сил бороться с баронами, с корольками, с церковью. Им нужна власть, хоть и убогая, над каждым земляным прыщем, но — своя. Лучше сделать вид, что я поверил в мелких пиратов.

Король поднял руку:

— Утром войска выступают во главе со мной. За меня, короля Англии, остается Архиепископ Кентерберийский, он будет командовать войсками и охранять Лондон. Я оставляю для охраны и защиты Лондона сто рыцарей и три тысячи воинов!

Через трое суток после уничтожения деревень войска вышли из Лондона, начался первый этап войны Англии с Империей. Столица, как спелая груша, готова была пасть в руки норманнов. Архиепископ так и не смог заснуть, он поднялся с широкой постели, подошёл к окну. В этот момент он увидел бело-серебряную вспышку, несущуюся с юга, как будто маленькая звезда упала на мрачное поле. Она двигалась со скоростью стрелы и всё росла, быстро приближаясь к крепостным воротам. Прелату показалось, что от неё распространяется бледный свет и расходятся тяжёлые тучи; потом он расслышал громкий голос:

— Покорись Империи, покорись её авангарду! Покорись! Они скоро придут!

Иоанн застонал. Он понял, всё проиграно, он никогда не станет Папой, он проиграл даже этот жалкий клочок суши — Лондон.

А ранним утром, когда солнце ещё не проснулось, а небо было покрыто тучами, драккары Олега вошли в порт Лондона. Стражи не было, весь город спал в странном оцепенении. Викинги не спеша вытащили корабли на сушу, по приказу Карла разбились на сотни и вошли в город. Смерть медленными и уверенными шагами вошла в Лондон. По приказу Карла (если вы, читатели, не забыли, Гернтрум поклялся кольцом Тора, что он не имеет права воевать против Альфреда) катапульты открыли огонь греческими снарядами по казармам стражи порта. Охрана порта отдыхала, предыдущим вечером каждому было подарено по несколько кувшинов вина, и они очень хорошо отдохнули. Огонь запел свою страшную смертельную песню и мгновенно стал пожирать ссохшиеся строения. Пьяные, очумелые стражники выскочили из своих казарм, лучники, как их обучали наставники, не спеша подняли свои луки и сотни стрел вспороли воздух. Викинги вошли в город. Защитники Лондона, подчиняясь приказам опытных командиров, совершенно спокойно начали выстраиваться в боевые порядки. «Подумаешь, нападут на столицу несколько сотен полупьяных пиратов», — так им говорил архиепископ.

Лондон горел, жирный чёрный дым тянул к безоблачному небу, и всюду была смерть — воины Олега не щадили никого, таков приказ Карла.

Остатки гарнизона дрались отчаянно, словно бой только начинался. Но викинги шаг за шагом оттесняли их сквозь лабиринт кривых улочек, ведущих к берегу Темзы, где на пригорке стоял донжон. Англичане пытались спрятаться в домах-крепостях, но их беспощадно забрасывали горшками с греческими огнём. Дома запылали, город застонал от криков горевших людей. По всему городу тошнотворно завоняло заживо сгоравшей плотью. Сотни разбились на десятки, воины поджигали дома, жители столицы пытались потушить пожары, но беспощадно расстреливались из луков и арбалетов. Когда защитники Лондона пытались сплотиться, чтобы оказать сопротивление захватчикам, мгновенно луженые глотки пиратов взрёвывали:

— Один!!!

За считанные минуты две-три сотни викингов ворвались в ряды обороняющихся и начали рубить их на куски.

Альфред оставил на защиту Лондона три тысячи воинов, в живых осталось около двух сотен, да и те либо без руки, либо без ноги. Бой в городе продолжался до позднего вечера. Но это была агония, ничто не могло остановить викингов.

Город грабили три дня. По приказу Карла, никого не насиловали, никого просто так не убивали, ибо Карлу так приказал Великий Конунг. А кто ж его, Великого, осмелится ослушаться? Убивали только тех, кто не отдавал свои незаслуженно заработанные деньги. Баронов, прелатов и разных прочих лордов в Лондоне почти не осталось (таков был приказ Карла), а заодно их детей и жён. Замысел Олега был прост: помочь Альфреду с междоусобицей, ведь с государем договориться намного проще, чем с мелкими корольками и баронами. К концу третьего дня все воины были на драккарах.

— Ну что, теперь в Париж? — Карл самодовольно ухмыльнулся. Гернрум, помня появление Волка, дернул правой рукой свой длинный ус.

— Нам надо узнать мысли Хельги, мы не знаем, что он нам прикажет.

— Да что нам конунг! Он далеко. Задержимся ещё на месяц, он этого даже не заметит.

— Это кто не заметит? — как всегда Олег появился внезапно. — Я тут немного подумал, посоветовался с товарищами и почти решил познакомить тебя, Карл, со своим мечом.

Походный конунг почитал Одина, Тора, Фрейра, но боялся только его… Карл навсегда запомнил клятву, которую он дал Олегу, и слова Тора, а самый сильный из асов никогда не шутит.

Олег промурлыкал:

— На Кипр, хреновы адмиралы и генералы. И без остановок, плыть днём и ночью. Срок — месяц. Опоздаете на два-три дня, повешу на гнилой осине.

И, как всегда, исчез. Гернрум выпрямился во все свои два метра.

— Ну что, убедился, гнилая печень акулы, что наш конунг из конунгов всегда всё знает? Даже наши будущие мысли и желания. Он даже знает, когда Хель, владычица мёртвых, будет кормить грудью своих детей.

Вечно непокорный Карл молча склонил голову.

За месяц до этих событий к Синеусу на метле прилетела молоденькая симпатичная ведьмочка и томным голосом сказала:

— Тебе письмо на каком-то непонятном язычке, похоже, на древнегерманском, — она улыбнулась, для кокетства поморгала длинными ресничками, явно наколдованными, улыбнулась, как богиня древней Эллады и улетела.

— Друже, после того, как отправишь нашу дружину на Кипр, завоюй-ка Бирку. Пускай сей город станет нашей самой северной столицей. Там и воевать-то особенно некого, а если кто-нибудь и попробует вякнуть, наш весьма благородный Тор поможет. Ну, а потом, перед Италией, пущай ребята потренируются на Лондоне, эдак с месячишко.

Синеус недовольно засопел, на тинге его уже избрали конунгом, все ярлы и даже все, ну почти все, конунги Швеции признали, что он — конунг всей Швеции. Но тут его тряхануло, он вспомнил предсказание Торлейфа, ярлового скальда.

Тяжёлой походкой молодой, новоиспеченный конунг пошёл на полигон, советоваться с Батей.

Адмирал говорил неторопливо, так, чтобы каждое его слово навсегда осталось в памяти курсантов:

— Взгляд должен быть объёмным и широким. У него двойная функция — восприятия и осмотра. Воспринимай сильно, смотри не напрягаясь. Что в воинском искусстве, что в разведке, даже в политике вы должны видеть дальние вещи как бы вблизи и близкие, словно издалека. Важно почувствовать врага, а иногда — союзника, но не отвлекаться на незначительные изменения или движения. Взгляд един. Изучайте это, используйте этот взгляд всегда и не меняйте его, что бы ни случилось.

Батя, как его научил Олег, мысленно шепнул:

— Ясномудр, теперь твоя очередь, закрепи сказанное мною и продолжи мои мысли.

Как бы нехотя он заметил, вернее сделал вид, что только что заметил Синеуса, изобразил на лице широкую улыбку солдата Швейка, захотелось прикинуться псевдоидиотом.

— Я тебя вижу и радуюсь! Пойдём, немного выпьем, ты мне расскажешь о тинге, о врагах, о друзьях.

Неискушенный в политике двадцатого века Синеус мгновенно купился и почему-то заговорил словами багдадских купцов.

— О конунг моей души, о создатель Гвардии…

Батя тряхнул бровями, ярл, нет, уже конунг, очнулся:

— Олег приказал мне разведать Бирку, а потом её захватить.

Леонид, а все втихаря называли его — Лев, улыбнулся:

— Разведку мы пошлём сегодня, семеро твоих, не шумных и не приметных, и двое моих.