С сентября, конечно, Кронштадт начинал оживать, и зимою в нем было довольно большое морское общество, которое вело совсем не скучный образ жизни.
Приехав в Кронштадт, я первым делом попросил моего унылого возницу (в этом городе отчего?то и все извозчики имели какой?то унылый и мрачный вид) отвезти в лучшую гостиницу. Он привез меня в «Петербургскую», с рестораном. Хотя она называлась гостиницей, но была просто «трактиром с номерами», правда, чистыми и вполне приличными – полиция строго за этим следила. Находилась она на Николаевском проспекте, напротив Гостиного двора.
Пришлось сразу же засесть за учебники. Самочувствие было далеко не приятным. Ведь завтра в 9 ч утра начинались экзамены. На мою удачу, рядом в номере остановился лейтенант Пилсудский[143], который тоже собирался держать экзамены в Минный класс, и мы решили вместе пройти все вопросы программы, это было и скорее, и не так скучно. Затем поужинали и легли спать.
Спалось неважно, не то чтобы мешали насекомые или шум; нет, насекомых не было, а в городе стояла мертвая тишина, но, видимо, волновала перспектива экзаменов. Но под утро крепко заснул. Должно быть, снились косинусы и синусы, закон Фарадея и тому подобные премудрости, так как проснулся не слишком бодрым. В 8 ч утра встал, выпил чаю и стал надевать вицмундир с орденами (хоть я был и мичман, но все же уже имел за участие в Цусимском бою Анну 3?й ст. с мечами и медаль за войну, которыми очень гордился). Приятно было, что я не один, и мы с Пилсудским пошли в класс.
В аудитории Минного класса собралось около сорока офицеров, желавших держать вступительные экзамены. Среди них были приехавшие с Балтийского и Черноморского флотов, с Сибирской и Каспийской флотилий. Я встретился с несколькими товарищами, которых не видел со дня производства в офицеры.
Ровно в 9 ч вошел заведующий обучением офицерского класса капитан 2?го ранга В.Я. Ивановский[144] и с ним экзаменаторы. Они начали вызывать к доске по четыре человека, по алфавиту, и скоро очередь дошла до меня. Рядом со мною оказался чрезвычайно высокий и тощий мичман из остзейских баронов, который благодаря своему огромному росту всегда ходил, согнувшись, так что его в шутку называли «перочинным ножом». Он одно время командовал маленьким номерным миноносцем, внутренние помещения которого оказались для него слишком низкими, и ему приходилось постоянно ходить, согнувшись, возможно, что он оттого и привык так держаться.
Мне попались вопросы, которые я знал, и, написав на доске что было надо, стал спокойно ожидать, когда меня начнут спрашивать. Мой сосед тоже стоял спокойно, но на доске ничего не написал. Когда же к нему обратился капитан 2?го ранга Ивановский и спросил: «Вы кажется, в чем?то затрудняетесь», – то он ответил с сильным немецким акцентом: «Господин капитан 2?го ранга, я не понимаю, что написано в программе». – «То есть вы не знаете своего вопроса?» – переспросил его Ивановский. «Нет, я не понимаю некоторых слов». Ему постарались разъяснить те слова, которые он не понимал, но это не помогло, и оказалось, что он не только знает плохо русский язык, но не знает и предмета. Он попал в офицеры из юнкеров флота во время Японской войны. Видимо, его пропустили, оттого что была большая нужда в офицерах. Служакой он был примерным, но его формализм и педантичность делали его совершенно непереносимым, и все командиры старались от него избавиться, поэтому его держали на маленьком миноносце, на котором он был один[145].
Мой экзамен сошел хорошо[146]. Оказалось, что страхи перед экзаменом были совсем напрасными, да и экзаменаторы были нестрогими и не только не старались срезать, а наоборот, пытались помогать. Но все же человек восемь провалилось.
Вечером того же дня я знал, что буду принят в слушатели класса, и, получив указание, когда начнутся занятия, уехал в Петербург[147].
За два дня до начала занятий я вернулся в Кронштадт со своим приятелем, мичманом Коссаковским, который поступил в Артиллерийский класс, и мы начали искать комнату. Этот вопрос разрешался в Кронштадте весьма просто, так как местные жители любили подрабатывать тем, что сдавали на зиму комнаты офицерам – слушателям разных классов. Поэтому выбор комнат был большой.
Если не считать офицеров и их семей, то кронштадтское население было глубоко мещанским, и даже выработался особый класс кронштадтских старожилов, которые очень редко куда?либо выезжали и жили исключительно местными интересами. Это были семьи мелких портовых служащих, торговцев и отставных чиновников, кондукторов и сверхсрочнослужащих. Многие из них родились в Кронштадте, прожили в нем всю жизнь и там же собирались умирать.
У одной вдовы какого?то чиновника мы и нашли две комнаты – чистых и сравнительно прилично обставленных. Эти комнаты уже годами сдавались слушателям, и хозяйка бережно хранила их фотографии, которые служили ей рекомендацией, так как на них были надписи, хвалившие комнаты. Недолго думая, мы эти комнаты и наняли. К тому же, когда подъехали лейтенанты Домбровский и Витгефт, то и для них нашлись комнаты в этом же домике. Правда, Домбровскому досталась комната лишь в первом этаже, у одной богомолки. Она была увешана образками и, как и вся квартира, пропахла ладаном и лампадным маслом. Хозяйка успокаивала, что к этому запаху быстро привыкаешь и тогда его не замечаешь. Одним словом, наш приятель попал чуть ли не в монастырскую келью, но ничего, зато были все вместе. Правда, позднее выяснилось и еще одно «достоинство» этой комнаты, но уже гораздо менее приятное. Оказалось, что богомолка не только сдавала эту комнату, но также предоставляла всю квартиру в распоряжение богомольцев, приезжавших со всех концов России к о. Иоанну Кронштадтскому (наш дом выходил одним фасадом на Сайдашную улицу, как раз напротив подворья). Об этом хозяйка дипломатично умолчала. Вернувшись раз домой, Домбровский был поражен, увидев, что вся прихожая, коридорчик и соседняя комната полны народу. Какие?то мужики и бабы вповалку лежали на полу и спали. Ему буквально пришлось шагать через них. Но, на следующее утро, когда он уходил на лекции, он больше уже никого не застал. Тут хозяйка все и объяснила, что богомольцы целый день молятся и бывают в подворье, а на ночь приходят к ней. По ее мнению, это тоже был сущий пустяк, и она успокаивала, что, сколько бы людей ни пришло, она не пустит их в комнату своего жильца. Домбровский подумал, подумал и решил остаться. Слишком скучно было бы перебираться в другую комнату. К тому же богомольцы вели себя исключительно тихо, так что даже трудно было представить, что в доме столько людей и стоит полная тишина. Вот воздух в прихожей был чрезмерно спертый, так что, проходя, приходилось зажимать нос.
У нашей хозяйки была дочь Саша, девица лет 17. Она должна была прибирать комнаты и подавать утренний чай. Саша оказалась очень услужливой и серьезной; шутки допускала и умела отшучиваться. Но никаких вольностей с собою не позволяла. В своей тактике она была глубоко права, и за семь месяцев, которые мы прожили в комнатах мамаши, мы научились Сашу уважать, и она с бо?льшим доверием стала к нам относиться.
Удачно вышло, что двое из нашей четверки были слушателями Минных классов, а другие двое – Артиллерийских. Это очень помогало подготовке к лекциям, а затем и к экзаменам.
Началось регулярное посещение лекций. Заведующий обучением строго следил, чтобы мы не опаздывали. Пропускать занятия можно было только по болезни, наличие каковой проверялось доктором. Это было понятно, так как курсы были огромные и пропуск даже одного дня приносил большой ущерб.
Оказалось далеко нелегким после нескольких лет офицерского положения сразу засесть за книги и слушать лекции. Теоретически курс был огромный, и его надо было осилить в шесть месяцев, а его бы хватило и на два года. Поэтому лекции длились по полтора часа, с 9 до 10 ? и с 10 ? до 12. Напрягать внимание полтора часа было очень трудно. С 12 до 1 ч был перерыв, и мы тут же в классе завтракали, довольно?таки плохо. С 1 ч до 5 ч были практические занятия в лаборатории или в кабинетах по электричеству, электротехнике, радиотелеграфу, самодвижущимся минам и минам заграждения (каждое занятие длилось два часа).
После 7 часов поглощения всякой премудрости мы возвращались по домам, что называется, с распухшими мозгами. С ужасом думалось, что это еще не конец и после обеда и маленького отдыха надо было подчитывать по учебникам то, что профессора начитали за день. Трудность еще усугублялась тем, что по электричеству, электронике, радиотелеграфу и особенно химии мы имели слабую подготовку в корпусе (впоследствии эти предметы были лучше поставлены), а теперь это были наши главные науки. Достаточно сказать, что наш шестимесячный курс приравнивался к двум курсам Электротехнического института и при желании мы могли без экзаменов быть принятыми на его третий курс, а ведь нам еще приходилось изучать чисто военно?морские отрасли – мины Уайтхеда, мины заграждения, подрывное дело и т. д.
В декабре предстояли предрождественские репетиции. Кто на них проваливался, отчислялся «в
