— Дык разводят, Кит. Первый развод — в полночь, потом — после трех, забыл, что ли? Где ты пропадал-то, братишка? Хотя — не сейчас. Зайду на днях, и расскажешь.
— Мосты разводят? — уточнил Никита.
— Мосты?.. — Саня заржал, — Мосты… разводят? Ну ты дал! Помнишь песенку: в этом городе нет постоянных, кроме солнца, мостов и котов? Похоже, ни хрена ты не помнишь. Город разводят!
— Зачем? — спросил он.
Саня сказал терпеливо:
— Чтобы пропустить корабли.
— А мосты?
— Что — «мосты»? что ты докопался до мостов?
— Ну, мост разводится и корабли идут.
— Куда идут?
— Куда надо. По Неве.
— А откуда они знают, где в этот раз Нева потечет?!
Никита вытаращил глаза. Чиж помотал башкой и сказал:
— Харе дурака валять! Ты ж не настолько контуженый. Может, тебе пока с выпивкой завязать, а? Мосты — константа. Растут по графику, глянь расписание. За триста лет раз двадцать всего менялось, теперь постоянно. Не зря же место выбрано? Мосты растут, формируют русло, а город уже разводят вокруг, чтоб удобно было. График можно в интернете скачать… Что тебе еще из напомнить? Из букваря? Мама мыла раму. Дважды два четыре. Слушай, — оживился он, — А давай я тебя, действительно, стукну? Для освежения…
— Я тебе стукну, — улыбаясь, пригрозила Лена, которая подошла неслышно и встала рядом, — Саша, тебя ребята просили поторопить…
— Ладно, бывай, — Чиж сунул ему лапищу, — созвонимся на днях. Мосты разводить, — повторил он, — юморист контуженный…
На посошок, прошуршало в прихожей. И все опять улыбались, жали клешню, а потом удивительно быстро для таких больших, шумных, нетрезвых всосались в задверную ночь и исчезли.
Чуть позже, когда вызверился серпом в окошке тонкий месяц, Ленка обняла его и сказала:
— Сегодня два года, как… но я почему-то знала. Позвонила ребятам. Мы никогда не говорили, что ты погиб. Ушел. Значит, должен вернуться. Год назад собирались, решили, что если придешь, никто ни о чем тебя не спросит. Но ты мне расскажешь? Не сейчас, потом?.. — она заглянула в глаза.
Значит я погиб, думал Никита. А Чиж остался. Стоп. Я? Вот он я. Дом? Мой же дом! Только дурацкие ставни. И Нева под окнами.
Тут его ждали. Вот только где это — тут?..
— Я даже к колдунье ходила, — сказала Лена, — две недели назад…
Облако волос под его рукой было невесомым. Светлые пряди, чуть светлей, чем у… его Ленки? Эта — другая. Бедная девчонка, подумал он. Ленка же… почти. Наверно, так сестрами-близнецами бывает: как две капли похожи, но нужна-то — одна. И точно знаешь, кто именно.
Она смотрела на него. Внимательно и грустно.
— Ты не расскажешь мне? Ты что… не рад? — спросила она.
— Рррад, — сказал он с запинкой.
И что рассказывать? Жил дома, с тобой, долго и счастливо. До этого вечера. А она два года ждала его здесь. Да не его! Другого Кита, которого нет на этом свете, наверное. Смелого, бедового… потому и остался там, в провале. А выкарабкался — другой…
А может… а если это наркотик, и он грезит? конечно! Подмешали что-то в питье, вот и сглючило. Мозг обрадовался, стал услужливо толкать по этому пути: ты спишь, это сон…
— Хочешь, завтра съездим к доктору, — вдруг предложила Ленка. — Он очень известный: гипноз там, тренинги… восстановление памяти. Я посмотрела, на всякий случай…
— На какой случай? — спросил Никита.
Приехали. Где ты, где ты, белая карета? А ведь ее тоже что-то смущает. Он другой. Похож, да не тот. Как воскресший кот с кладбища домашних животных. А тот неплохой, похоже, чувак был. Как все обрадовались! Вот уж свезло увидеть собственные поминки.
И что теперь делать? До четырех, сказал ему Рик. А потом что? Он превратится в тыкву? Или просто не сможет вернуться?
— На какой случай? — повторил он. Она не ответила.
Бедная девочка. Бедная, ага, сказал внутри кто-то злой. А кто кричал его Ленке: отдай? Кто его сюда затащил?
— Лена, как звали колдунью? — спросил он.
— Зачем тебе? Глупости же…
— Такая маленькая, смуглая, с седыми волосами?
— Толстая, огромная, с рыжей крашеной копной, — засмеялась она и обхватила его за шею.
Ну врет же! тоже чувствует, что все не так.
— Лена, — спросил он, — ты что, знала? что я — не он? Другой Никита?.. ты знала?
Вспугнутые птицы в ее глазах поднялись. Взгляд потемнел, и стало яснее несходство. С мягкой, молчаливой Ленкой. Его Ленкой.
— Что ты говоришь, — ровно сказала она. — Разве есть на свете другой? Давай спать. А завтра будет новый день.
И ты поведешь меня к доктору, подумал Никита, на лоботомию, угу… Бредовый день, бредовый город. Как сказал Чиж? Кроме солнца, мостов и котов? Неожиданно для себя спросил:
— Солнце, мосты и коты… почему коты?
— Спроси сам, — она отвернулась, кусая губы. — На лестнице Ватсон дежурит.
На лестнице. Ватсон. Дежурит. Нормально?
— Так я… пойду? — спросил он чужую женщину с лицом Ленки.
— Ты вернешься, — ответила она. — Чуток подумаешь и вернешься. Я проснусь, а ты уже будешь здесь.
Никита вышел, не ответив. На лестнице закурил.
— Я же сто раз просил дымить пролетом выше, — раздался голос. Никита оглянулся в поисках собеседника. На подоконнике сидел крупный рыжий кот.
— Здрастьте, — сказал он — Ватсон?
— Ага, — откликнулся кот, — и тебе не хворать. Предвижу вопрос. Отвечаю: говорю тут, действительно, я.
Никита затушил сигарету.
— Мне нужно на Лиговку, — сказал он.
— К Марго собрался, — Ватсон прищурился. Его голос ровным мурчащим дискантом звучал прямо у Никиты в голове. — Она мне кило парной телятины обещала. Ты ей напомни при случае…
— Ты знаешь Марго? Ты понимаешь, что тут происходит?..
— Вообще или в частности? — осведомился кот.
Никита взглянул на часы.
— Некоторым жаль потратить пять минут на разговор, который может сберечь им сутки, — заметил Ватсон.
— Я слушаю, дружище, — вздохнул он.
— Теория котоцентризма, — начал кот.
Издевается, подумал Никита.
— Теория котоцентризма, — продолжил собеседник с нажимом, — уходит своими когтями в тот период, когда зарождался этот город. Петербургский пра-кот, любимец Петра…
— Разве у Петра был кот? — спросил Никита.
