уш-шуара», — сказала она, — и меня тоже интересует ваша благословенная работа.

Лятифи прислонил палец к своему глазу — жест, который должен был означать: «Ваше желание для меня дороже моего глаза». Затем стал перечислять поэтов, которых уже внес в свою тезкире: Руми, Султан Велед, Юнус Эмре, Сулейман Челебия, автор божественного «Мевлюда»…

— Но я, ничтожный раб всевышнего, столкнулся с некоторыми трудностями, ваше величество, пусть дарит аллах вам счастливые и долгие дни.

Роксолана улыбнулась.

— Я думала, трудности бывают только у поэтов, когда они слагают свои песни, — сказала она.

— Моя султанша, — поклонился Лятифи, — над поэтами только бог, а надо мной великий султан, да продлятся его дни и да разольется его могущество на все четыре стороны света. Султан обеспокоен высокими государственными делами и законами, так смею ли я тревожить его своими мелкими заботами?

Она хотела сказать: «Можешь спросить у меня, я передам султану», но чисто женское любопытство толкнуло ее поговорить с этим старым мудрецом поподробнее. Велев принести сладости и напитки, Роксолана заставила Лятифи сесть на подушки напротив себя, внимательно просмотрела уже переписанные главы тезкире, потом ласково спросила:

— Так в чем же ваши трудности, почтенный и премудрый Лятифи?

— Ваше величество, — всполошился старик, — смею ли я?

— Когда султанша спрашивает, надо отвечать, — игриво погрозила она ему пальчиком.

Лятифи вздохнул.

— Когда я принимался за это дело, все казалось таким простым. Теперь сомнения раздирают мою старческую душу, разум помутился, растерянность воцарилась в сердце, от первого и до последнего намаза, беседуя с аллахом, каждый раз допытываюсь, кого включать в мою тезкире, кого вписывать для светлейших глаз великого султана, кого выбирать, допытываюсь и не нахожу ответа.

Роксолана вовсе не удивилась.

— Кого включать? Разве не ясно? Всех великих!

— Моя султанша, — молитвенно сложил худые свои ладони Лятифи, — а кто великий?

— Тот, кто славный.

Тогда старый тезкирист и назвал имя Насими.

— Кто это? — спросила Роксолана. — Я никогда не слышала его имени.

— Я учинил грех, потревожил ваш царственный слух этим именем. Этот человек был богоотступником.

— Тогда зачем же…

— Но и великим поэтом, — торопливо добавил Лятифи.

— В чем же его богоотступничество?

— Он ставил человека превыше всего.

— А в чем его величие?

— В том, что возвеличивал человека в прекрасных стихах. У него есть такие стихи:

И еще много подобных стихов.

— Почему я нигде не встречала их? — спросила Роксолана.

— Они не проникают во дворцы, хотя вся вселенная наполнена их музыкой.

— Кто-нибудь их записывал?

— Да, ваше величество. При султане Баязиде Ахмед Харави почерком талик переписал весь диван Насими. Я нашел рукопись в этом книгохранилище.

— Почему же никогда не давали мне читать этих стихов? Мне казалось, что я перечитала всех поэтов.

— Моя султанша, вам давали только рукописи, завернутые в шелк, то есть самые ценные. Диван Насими хранился незавернутым, как все малоценное.

— Но ведь вы утверждаете, что он великий поэт?

— Моя султанша, вы можете убедиться в этом, если разрешите вашему рабу Лятифи прочесть хотя бы одно стихотворение Насими от начала до конца.

— Читайте, — велела она.

Старик начал читать такое, от чего вздрогнула душа Роксоланы. Никогда не слышала она таких стихов и даже в мыслях не имела, что человек может написать нечто подобное:

Лятифи задыхался, пока читал стихотворение. Роксолана подвинула ему чашу с щербетом.

— Какова судьба Насими?

— Он убит за вероотступничество, ваше величество.