсона. На сцену мы так и не вышли, но все же костюмы помогли нам подработать кое-что в семейные бюджеты. Мы снялись в образах полюбившихся зрителям персонажей в рекламе фирмы «Вико», торгующей престижными «Мерседесами». Причем подошли к рекламе творчески, чем сначала озадачили, а потом покорили заказчиков. Вместо одного рекламного ролика они в творческом экстазе сняли шесть! И снимали бы еще, если бы глава фирмы не убыл навсегда за границу и фирма не лопнула.
В 1992 году наш театр «Детектив» уничтожили. Тогдашнее милицейское руководство решило, что коммерческая нажива для них предпочтительнее правосознательного воспитания через искусство. Мой кабинет художественного руководителя театра сначала обворовали, а потом в здание Центрального клуба МВД, что на Лубянке, где базировался театр, прислали роту ОМОНа, вынесли всю мебель, поломали декорации, и театр прекратил свое существование. Никакие жалобы в Генеральную прокуратуру, Министерство культуры и в руководство МВД, приславшее ОМОН, конечно, не помогли. Властный беспредел — это был стиль ельцинской эпохи. В помещения, которые занимал театр, въехали какие-то сомнительные туристские бюро, какие-то ювелирные лавки, хотя коммерческая деятельность категорически была запрещена под крышей МВД указом того же президента Ельцина. Дальнейшая судьба театра, уже создавшего успешный репертуар, гастролировавшего в 15 городах по Советскому Союзу в спектаклях которого участвовали знаменитые на всю страну артисты, больше хозяев жизни не волновала. Пишу здесь об этом только потому, что это еще одна веха в нашем с Виташей совместном творчестве, еще одно свидетельство нашей взаимной дружеской поддержки.
До первой встречи на кинопробе я видел Соломина только в фильмах и ни разу не видел в театре. Как-то смотрел по телевидению спектакль «Не все коту масленица», где он меня особенно поразил фантастической пластикой. Он двигался божественно. Это его особый дар. Наверное, он мог бы быть великолепным балетным танцором. Он очень щедро Господом был одарен для своей профессии… И Соломин это не эксплуатировал, а совершенствовал. Что очень важно.
Первая моя задача, когда мы с ним попробовались и я понял, что, безусловно, он будет играть Ватсона (это было ясно по уровню мастерства), заключалась в том, чтобы искать все способы сближения. Нужно быть друзьями в жизни, чтобы была на экране эта тайна — дружба. Актерская профессия, если она не несет в себе тайны, становится простым ремеслом. И оказалось, что мы очень во многом совпадаем. Главное, мы полностью совпадаем в представлениях об искусстве, в наших пристрастиях — симпатиях и антипатиях. Это стало основой наших отношений, особенно для Виташи: он был очень придирчив, избирателен. Мы стали понимать друг друга, беречь. Для меня самое высокое мерило наших отношений выразилось в наших совместных поездках: мы с ним семь лет катались из Москвы в Питер и обратно, чаще всего в одном вагонном купе. И я обратил внимание, что мы замечательно вместе молчим. Нам не нужно было все время трепаться, абсолютно не нужно. В этом молчании была взаимная дружеская поддержка. Единение. Оно доставляло успокоение в суете быта и работы.
У нас на съемках сериала было подлинное сотворчество, которое объединяло нас и в работе над спектаклем Малого театра, и в единственном поставленном Соломиным фильме «Охота», куда он пригласил моего сына Бориса и меня на небольшие эпизодические роли. Но кинопрокат тогда был в полном провале, зрители так и не увидели готовый фильм. Все-таки я надеюсь, что это когда-нибудь произойдет.
Виташа своих обид никогда не высказывал. В отличие от меня он сдерживался. Я потом каюсь, если сорвался. Но я — другой человек. Виташа старался держать себя в руках, не выходить во внешний мир. А творческие обиды — они самые болезненные и есть.
Виталий лежал в Склифосовского, а в это время его лишили Государственной премии. В нарушение всех существующих норм и правил представленные на получение премии создатели сериала «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» — сценарист, композитор, ведущие актеры — были, так сказать, «задвинуты», а Государственную премию вручили одному режиссеру Масленникову за работу над тремя сериалами, подключив «Зимнюю вишню» и, кажется, «Что сказал покойник». Но в этом качестве режиссера Масленникова никто на премию не выдвигал и никто к этой награде не представлял!!! Тем более что сценарист В. Валуцкий, композитор В. Дашкевич, народный артист России Виталий Соломин являются к тому же одними из основных создателей не только «Приключений…», но и «Зимней вишни»…
Кинорежиссер Владимир Хотиненко, член Комитета по присуждению Государственных премий, говорят, бился как лев. Единоличное вручение премии присвоил себе тогдашний глава администрации президента А. Волошин, заявивший: «Премия государственная, деньги государственные, значит, должны решать государственные люди». То есть использовал свое служебное положение. Хотиненко говорил ему: «То, что вы делаете, невозможно понять и объяснить». Объяснить это можно, пожалуй, только каким-то поганеньким сговором. А понять людей без совести и чести действительно затруднительно. Может быть, узнай борющийся за свою жизнь Виташа, что за свой труд получил высокую государственную награду, ему прибавилось бы сил.
Виташа всегда сторонился несправедливости, фамильярности, бестактности. Многие поэтому считали его скрытным. И не то чтобы он специально держал некоторых людей на расстоянии. Так происходило само собой для тех, с кем он, по уже замеченным причинам, не хотел бы сближаться. И это ощущалось людьми, которые считали Соломина «надменным». Я знаю, ходило о нем такое мнение. Оно абсолютно не соответствует действительности. Просто для того, чтобы прорваться в его мир, нужно было с ним во многом совпадать. Любить искусство по-настоящему, понимать, что это за призвание — он об этом постоянно думал. Чтобы во всем соответствовать своему призванию.
Естественно, успех — это очень важно. Но я думаю, что внешний успех для Соломина не так много значил, как его внутренняя оценка того, что он сделал в искусстве. Она была не обманной, не льстивой для самого себя: она была верна. Я думаю, что к себе он относился достаточно жестко. Все время планка была очень высоко поднята. Киносъемки, театральные постановки одновременно с актерской работой, преподавательская деятельность, которой он отдавался всей душой… Это превышение сил: последнее время он набрал очень много работы. Не знаю, может быть, это было предчувствие: успеть, успеть…
