От «парижской ноты» К. К. Гершельмана отличает и тональность его стихов, господствующее в них «настроение», их, так сказать, психологическая основа, психологическая мотивировка. В его поэзии нет острого ощущения оторванности от родных корней, нет сопутствующего этому чувства горечи, почти нет пессимизма[57]. Кстати, это характерно и для творчества ряда других русских авторов в Эстонии. Местные писатели жили в значительной мере в русском национальном окружении: в Эстонии были регионы со сплошным русским населением, с русским крестьянством, со старинным Печерским монастырем, с древними памятниками русской культуры. Писатели каждодневно слышали живой разговорный народный язык. Их окружала природа, мало чем отличавшаяся от среднерусской. Всё это было нечто принципиально иное, чем парижское окружение, парижская среда. И это не могло не находить имплицитного отражения в поэзии Гершельмана. Возможно, это способствовало и утверждению ценности реальной повседневной жизни, ее маленьких радостей в стихах Гершельмана.
Отметим еще некоторые особенности его поэтического стиля, которые позже будут заметны и в его прозаических произведениях, в том числе, и в философской эссеистике Гершельмана. Это своеобразная афористичность большинства его стихов, переходы от эмпирической фактографии к метафизическим абстракциям[58].
Стихи К. К. Гершельмана привлекли внимание русских читателей за рубежом, о чем свидетельствует и уже отмеченное нами выше наличие его стихотворений в сводных антологиях русской эмигрантской поэзии, и упоминание его имени в обзорах этой поэзии.
***
Художественная проза К. К. Гершельмана по своему характеру, по своим «мировоззренческим» установкам близка к его поэзии. В ней также на первом плане размышления о сущности человеческого бытия, жизни — смерти — бессмертия и другие метафизические проблемы: о происхождении добра и зла, о свободе воли и пр.[59]
К. К. Гершельман как прозаик в основном выступал в двух малых жанрах — миниатюры и рассказа, причем не всегда легко провести разделительную черту между этими двумя жанрами. Однако нельзя не отметить многообразия творческой палитры Гершельмана-прозаика. Это проявляется в тематике и проблематике его произведений, в их стиле, в частности в нередком использовании модного в 1930-е годы киностиля, в манере повествования, в приемах письма.
К, К. Гершельман любил в своей прозе соединение, быть может, правильнее было бы сказать, своеобразное столкновение фантастического и эмпирически-реального, порою даже бытового, что создавало необыкновенно живой, неожиданный эффект.
Для его произведений также характерно частое сочетание иронии с серьезным тоном повествования. Гершельман любил иронический подтекст, шутливый, заставляющий читателя улыбнуться тон повествования, элемент игры, вносящий нечто смешное, «легкое» в «серьезное» повествование, что, в частности, особенно бросается в глаза в его зрелых фантастических вещах. Как ни странно, это делает фантастику Гершельмана как раз более художественно убедительной, легче воспринимаемой читателем. Такова, например, «досадная мелочь» с порванными подтяжками в большом фантастическом рассказе под названием «С 11-го по 12-ое июня 1933 года» (впервые публикуется в данной книге). С этого начинается сюжет, и история с подтяжками кажется рассказчику «первым звеном развернувшейся психологической цепи». Комический элемент присутствует и в миниатюре «В одном из соседних миров» — в рассказе человека с другой планеты — дяди Пети — об абсурдности жизни на земле.
Отметим еще, что фантастика сравнительно редка в литературе Русского зарубежья. В прозе же Гершельмана она занимает видное место, причем порою сближается с той разновидностью фантастической литературы, которую с 1970-х годов начали именовать «фэнтези». Здесь и фантастический рассказ «Коробка вторая» — о будущем, когда станут воскрешать выдающихся деятелей прошлого. В этом рассказе можно заметить влияние идей известного русского мыслителя, одного из создателей русского космизма Н. Ф. Федорова. К этой же группе произведений Гершельмана относится опять же впервые публикуемый в этой книге рассказ «Аффар» о событиях на земле в XXX веке — открытии рецепта «естественного бессмертия» и о последствиях этого; в рассказе заметны уже черты антиутопии.
Конечно, научная фантастика К. К. Гершельмана отражает уровень знаний людей 1930-х годов, когда были созданы его произведения в этом жанре. Сточки зрения научных достижений наших дней в биологии (расшифровка генетического кода живых существ, клонирование и пр.), медицине (трансплантация органов), физике (антивещество), космологии (антимиры, «черные дыры» и т. д.), кое-что может показаться в произведениях Гершельмана наивным. Но тем не менее его рассказы «Коробка вторая» и «Аффар» и сегодня читаются с интересом. Содержащиеся в них размышления о том, что человечество, добившись огромных успехов в области техники, в то же время не может разрешить многих важнейших проблем бытия человеческого, без сомнения, близки и нам. Несмотря на общий оптимистический тон фантастических рассказов Гершельмана, в них все же звучат и нотки тревоги: оправдан ли разрыв с культурными традициями прошлых веков? Не идет ли человечество к тупику в своем развитии? Иногда Гершельман «провидел» технические открытия наших дней, в частности, трансплантацию органов (незаконченный рассказ «Чужое тело»).
Однако вернемся к творческим поискам К. К. Гершельмана в прозе. Он очень любил и технику логики сна[60], при которой исчезает грань между сном, галлюцинациями и явью: они как бы сливаются в одно причудливое целое. На использовании этой техники основан один из самых интересных и самых необычных для русской эмигрантской литературы проблемно-тематический цикл прозы Гершельмана-рассказы и миниатюры, посвященные кончине человека, его существованию на грани жизни и смерти, его первоначальному посмертному бытию. Эти произведения в какой-то мере смыкаются, с одной стороны, с его фантастическими вещами, с другой же, — с философскими. Таковы рассказы Гершельмана «Переход», «Русалка», миниатюры «Самоубийца и звезды», «Нечто астральное», «Покойница лежала». К этому же циклу относится и стихотворение «Умерла и лежала в гробу…». Красной нитью через эти произведения проходит мысль о трагическом одиночестве как умирающего, так и умершего, о непонимании живыми их состояния. Из других эмигрантских авторов, пожалуй, лишь В. Сирин (В. В. Набоков) проявлял интерес к теме посмертного бытия человека. Кстати, «Приглашение на казнь» В. Сирина была одной из немногих книг, которую Гершельман взял с собой, уезжая из Эстонии…
У К. К. Гершельмана есть и своего рода психологические этюды с уходом в мир подсознательного и одновременно в мир таинственного, даже мистического. В них перед героями нередко встают психологические, переходящие в философские загадки о сущности мироздания и о смысле человеческого существования («Рассказ без названия». «Револьвер»; последний не опубликован). В этих произведениях Гершельман в какой-то мере использует опыт сюрреалистов, их описание потока сознания, в котором как будто бессистемно и хаотично смешиваются разные начала. Впрочем, сюрреалистом Гершельман ни в коей мере не был: он, пожалуй, для этого слишком рационалистичен…
К этой же группе можно отнести и очень интересный, мы бы даже осмелились сказать, новаторский рассказ К. К. Гершельмана «Начало (Дочери Анне)», впервые здесь публикуемый. В нем писатель пробует — и, как нам представляется, удачно — воссоздать мировосприятие младенца, начиная с утробы матери до года жизни. Рассказ основан на собственных наблюдениях автора за младенчеством дочери Анны; ей же он и посвящен.
В творчестве К. К. Гершельмана есть рассказы и миниатюры, которые вернее всего охарактеризовать как преимущественно философские. Это миниатюра «Самое важное», рассказ «Отпавший ангел. Выписки из его дневника» — о происхождении зла на земле, о противоборстве мира чувств и разума человека и последствиях этого.
Но К.К. Гершельману вполне удавались и выдержанные в традиционной реалистической манере рассказы из повседневной жизни («Девочка Надя», «Встреча», «Место в шлюпке», хотя в последнем и рисуется экстраординарная ситуация). У него даже можно найти юморески в духе Н. Тэффи («Книга хорошего», публикуемая в нашем «Избранном»).
Прозаическое наследие К. К. Гершельмана довольно велико и, как мы могли удостовериться, разнообразно. К прозе он обращался даже более продолжительный период времени, чем к стихам, и, если верить его супруге, отдавал прозе предпочтение перед поэзией, считал ее более важной частью своего творчества[61]. Любопытно, однако, что если почти все стихотворения
