исключительное внимание подвластных мужу лиц».

Екатерина Николаевна очень боялась коров, которые бродили по улицам Иркутска. Гончаров рассказал ей, что якутского губернатора, с которым он успел познакомиться, сопровождают два казака с пиками, чтобы охранять его от бродячих собак. Екатерина Николаевна возразила, что «предпочитает вовсе не ходить по улицам, чем лично для себя пользоваться услугами солдат и других лиц, зависящих от её мужа».

Многомесячные поездки в тяжелейших условиях не прошли бесследно ни для здоровья Екатерины Николаевны, ни для её мужа. Она уезжала лечиться во Францию, а Николай Николаевич ещё трижды, уже без неё, совершил плавание по Амуру, осмотрел береговую линию Приморья. Он дал названия будущим городам Владивостоку и Находке. На судах Сибирской флотилии Муравьёв побывал в Китае и Японии, едва не погиб на фрегате «Аскольд» во время урагана особенной силы. Из последней поездки он вернулся по покрытому льдом Амуру на собачьей упряжке. Николай Николаевич заключил в 1858 году основополагающий Айгунский договор с Китаем, по которому к России отошли территории по рекам Амур и Уссури. Екатерина Николаевна присутствовала при этом знаменательном событии и тоже внесла свой, конечно, официально не отмеченный, вклад в подготовку подписания договора.

Два ближайших сподвижника Муравьёва, Невельской и Завойко, уехали в Петербург сразу же после окончания Восточной войны. Муравьёв продолжал служить в Сибири ещё пять лет после их отъезда. За исключительные заслуги перед отечеством его возвели в графское достоинство с наименованием графом Муравьёвым-Амурским, наградили высшими орденами империи, произвели в генералы от инфантерии. В 1861 году он подал прошение об отставке с поста генерал-губернатора. Его назначили членом Государственного совета и разрешили жить за границей.

Муравьёвы уехали в Париж, где весьма скромно прожили двадцать лет. По воспоминаниям современников, Николай Николаевич любил Францию, но только республиканскую. Он терпеть не мог аристократов, да и вообще людей, кичившихся богатством или родовитостью. Недолюбливал он и англоманов, к которым относил адмирала Ефима Васильевича Путятина. Тот был женат на англичанке и слыл приверженцем английских порядков.

Екатерина Николаевна всегда хранила любовь к своему второму отечеству и сердечно привечала русских в своём доме, особенно бывших амурцев. Николай Николаевич настолько близко принимал к сердцу всё, касающееся Амура, что никогда не простил Воину Андреевичу Римскому-Корсакову, к которому относился очень уважительно, довольно безобидные слова из рапорта. Тот, уже командуя не шхуной «Восток», а корветом «Оливуца», написал в донесении, что на обратном пути с Амура в Кронштадт, устроив из парусов баню, он первый выпарился в ней, смыв с себя амурскую грязь.

Николай Николаевич скончался 18 ноября 1881 года. Его отпевали в русской церкви и похоронили на Монматре в семейном склепе семьи де Ришмон. Когда о смерти Муравьёва узнали в Кронштадте, моряки в воскресенье 22 ноября, без всяких начальственных указаний, собрались в кронштадтском Морском соборе на панихиду по бывшему генерал-губернатору Восточной Сибири. Проводить графа в последний путь пришли все русские, жившие в то время в Париже. Кому могло прийти в голову, что этот путь не последний?

Через десять лет по народной подписке Муравьёву-Амурскому открыли в Хабаровске, на берегу Амура, величественный памятник работы Александра Опекушина. Бронзовую скульптуру отлили в Петербурге и с большими трудностями доставили в Хабаровск. На лицевой стороне каменного постамента было начертано «Графу Муравьёву-Амурскому 1891». На четырёх сторонах нижней цокольной части постамента были укреплены бронзовые доски, на которых изложены основные события по присоединению Приамурья и их главные участники. Среди этих имён были и два женских — Екатерины Николаевны Муравьёвой и Екатерины Ивановны Невельской. Они не занимали официальных должностей, но вклад этих замечательных женщин нашёл признание ещё при их жизни в мемуарах современников. И если в отношении их мужей высказывались различные мнения, то о женах все, кто их знал, вспоминали только с восхищением. В 1908 году, в годовщину пятидесятилетия заключения договора с Китаем, делегация дальневосточников возложила на могилу Муравьёва в Париже серебряный венок с надписью «Города Приморской области Хабаровск, Владивосток и Никольск-Уссурийский — графу Муравьёву-Амурскому. 1858–1908».

Титул графа, поскольку у Муравьёвых не было детей, с разрешения Александра III перешел к его племяннику. На этом и хотелось бы закончить статью, но российская история — вещь занятная. В отечестве воюют с памятниками. Мёртвых, будто живых, судят, реабилитируют или отказывают в реабилитации, восстанавливают в воинском звании, словом, жизнь кипит даже после смерти.

В 1920?х годах построенный на народные деньги памятник в Хабаровске уничтожили. Вместо него установили памятник Ленину. Затем поменялась власть, и памятник Ленину уничтожили, а памятник Муравьёву-Амурскому восстановили на прежнем месте. Будем надеяться, что надолго, и его не заменит в будущем памятник какому-нибудь китайскому государственному деятелю.

Нет покоя и праху графа. В начале 90?х годов XX века заканчивался срок аренды земли на Монмартрском кладбище. Денег у российского государства, чтобы продлить этот срок, не нашлось. Зато нашлись деньги на командировки в Париж и организацию перевозки праха в Россию.

Останки генерал-губернатора перевезли во Владивосток самолётом Аэрофлота в декабре 1990 года. Их торжественно захоронили лишь спустя девять месяцев. Затем надумали строить подвесную дорогу. Могилу огородили забором, вокруг насыпали кучи строительного мусора. В таком состоянии она находилась полтора года. Сейчас около неё красуется опора подвесной дороги. Официальные городские лица стали поговаривать, что, может быть, вообще зря привезли прах во Владивосток и лучше бы передать его в Хабаровск.

Николай Николаевич при жизни, как подсчитали его современники, проехал по Сибири около 120 тысяч вёрст. Похоже, что и его прах пропутешествует не меньше.

Екатерина Николаевна после смерти мужа уехала в места своего детства и юности. Там, недалеко от города По, она и скончалась в 1897 году. Её похоронили в семейном склепе. Прах графини Муравьёвой- Амурской никто не тревожил. Так их разлучили после смерти.

Екатерина Ивановна Невельская была не единственной женщиной, проделавшей мучительный путь через Сибирь, чтобы разделить с мужем все невзгоды и тяготы службы в далёком диком крае.

Ещё более длительный вояж, в Ново-Архангельск, столицу русской колонии в Америке, предприняла двадцатилетняя баронесса Елизавета Васильевна фон Врангель, жена морского офицера, впоследствии адмирала, прославленного мореплавателя, управляющего Морским министерством. Это было в 1830 году.

А через десять лет другая баронесса, Юлия Егоровна фон Врангель, племянница знаменитого адмирала, в таком же юном возрасте повторила этот же маршрут. Она направлялась вместе с мужем, лейтенантом Василием Степановичем Завойко, в Охотск. Завойко поступил на службу в Российско- американскую компанию, созданную для освоения восточных земель России, и был назначен начальником Охотской фактории и правителем конторы.

Их свадьба была скоропалительной: лейтенант торопился жениться до отъезда. Симпатичная родственница адмирала ему понравилась, к тому же в краях, куда он направлялся, с невестами было туго. Юлии тоже приглянулся худощавый стройный моряк. По мнению её тёти, Елизаветы Васильевны Врангель, хорошо знавшей Завойко ещё со времён своего пребывания в Ново-Архангельске, а также со слов дяди- адмирала, упустить такого жениха было бы непростительно. И Юлия решилась, дала своё согласие. Из приданого у баронессы был только титул: в большой семье действительного статского советника Егора Петровича Врангеля едва сводили концы с концами. Лейтенант тоже не был обременён имуществом: офицерская форма, да ордена за храбрость, проявленную в Наваринском сражении, и за два кругосветных плавания на парусниках «Америка» и «Николай», занявших шесть лет жизни. Тяжёлая и опасная дорога из Петербурга на восток позволила хорошо узнать друг друга во всевозможных, часто опасных