телевизору.

— Ну так вот, я работаю в цирке. Вроде как цирке, — объяснил человек. — В очень особенном цирке. То есть ни львов, ни тигров, ни клоунов у нас нет. Ничего такого.

— Тогда что же это за цирк? — спросил Барнаби.

— О, а тогда это будет подсказка, нет? Так, значит… — произнес человек и открыл бутылочку воды, которую вынул из внутреннего кармана. Он протянул ее Барнаби. — Возьми вот, выпей-ка. Тебе сразу станет лучше после всех твоих треволнений.

— Но я не хочу пить, — сказал Барнаби. — И я нисколько не волновался.

— Пей, — повторил человек таким тоном, что Барнаби понял: лучше выпить, иначе у него начнутся неприятности. Поэтому он взял бутылочку и выпил все одним глотком. На вкус жидкость была обычной водой, только пахла сладковато, а во рту потом остался горький привкус. То есть на обычную воду совсем не похожа. — Вот умница, — произнес человек и опять улыбнулся. Пустую бутылочку он снова спрятал во внутренний карман. — Теперь давай минутку подождем, а потом можно будет двинуться в путь.

Барнаби кивнул и зевнул: он вдруг понял, что очень устал. «Подожду минутку, — подумал он, — а потом скажу ему спасибо и двинусь дальше».

Но едва он это подумал, как глаза у него сами собой закрылись, ноги стали как студень, а в голове зашумело. Он решил, что сейчас рухнет на пол, но этого не случилось — человек подхватил его и закинул себе на плечо.

И совсем перед тем, как глубоко заснуть, Барнаби услышал последнее — голос этого человека. Тот кричал:

— Прочь с дороги, пожалуйста! У меня сыну плохо! — А сам бежал вниз по ступенькам башни вниз, круг за кругом, — и весь Торонто, похоже, закружился в каком-то сне, от которого Барнаби никак не смог бы проснуться. Если б даже очень захотел.

— Что он нам хотел сказать? — спросил Генри, переворачивая открытку на другую сторону: где же продолжение?

— Откуда я знаю? — сказала Мелани. — Тут больше ничего не написано. Наверное, он бросил писать.

Генри нахмурился.

— Но если он не дописал, зачем было ее отправлять? — спросил он. — Почему сначала не закончил? Чепуха какая-то.

— Откуда я знаю? — повторила Мелани. — Может, что-то случилось и он не смог.

— Что, например?

— Да не знаю я, Генри! Загадка. И вообще нам, похоже, не полагалось находить эту открытку. Она лежала смятая в мусорном ведре.

— Поэтому от нее пахнет курицей? — спросил Генри, понюхав открытку и наморщив нос.

— Видимо, да. Я пустые пакеты выбрасывала и увидела. Наверное, утром принесли и мама или папа ее выкинули.

— Что и странно. Ведь это открытка от нашего единственного брата…

— У меня он не единственный брат, — заметила Мелани.

— А, ну да. Ну, от моего единственного брата. И от твоего второго любимого брата.

— Гм-м… — произнесла Мелани и наморщила лоб, задумавшись.

— Так почему они не хотят, чтобы мы ее увидели? Они же знают, как мы по нему скучаем.

Генри встал, подошел к окну спальни и посмотрел на сад внизу. Там Капитан У. Э. Джонз обнюхивал брошенную бельевую веревку, на которой когда-то загорал маленький Барнаби. Последние недели пес был просто безутешен. Что бы кто вокруг ни делал, очевидно было — он скучает по своему хозяину. Он даже больше не разрешал Элистеру и Элинор выгуливать себя: сидел в корзинке и дожидался Генри или Мелани из школы, а когда они только показывались в дверях, со всех ног бежал на прогулку.

— Все это отчетливо странно, — произнес Генри, вновь поворачиваясь к сестре и глядя на пустую койку брата. — В конце концов, если они нам сказали правду, почему не показать нам открытку? Знают же, как мы за него беспокоимся.

— Ну конечно, они сказали нам правду, — ответила Мелани, подходя к зеркалу проверить, как у нее лежат волосы. — Они ж не сами Барнаби выгнали из дому. Это он рюкзак снял, ты же знаешь. Он всегда на него жаловался. Но все равно, мне кажется, самое главное сейчас — то, что он пытается вернуться домой.

— От Канады до Австралии далеко. Мы проходили по географии. Это практически другой край света.

— В наши дни добраться нетрудно никуда, — сказала Мелани. — Самолеты все время туда-сюда летают. Да он может долететь до Сиднея сегодня к вечеру, если сильно захочет. Говорит же — у него есть билет на самолет.

— И все равно, у меня такое чувство, что ничего он не прилетит.

— У меня тоже.

Брат и сестра сели на койку Барнаби обдумывать все возможности. Но ни к какому определенному выводу так и не пришли.

— Я по нему скучаю, — в конце концов сказала Мелани и глубоко вздохнула.

— Я тоже, — кивнул Генри. — Неплохой он брат был, с учетом всего.

— Лично мне всегда нравилось как раз то, что он летает. По-моему, от этого он вовсе не был необычным. Мне кажется, он у нас просто был особенный.

— Все, кого я знаю, им за это восхищались.

— Все, кроме мамы и папы.

— Да, они этого терпеть не могли, — согласился Генри. — Как ты думаешь, если он вернется, он будет и дальше летать?

— А почему нет?

— Им это очень не понравится.

— Но может, они не будут больше против, раз он к ним вернется живым и здоровым? Они по нему тоже ведь скучают.

— Если и скучают, то очень хорошо это прячут.

— Ой, Генри, не говори такого.

— Но это же правда, нет? Похоже, их это все не очень заботит, верно? Если хочешь знать, мне кажется, они счастливы, что Барнаби больше не с нами.

И Генри откинулся на спину — но понял, что наткнулся на какой-то странный горбик под покрывалом. Он сунул туда руку и вытащил довольно увесистый предмет, который кто-то, очевидно, там спрятал.

«Дэвид Копперфилд».

— Ой! — в один голос сказали Генри и Мелани и удивленно переглянулись.

Что же все это может значить?