приглашены вечером в золотую ложу над треугольной ареной, дабы наблюдать бой вместе с ближайшими родственниками виновника торжества.
В ознаменование дня рождения на-барона и в напоминание всем прочим Харконненам, а также подданным, что именно Фейд-Раута является официально объявленным наследником баронства, на Джеди Прим был объявлен праздник. Старый барон особым указом повелел отдыхать от забот сутки напролет, и с превеликими трудами в Харко, престольном городе Дома Харконнен, изобразили веселую, праздничную атмосферу: на домах развевались флаги, а фасады домов вдоль Дворцового Проспекта сияли свежей краской.
Правда, в стороне от парадного проспекта граф Фенринг и его спутница ненароком увидели кучи мусора, обшарпанные бурые стены домов, отражающиеся в лужах, опасливо суетящихся жителей.
Сам баронский дворец с его голубыми стенами выглядел безукоризненно — до ужаса безукоризненно; но граф и его леди видели, чего это стоило. На каждом шагу маячили стражники, и их оружие поблескивало тем особенным блеском, который говорил опытному глазу, что без дела оно не скучает. Даже во дворце нельзя было пройти из одной зоны в другую, миновав пропускные пункты стражи. Походка и осанка слуг выдавали их военную подготовку… и еще то, как внимательно-внимательно смотрели их глаза.
— Чувствуешь напряженность? — промычал граф своей спутнице на их тайном языке. — Наш барон, похоже, начинает ощущать, какую цену ему пришлось в действительности заплатить, чтобы уничтожить герцога Лето!
— Напомнить тебе легенду о фениксе? — ответила та. (Тет-а-тет они были на «ты».)
Они стояли в приемном зале дворца, ожидая сигнала к началу семейных игр. Зал был невелик, метров сорок на двадцать, но наклонные пилястры по стенам и слегка изогнутый потолок создавали иллюзию гораздо более просторного помещения.
— А-а, вот и сам барон, — заметил граф.
Барон шествовал по залу как бы скользя и переваливаясь — той особенной походкой, какой требовало управление гигантской тушей, поддерживаемой силовой подвеской. Жирные щеки тряслись, силовые поплавки перекатывались под оранжевой мантией. Сияли перстни, унизывавшие толстые пальцы, и драгоценные опафиры, которыми было расшито баронское одеяние.
Пообок барона шел Фейд-Раута. Черные кудри были завиты мелкими колечками — над угрюмыми глазами эти лихие завитки казались неуместно веселыми. На нем была черная куртка в обтяжку, такие же брюки, лишь слегка расклешенные внизу, и мягкие низкие башмаки, охватывающие маленькие ступни.
Леди Фенринг отметила осанку юноши и крепкие мышцы, играющие под тканью, и подумала: «Этот не позволит себе разжиреть…»
Барон остановился перед ними, хозяйским жестом взял Фейд-Рауту за руку и представил:
— Мой племянник, на-барон Фейд-Раута Харконнен. — И, повернув младенчески-розовое жирное лицо к племяннику: — Граф и графиня Фенринг, о которых я говорил.
Фейд-Раута с приличествующей любезностью склонил голову, а затем уставился на леди Фенринг — золотоволосую, гибкую, изящную. Прекрасную фигуру обливало серо-бежевое платье — без украшений, но превосходно сшитое. Затем Фейд-Раута встретил взгляд ее зеленовато-серых глаз. Она просто лучилась тем типично Бене-Гессеритским безмятежным спокойствием, которое всегда несколько раздражало молодого наследника дома Харконнен.
— У-м-м-м-м-м-ах-м-м-м, — протянул граф, изучающе разглядывая Фейд-Рауту. — Приятный и аккуратный молодой человек, э, не так ли, моя — хм-м-м… моя дорогая?.. — Граф взглянул на барона. — Любезный барон, вы изволили упомянуть, что говорили о нас этому приятному молодому человеку. Любопытно знать, что же именно вы ему сказали?
— Я говорил своему племяннику о том, с каким уважением относится, к вам Император, граф Фенринг, — поклонился барон, подумав:
— Ну, разумеется! — покивал граф, улыбаясь своей спутнице.
Фейд-Рауте поведение и слова графа показались почти вызывающими. Еще немного — и он, казалось, сказал бы нечто открыто оскорбительное. Юноша перевёл взгляд на графа: коротышка и на вид слабак. Лицом похож на куницу: явный проныра и вообще скользкий тип. Огромные темные глаза; на висках — седина. А повадки!.. Движение рукой или поворот головы говорили одно, и тут же — реплика, означающая прямо противоположное! Совершенно невозможно понять, о чем граф думает на самом деле.
— Ум-м-м-м-ах-х-х-хм-м-м, право же, редко доводится встречать такую, мм-м-м, прямо скажем, аккуратность, — любезно сказал граф, обращаясь к жирному баронскому плечу. — Разрешите, э-э, поздравить вас с таким, хм-м-м, удачным выбором и прекрасной подготовкой вашего, э-э-э, наследника. Вполне, хм-м-м, в духе господина барона, если мне будет позволено так выразиться.
— Вы чересчур любезны, — поклонился барон. Однако Фейд-Раута по глазам дяди понял, что тот не вполне принял любезность графа и хотел бы сказать нечто противоположное.
— Ваша ирония, мм-м-м, заставляет предположить, что вас посетили некие, хм-м-мм, глубокие мысли, — сказал граф.
«Вот опять! — подумал Фейд-Раута. — Прозвучало как оскорбление — а придраться не к чему; а значит, и требовать от него удовлетворения никак нельзя…»
Манера графа говорить была— невыносима — Фейд-Рауте все время казалось, что его уши забиты не то кашей, не то радиопомехами: ум-м-ммэх-х-х-хм- м-м-мм! Фейд-Раута заставил себя вновь переключиться на леди Фенринг.
— Мы, э-э, отнимаем слишком много времени у этого молодого человека, — светски улыбнулась она. — Насколько я знаю, сегодня ему предстоит выступить на арене.
«Гуриями императорского гарема клянусь, она просто прелесть!» — подумал Фейд-Раута и пообещал:
— Сегодня я убью противника в вашу честь, миледи. С вашего позволения я объявлю об этом, выйдя на арену.
Она посмотрела на него все так же невозмутимо. Но ее слова прозвучали как удар кнута:
— Я не даю вам такого позволения.
— Фейд! — одернул барон племянника.
Граф, впрочем, только улыбнулся и изрек:
— Хм-м-м-ум-м-м.
— Да, Фейд, тебе действительно, пора готовиться к выходу на арену, — с нажимом сказал барон. — Тебе надо отдохнуть — и постарайся не рисковать сегодня по-глупому, ладно?
Фейд-Раута склонился в поклоне, но его лицо потемнело от негодования.
— Да, дядя. Я уверен, что все будет так, как вам угодно. — Затем он поклонился графу Фенрингу: — Мое почтение, мой граф. — К леди: — Мое почтение, миледи.
Затем повернулся и поспешно покинул зал, лишь мимоходом бросив взгляд на столпившихся у двойных дверей гостей из Младших Домов.
— Он еще так молод, — вздохнул барон.
— Ум-м-м-ах, и в самом деле — хммм, — согласился граф.
Леди же Фенринг подумала: «И это тот молодой человек, о котором говорила Преподобная Мать?! Это его генетическую линию мы должны сберечь?»
— У нас еще час до начала, — сказал барон. — Может быть, мы сможем поговорить еще кое о чем, граф? — Он склонил свою огромную голову вправо. — Нам есть что обсудить. — А сам подумал: «Что ж, посмотрим, каким образом сумеет этот мальчик на побегушках у Императора передать порученное ему и при этом ничего не сказать напрямую. Что было бы, конечно, глупостью».
Граф обратился к своей спутнице:
— Ум-м-м-м-а-х-х-х-хм-м-м, дорогая, вы, мм-м, извините нас, ах-х-х, надеюсь?
— Каждый день, а порой и каждый час приносит изменения, — ответила она. — Мм-м-м-м. — И она мило улыбнулась барону, прежде чем повернуться. Шурша длинными юбками, она быстро, но с поистине королевским достоинством направилась к двойным дверям в дальнем конце зала.
При ее появлении, заметил барон, представители Младших Домов замолчали, провожая ее глазами. «Бене Гессерит! — подумал барон. — Право, Вселенная стала бы куда более приятным местом без них!»
— Тут, слева, между двух колонн, устроен шатер, тишины, — показал барон. — Мы могли бы побеседовать там, на опасаясь, что нас подслушивают. — Ступая своей скользяще-раскачивающейся походкой он провел графа под конус звукогасителя. В тот же миг звуки просторного зала стихли и словно бы отдалились.
Граф подошел вплотную к барону, и оба повернулись лицом к стене, чтобы разговор нельзя было прочитать по губам.
— Нам решительно не нравится то, как вы выставили сардаукаров с Арракиса, — начал граф.
«Так он все-таки говорит напрямую!» — изумился барон.
— Сардаукаров нельзя было оставлять там дольше, не рискуя, что прочие узнают, как Император помогал мне, — возразил он вслух.
— Однако ваш племянник Раббан, кажется, не слишком усерден в решении фрименского вопроса.
— И чего же еще хочет Император? — спросил барон. — На Арракисе вряд ли осталось больше горстки фрименов. Южная Пустыня вовсе не пригодна для жизни, а северную регулярно вычищают наши патрули.
— А кто сказал, что южная Пустыня непригодна для жизни и необитаема?
— Как это кто? Да ваш же собственный планетолог, дорогой мой граф!
— Но доктор Кинес мертв.
— Увы, да… какая жалость, право…
— У нас есть доклад об облете некоторых южных районов, — сказал граф. — Так вот, кое-где замечена растительность.
— Гильдия наконец согласилась на наблюдение за Арракисом с орбиты?
— Вы же и сами прекрасно знаете, барон: Император не может легально установить надзор за Арракисом.
— Ну а я не могу пойти на такие расходы. И кто же в таком случае совершил этот ваш облет?
— Один… контрабандист.
— Вам кто-то солгал, граф, — покачал головой барон. — Контрабандисты не более способны летать в южных районах, чем люди Раббана. Бури, статические заряды в песке и все такое прочее. Сами знаете. А навигационные маяки выходит из строя быстрее, чем их успевают ставить.
— О статике поговорим в другой раз, — холодно сказал граф.
