закутавшись в шубы и дохи из медвежьего меха, кишевшего насекомыми. Когда удавалось переночевать в гиляцкой деревушке, играли с хозяевами в китайские карты или игру, названия которой Бошняк не запомнил: деревянная доска с тремя рядами отверстий, в которые вставлялись фишки. Очерёдность хода определялась бросанием кости. В пути сами пекли на костре хлеб, пополняли припасы рыбой, которую выменивали у гиляков. Подбадривали себя и спиртом, который везли с собой. Он служил к тому же отличной разменной монетой при торгах с гиляками.

23 мая 1853 года путники подошли к перешейку. За ним виднелся высоко возвышавшийся берег. Они перетащили через перешеек лодку, и перед ними раскрылась водная гладь.

Вот как об этом рассказывал сам Бошняк: «Перед нами тянулась широкая масса воды, совершенно тихой и гладкой, как зеркало. Густой лес окраивал эту прекрасную голубую ленту. Я приказал измерить глубину двухсаженным шестом — шест пронесло. Я скомандовал: “Шапки долой!” и усердно перекрестился. И было от чего».

Так он обнаружил одну из лучших гаваней в мире, которую назвал гаванью Императора Николая. Вместе с казаками и тунгусом он поставил на берегу крест, на котором сделал надпись: «Гавань императора Николая, открыта и глазомерно описана лейтенантом Бошняком 23 мая 1853 на туземной лодке, со спутниками казаками Семёном Парфентьевым, Киром Белохвостовым, амгинским крестьянином Тваном Моисеевым».

Вернувшись в Николаевский пост, Бошняк представил подробный отчёт о своём открытии и получил новое указание Невельского основать пост в Императорской гавани. На сей раз он следовал на корабле Российско-американской компании «Николай», на котором Невельской высаживал десант для занятия Сахалина. По пути на Амур Невельской осмотрел Константиновскую бухту, где предполагалось основать пост. Десять казаков во главе с унтер-офицером, которых доставили туда раньше, успели построить там маленький сарай и домик, крытый корой. В Де-Кастри Невельской дал последние указания Бошняку: исследовать зимой сообщение Императорской гавани с Амуром, а ранней весной на специально оставленных для этой цели байдарке и лодке продолжить исследования к югу от гавани, стараясь достигнуть реки Самальга (Сайфун). Задача, прямо скажем, масштабная. Забыл Геннадий Иванович только одно — снабдить лейтенанта и его людей достаточным количеством продовольствия.

7 октября в проливной дождь «Николай» доставил Бошняка в Императорскую гавань. На утро следующего дня бухта покрылась слоем льда. Командир парусника, опасаясь застрять в проливе во льдах, принял решение остаться в бухте на зимовку.

13 октября часовые с маячного острова сообщили об идущем с моря парусном транспорте «Иртыш». Его командир имел указание от Невельского, если ледовая обстановка не позволит следовать в Петропавловск, то идти на зимовку в Константиновскую бухту.

Таким образом, 13 октября 1853 года в Императорской гавани, на берегу которой имелось жильё только для двенадцати человек и весьма скудный запас продовольствия для такого же количества людей, оказалось 90 человек.

Бошняк с оказией переправил Невельскому рапорт, в котором предупреждал: «…надобно ожидать весьма печального исхода этой зимовки, особенно относительно команды “Иртыша”, которую Буссе не позаботился снабдить всем нужным и не сменил даже больных людей». Лейтенант заблуждался. Не Николай Васильевич (Вильгельмович) Буссе, а Невельской обязан был позаботиться о зимовке в Константиновской бухте. Буссе был таким же начальником поста, как и Бошняк, но только его пост находился на Сахалине.

Спустя годы бывший начальник Амурской экспедиции всячески открещивался от своих распоряжений и ссылался на незнание обстановки в Императорской гавани. На страницах официозного журнала «Морской сборник» ему пришлось вступить в полемику с бывшими подчинёнными. Причем даже очень лояльно относившийся к нему Бошняк принял в ней участие и высказался достаточно откровенно и резко. Невельской, имевший доступ к готовящимся публикациям в «Морском сборнике», не поставив в известность Бошняка, принялся править его статью в выгодном для себя свете. Это вызвало глубокое возмущение Николая Константиновича.

На что рассчитывал или о чём думал Невельской, фактически обрекая своих подчинённых на верную гибель, сказать невозможно. Скорее всего, рассчитывал на извечные «авось, небось, да как- нибудь». Вся его деятельность в Амурской экспедиции носила авантюрный характер. Но победителей не судят, и ему многое простили. О том, что Бошняку и его людям (об экипажах судов тогда вообще речь не шла) придётся зимовать впроголодь, Невельской прекрасно знал. Поэтому он попросил командира винтовой шхуны «Восток» Римского-Корсакова поделиться собственными продуктами с командой поста в Императорской бухте.

Воин Андреевич, выполнявший задания вице-адмирала Ефима Васильевича Путятина, находившегося с дипломатической миссией в Японии, специально зашёл на сутки в Императорскую гавань. Он ужаснулся, узнав, что люди уже голодают, а зима ещё только на подходе. Из небогатых запасов шхуны Римский-Корсаков распорядился передать на Константиновский пост сахар, чай и 12 банок консервов. Но это была капля в море. Зато шесть вёдер вина, выделенных командиром «Востока», спасли многих от гибели. Чтобы застеклить стёкла в домике, в котором располагалась команда поста, командир шхуны приказал снять стекла со световых люков судна.

Сам Бошняк оставил о себе очень хорошее впечатление у командира «Востока». Римский-Корсаков записал в дневнике: «Бошняк мне понравился. Ему не более двадцати лет, но уже много зрелости заметно в его суждениях и действиях, а энергии и пылкости бездна. Глаза блестят, брови ходят, ноздри раздуваются — сущий орёлик».

Шхуна ушла в Японию, а гарнизон Константиновского поста продолжал готовиться к зимовке. Зима не заставила себя ждать. Внезапно наступили морозы, а дел оставалось невпроворот. Большую помощь Бошняку оказал прибывший на «Иртыше» подпоручик корпуса флотских штурманов Орлов. Он возвращался в Петровское из тяжелейшей командировки на Сахалин. Дмитрий Иванович был прекрасным штурманом и опытным в житейских делах человеком. Он помог лейтенанту произвести съёмку залива, определить астрономические координаты поста и организовал строительство казармы для матросов.

Сильные морозы и частые пурги порой не позволяли даже высунуться из дома. Подавленное состояние духа, отвратительное питание, суровый климат при полном отсутствии медикаментов и врачебной помощи привели к неизбежному заболеванию цингой. Её внешние признаки не замедлили проявиться: бледность, слабость, апатия. У многих появилась куриная слепота, тело покрылось пятнами, воспалились дёсны, малейшее движение причиняло боль.

Продовольствие — сухари и солонина, никаких овощей. Впрочем, от сухарей скоро осталась только одна труха. Её собирали, когда пили чай, запасы которого быстро иссякли. Вокруг простиралась тайга. На рыбу рассчитывать не приходилось: не было ни снастей, ни навыков ловли. Пока было возможно, стреляли диких уток и собирали яйца чаек. Потом принялись за ворон. Скоро в окрестностях птиц не осталось, их всех перестреляли.

Экипажи «Иртыша» и «Николая» жили на своих судах. Топили камины, но за ночь вода в каютах замерзала. Мало того, команда «Иртыша» была экипирована по-летнему. Сам транспорт требовал капитального ремонта, и задерживать его до глубокой осени нельзя было ни в коем случае. Командир транспорта лейтенант Пётр Фёдорович Гаврилов докладывал об этом Невельскому, но тот просто отмахнулся от него.

Видя безвыходность положения, Орлов предложил Бошняку написать рапорт Невельскому и взялся лично доставить его на Амур и рассказать начальнику экспедиции о том, чему был свидетелем.

27 ноября в сильнейшие морозы с минимальным запасом продуктов пятидесятилетний Дмитрий Орлов отправился на нартах в путь по берегу моря в Петровское. Проводник показал ему дорогу только до селения Датта. Дальше он следовал со случайными попутчиками, местными жителями. В пути его силы иссякли. Он умирал от голода и непосильной нагрузки. Но вот бывают в жизни случайности, которые иначе, как чудом, не объяснить. Мичман Александр Иванович Петров, командированный Невельским на верную гибель в Императорскую гавань, успел проехать трое суток, когда неисповедимыми путями наткнулся в тайге на лежавшего в полубессознательном состоянии Орлова. Благодаря этой невероятной встрече оба остались живы. Петров впряг половину своих собак в нарты Орлова и вместе с ним доехал до ближайшего жилья, Мариинского поста. Когда Дмитрий Иванович немного пришёл в себя, он составил карту пути и