молясь. Лицо его было искажено страхом. Мальчик же Иннокентий, напротив, смотрел на происходящее с интересом, и оно, казалось, не ранило его детскую душу. Он обернулся ко мне, увидел мое растрепанное и полоумное состояние и протянул мне свою свечу. Движение его было неловким, свеча слегка обожгла мне руку, и я тут же встрепенулся.

«Господи что это? – подумал я. – Где мой крест? Где мой трехсвечник? Что со мной было?». Крест и трехсвечник я обнаружил у своих ног и быстро подхватил их. Рядом я поднял и кадило отца Романа, которое тоже выпало из его рук.

Я осенил себя крестным знамением и спросил у священника, пересиливая какофонию звуков, видел ли он что?

Тот кивнул утвердительно, собрался с силами и стал раздувать кадило, которое, как потом оказалось, погасло еще на подходе к толпе. Когда вокруг нас распространились запахи ладана, вой стал стихать. Когда же ладан стал куриться во всю силу, то наступила кромешная тишина, нарушаемая лишь позвякиванием цепочки и тихой молитвой отца Романа.

Я увидел, что мы находимся в окружении насупленных людей, которые молча сужали круг. Я с детства привык видеть нечистую силу в виде неясных и безобразных существ, отдаленно напоминавших лохматых чертей. Эти же были обычными людьми, ничем не напоминавшими тех, кого я привык считать нечистой силой. Необычное в них лишь было то, что минуту назад я видел их участниками безобразной оргии, а сейчас они явно нас ненавидели. Намерения их были очевидны. Они готовились нас растерзать.

Мне стало жутко, руки мои сжали крест с силой парализованного ужасом человека.

Окружающее нас кольцо вдруг разомкнулось и вперед выступил Лев Троскин. Его кудрявая голова казалась высеченной из камня в свете луны, пенсне сверкали холодными искрами, а рот был сжат в презрительную мину. Он шагнул к отцу Роману, протянул руку, явно собираясь вырвать кадило. Все остальные изогнулись в готовности ринуться на нас, как только мы лишимся этого защитного благовония. Но отец Роман знал силу молитвенных призывов. Не прекращая молитвы, он воззвал к Господу:

– Господи! Отринь сатанинскую силу, называющую себя Львом Троскиным! – При этом широко шагнул навстречу нечистому и стремительно раскрутил кадило на цепи, окуривая его с ног до головы ладаном.

– А-а-а! – сначала услышали, а затем увидели мы, как отчаянный сирота Иннокентий также бросился к Троскину и сунул ему горящей свечой в лицо. Тот отпрянул, отбиваясь руками и теряя свой высокомерный вид. Тут настала пора действовать мне, и я устремился на толпу, орудуя медным крестом, как молотом, направо и налево. Трехсвечник мой, не смотря на такие вольты, продолжал гореть. Среди нечисти случилось замешательство, и я заметил, что она всеми силами уклоняется от соприкосновения с крестом. Мы ворочались в толпе, как пловцы в пучине, и от действий наших она стала делаться все реже и реже. То ли бесы бежали, то ли расточались от воздействия ладана и креста, но вскоре Троскин остался один. Теперь его внешний вид не был столь цивильным. Из под кудрей выглядывало типичное чертячье рыло, только в пенсне. Мы окружили его с трех сторон.

Троскин держался вызывающе и нагло.

– Не смейте нападать на меня, я Сатанин! – прохрипел он отвратительным голосом.

– Сатанин без штанин, – тут же придумал дразнилку Иннокентий и засмеялся, – подпалю сейчас твои штаны.

– Если Вы меня расточите, месть отца нашего будет ужасной!

– У нас свой Отец, – ответил священник и пошел вокруг Троскина, раскачивая кадилом. Нечистый смотрел на кадило словно зачарованный, но не пытался выбежать из замыкавшегося круга. Отец же Роман, словно не замечая его, деловито завершил кадилование, передал кадило Иннокентию, снял с себя тяжелый нагрудный крест, поцеловал его, произнес внутреннюю молитву, а затем направил крест на застывшего Сатанина и воскликнул: «Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа, расточись!»

Троскин постоял не двигаясь с минуту, потом засмеялся мелким смехом. Глаза его стали бессмысленными, лицо приобрело выражение природной дураковатости, изо рта потекли слюни, резко запахло нужником. Пенсне спало с переносицы и болталось на шнурке игрушкой вздумавшего пошутить идиота. Нечистый присел как кенгуру и стал скакать внутри круга в поисках выхода. Но круг был замкнут, и ему пришлось скакнуть через едва видимую полоску ладана. В тот же момент произошло жгучее свечение с треском, одежда свалилась с него истлевшими лохмотьями, обнажив убогое тельце, прожженное неизвестным пламенем. Тельце задергалось в конвульсиях и распалось в золу. Тут же луну затянуло облаком, дунул ветер, унося золу и мы услышали могучее скрежетание железного голоса, который, кажется, рыдал.

На Лысой горе установилась тьма, и хотя победа наша была совершенной, страх нас не оставлял. Такой же тесной кучкой, с зажженными свечами и молитвами мы пошли домой, которого благополучно достигли.

Потом стало ясно, что экспедиция наша в ту ночь не была напрасной. Нечисть, конечно же, из Окоянова никуда не делась, но шабашей на Лысой горе больше себе не позволяла. К сожалению, сбылась и угроза Сатанина. Все мы испытали страшные наскоки нечистой силы, но благодаря помощи Отца Небесного, в конце концов, прошли через испытания и сейчас живы-здоровы».

Ежиков забыл, что когда-то жил сладкой жизнью «золотой молодежи», не обремененной ни трудовыми мозолями, ни думами о хлебе насущном. Та чудная, волшебная, неповторимая жизнь ушла во мрак, а на смену ей пришло ежедневное ярмо шпионажа, которое день ото дня становилось все невыносимее. Англичане превратили его в послушного робота, обязанного точно выполнять указания, поступавшие по радио. Любые отклонения от их заданий наказывалось жесткими внушениями и напоминанием о его полной зависимости от их воли. Две вещи приковали Юджина к СИС: деньги и возможность вырваться в Великобританию. Две этих вещи оказались жизненно необходимыми ему. Необходимыми как кислород, потому что советский период его биографии заканчивался с неотвратимой неизбежностью. Инстинкт самосохранения подсказывал Евгению, что опасность ходит рядом и однажды может постучать в дверь, если он не успеет вовремя смыться. Юджин печенкой чувствовал, что вокруг него идет работа и он может оказаться за решеткой. Поэтому нервы его находились на пределе напряжения, и он постоянно просил англичан в своих шифровках о выводе из страны. В ответ же получал жесткие требования работать дальше и успокоительные сообщения о том, что никаких данных об ухудшении обстановки вокруг него не имеется. Наружное наблюдение «Джет», и вправду, больше не видел. Он не мог знать, что теперь в наблюдении за ним не было необходимости. Когда контрразведчики установили, что мимо дома Ежикова регулярно проезжает автомашина резидентуры СИС, они взяли ближний эфир под контроль и выявили сеансы БАРСа. Расшифровать примитивный цифровой код для 15 Управления, которое щелкало даже электронные шифраторы, было несложным делом. Вскоре все переговоры «Джета» с