Хардинга посредине пошло складками — такая широкая у него ухмылка. — Да. Ты становишься хитрецом. Как и все мы.

— Черт побери, конечно, станешь тут хитрым. Почему это я должен лезть на рожон на всех собраниях по поводу этих дурацких жалоб про спальню, сигареты на сестринском посту? Поначалу я не понял, почему вы, ребята, хотите сделать из меня своего спасителя. А потом случайно узнал, что главное слово всегда остается за старшей сестрой, и кого отсюда выписывают, а кого — нет. И я, черт побери, очень быстро поумнел. Я сказал: «Ну что ж, эти коварные ублюдки меня провели, обвели вокруг пальца и заставили сунуться к их старой кошелке. Если это не игра, то ты продул, старый шулер П.Р. Макмерфи». — Он откидывает голову назад и с ухмылкой смотрит на нас. — Вы же понимаете, ребята, я хочу выбраться отсюда так же сильно, как и вы все. Поэтому ссориться с этой старой индейкой мне так же опасно, как и вам. — Он ухмыляется, шмыгает носом и тычет большим пальцем в ребра Хардингу: мол, говорить больше не о чем и давайте с этим покончим, но тут Хардинг добавляет кое-что еще:

— Нет, друг мой. В любом случае ты теряешь больше. — Хардинг ухмыляется, поглядывая искоса пугливым взглядом нервной кобылы, готовой вот-вот взбрыкнуть.

Все подвинулись ближе. Мартини выходит из-за экрана рентгена, застегивая куртку и бормоча под нос: «Никогда бы в это не поверил, если бы сам не видел», и Билли Биббит двинулся к черному стеклу аппарата, чтобы занять место Мартини.

— Ты теряешь больше, чем я, — снова говорит Хардинг. — Меня сюда не определили. Я здесь добровольно.

Макмерфи не сказал ни слова. На его лице все то же озадаченное выражение, будто что-то здесь не так, но что он понять не может. Он сидит и смотрит на Хардинга, с лица которого постепенно сходит улыбка, и он начинает ерзать и отодвигаться от Макмерфи, который так странно на него смотрит.

— Честно говоря, в нашем отделении только несколько человек, которых сюда определили. Только Скэнлон и кое-кто из Хроников. И ты. Во всей больнице не так много тех, кого поместили сюда принудительно. В самом деле, совсем не много. — И тут он останавливается, его голос постепенно стихает, словно моросящий дождь, под взглядом Макмерфи.

Помолчав немного, Макмерфи мягко спрашивает:

— Ты что, вешаешь мне лапшу на уши?

Хардинг мотает головой. Вид у него испуганный. Макмерфи встает и кричит на весь коридор:

— Что вы мне тут гоните?

Никто не отвечает. Макмерфи прошелся туда-сюда вдоль скамьи, теребя свои густые жесткие волосы. Он идет в конец очереди, разворачивается и подходит к рентгеновскому аппарату.

— Скажи, Билли, ради Христа, тебя-то наверняка определили?

Билли поворачивается к нам спиной, упирается подбородком в черный экран, привстав на цыпочки.

— Нет, — говорит он куда-то в машину.

— Тогда почему? Почему? Ты же молодой парень! Ты должен кататься в открытом авто, должен бегать за девчонками. А все это… — И он обводит вокруг себя руками. — Что тебе здесь делать?

Билли ничего не отвечает, и Макмерфи отворачивается от него к другой парочке.

— Скажите — почему? Вы жалуетесь, целыми неделями ноете, что вам здесь противно, что не можете выносить сестру и все, что с ней связано; оказывается — вас тут никто не держит! Я могу понять тех старых парней в отделении. Они — психи. Но вы… Вы, конечно, не слишком похожи на людей, которых каждый день встретишь на улице, но вы не психи.

Они с ним не спорят. Макмерфи двинулся к Сефелту.

— Сефелт, а как насчет тебя? С тобой ведь все в порядке, просто у тебя бывают припадки. Черт, у меня был дядя, у которого были истерические припадки вдвое хуже, чем у тебя, и у него были видения — он даже дьявола видел во всех подробностях, — но он же не заперся в сумасшедшем доме! Ты мог бы так жить, только у тебя кишка тонка…

— Точно! — Это Билли, повернувшийся от экрана, с лицом, залитым слезами. — Точно! — кричит он снова. — Если бы у н-н-нас не была к-к-кишка тонка! Я бы вышел отсюда сегодня же, если бы у меня духу хватило. Моя мать д-д-добрая подруга мисс Рэтчед, и мне бы сделали выписку сегодня же, еще до ужина, если бы у меня хватило духу! — Он сдергивает свою куртку со скамейки и пытается натянуть ее на себя, но у него сильно дрожат руки. В конце концов он отшвыривает ее и поворачивается к Макмерфи: — Ты д-д- думаешь, нам хочется оставаться здесь? Д-д-думаешь, я не хочу открытую м-м- машину и п-п-подружку? Но над т-т-тобой к-к-когда-нибудь смеялись люди? Нет, потому что ты т-т-такой большой и т-т-такой крутой! А я не большой и не крутой. И Хардинг тоже. И Фредериксон. И д-д-даже Сефелт. О черт, ты… ты говоришь т-т-так, как будто нам здесь нравится! Черт, эт- то бесполезно объяснять…

Он плачет и заикается, и уже больше ничего не может сказать, вытирает глаза тыльной стороной руки, чтобы хоть что-то видеть. Один из засохших струпьев у него на руке содрался, он размазывает кровь по лицу и глазам. Наконец он уже ничего не видит и бросается по коридору с лицом, измазанным кровью, а за ним бежит черный парень.

Макмерфи поворачивается к остальным, открыл было рот, чтобы спросить что-то еще, и осекается на полуслове, видя, как они на него смотрят. Он стоит так минуту, их взгляды направлены на него — тусклые, словно заклепки; потом произносит «черт побери» внезапно ослабевшим голосом, натягивает на голову кепку, надвигает ее глубоко на глаза и возвращается на свое место на скамье. Двое техников уже выпили кофе и теперь возвращаются назад, в ту комнату; дверь распахивается, в воздухе пахнет кислотой, как бывает всегда, когда они перезаряжают батарею. Макмерфи сидит на скамье, глядя на дверь.

— Я просто не могу в это врубиться…

* * *

Обратно в отделение Макмерфи тащится в самом хвосте группы, засунув руки в карманы зеленой крутки, надвинув кепку как можно ниже на глаза и жуя незажженную сигарету. Все притихли. Билли они успокоили, он шагает во главе группы с черным парнем по одну руку и тем белым парнишкой из шок-шопа по другую.

Я начал отставать, пока не оказался рядом с Макмерфи. Я хотел сказать ему, чтобы он не мучился из-за всего этого, что все равно ничего нельзя поделать, потому что видел, что он что-то задумал, какая-то мысль засела ему в голову — как пес кружит над норой, не зная, кто затаился внутри, и один голос говорит ему: пес, забудь об этой норе, тебе нет до нее дела — она слишком большая и слишком черная, и следы повсюду указывают на медведя или на кого еще хуже. А другой голос, похожий на хитрый шепот, голос самой его породы, не слишком приятный, слишком настойчивый, твердит: взять его, пес, взять его!

Я хотел сказать ему, чтобы он не мучился, и уже было раскрыл рот, когда он поднял голову, сдвинул кепку на затылок, быстро догнал черного парня, хлопнул его по плечу и спросил:

— Сэм, а не остановиться ли нам у буфета, чтобы я мог купить себе пачку-другую сигарет?

Мне пришлось пробежаться, и от этого мое сердце забилось так сильно, что его стук отозвался у меня в голове высоким, пронзительным звоном. Даже в буфете я все еще слышал этот звенящий, пульсирующий ритм у себя в голове, хотя сердце мое теперь билось вполне нормально. Этот звук напомнил мне о том, как я обычно чувствовал себя, стоя в пятницу вечером у края футбольного поля в ожидании первого удара по мячу и начала игры. Звон в голове становился все сильнее и сильнее, пока не начинало казаться, что я больше не устою на месте; а потом был удар по мячу, звон смолкал, и игра снова шла своим чередом. И сейчас я слышал тот же пятничный вечерний звон и ощущал то же дикое, дрожащее и нарастающее нетерпение. Мои чувства были обострены до предела, как это бывало перед игрой, как было совсем недавно, когда я смотрел в окно спальни; и все вокруг было таким ясным и резким, что я уже и позабыл, что так бывает. Зубная паста и шнурки, выложенные в линию, ряды солнечных очков и ряды шариковых ручек, на которых красовалась гарантия, что они способны писать на чем угодно и в любых условиях, и все это защищено от воров лупоглазым отрядом игрушечных медведей, сидящих над прилавком высоко на полке.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату