коллективные сборники, которые мы делали.

Я же время от времени приобретала там что-нибудь новенькое и интересненькое и в почти каждый свой приход в магазин традиционно покупала один экземпляр «Сердцедера» Бориса Виана. С «Сердцедером» я ходила на свидания, встречи. Это был мой традиционный подарок; зная о такой моей причуде, продавщица всегда держала один экземпляр специально для меня.

Наши книжки продавались, и я тут же приносила новую пачечку. Казалось, что не будет конца этому празднику жизни, но увы.

Однажды мне позвонили из «Эзро» и сообщили, что на магазин то ли совершен налет, то ли произошли иные разборки. Но суть в том, что книги выброшены из помещения прямо на землю и теперь по ним ходят ногами.

Сообщение поступило ночью, и я еле дожила до утра, чтобы сразу же кинуться на выручку своих книг. Помню, что в тот день выпал очаровательный белый снежок, и к тому времени, как я добралась до Правды, 8, где размещался магазин, земля была укрыта белым пушистым одеяльцем, а на крышах и ветвях деревьев красовались белые шапочки.

Прихватило сердце, однако я кое-как добралась до места. К чести моей мамы хочу сказать, что она пыталась поехать со мной, но мне нужно было сделать это одной. Я просидела ночь перед окном, почти физически ощущая, как мерзнут на улице мои стихи, как кто-то наступает на мои книжки, как…

Чуть ли не на коленях я обползала дворик, но ни одной книжки под снегом не было. Я уже добралась до дома, когда из «Эзро» снова позвонили. Оказывается, Виктор Рыцарь совершил поистине рыцарский поступок и, явившись во дворик еще вечером, забрал выброшенные книги и отвез их в новое место. За все испорченные экземпляры мне обещали заплатить и действительно заплатили, «Эзро» же переселился из крошечного подвальчика в роскошный магазин.

Правда, опять же ненадолго. Говорили, что Виктора замучил рэкет, что помещение и книги арестованы и их уже не удастся получить.

Через много лет мне рассказали, что Виктор Рыцарь с женой, спасаясь от бандитов, были вынуждены эмигрировать в Израиль.

У меня и у моих знакомых в арестованном и таком любимом магазинчике «Эзро» пропали книги, но неприятного осадка не сохранилось, были только благодарность к добрым, предоставившим нам, начинающим поэтам, кров и заботу людям и беспокойство об их дальнейшей судьбе.

Моя новая встреча с Виктором Рыцарем произошла в Интернете, причем совершенно неожиданно для меня самой. Я искала хоть какую-то информацию о магазине «Эзро» для этой книги и вдруг набрела на пост в ЖЖ[43], в котором говорилось о «Сайгоне», парке у «Эльфа», и вскользь упоминалось «Эзро».

Я начала читать ответы. Полемизировали два человека, оба под никами, точно под масками, хозяйка странички умно и важно отвечала на задаваемые ей вопросы, гость вежливо выдавал свои версии происходившего, то и дело извиняясь и ссылаясь на плохую осведомленность.

Попутно они пытались выяснить личность друг друга, не желая снимать собственную маску. Их выложенный в общем доступе разговор заинтересовал меня, так что в конце концов из двух говоривших я выбрала того, кто пришел на страничку, как и я, гостем. Представившись и рассказав о своем проекте, попросила поделиться материалом о том времени и об «Эзро». Ответ пришел, пока я пила на кухне кофе.

Точнее, это был не ответ, а Интернет-адрес и ссылка на страничку «В Контакте», на которую меня приглашали зайти. Я тут же щелкнула по предложенной ссылке, и передо мной появился Виктор Рыцарь!..

Акция «Поэты в метро» проходила под эгидой британского консульства. На стеклах вагонов метро прикрепили полупрозрачные плакаты со стихами, множество народу было занято переводами английских текстов, кто-то спешно рылся в своих архивах, силясь отыскать хоть что-то, что можно хотя бы с натяжкой отнести к теме «метро», кто-то спешно писал новенькое.

Мероприятие было приурочено ко дню рождения Пушкина – 6 июня. Планировались праздник и праздничный фуршет. Последняя новость особенно грела сердца участвующих. Тем не менее, далеко не все желающие могли вот так запросто заявиться на мероприятие, где в этот день произносились бравурные речи, а шампанское, согласно сценарию, должно было литься рекой.

Вечером накануне проведения акции поэт М. позвонил своему другу поэту Александру Гущину, у которого действительно было несколько стихотворений про метро, а значит, он был не совсем «левым» человеком на этом празднике жизни.

Он так и сказал:

– Выпить хочешь?

Почему-то все остальные доводы в пользу поэтов и метро куда-то делись на фоне блестящей возможности надраться на халяву.

– Всегда рад, – в тон ему ответил Гущин. И они договорились встретиться в одиннадцать часов на станции метро «Пушкинская». Само мероприятие должно было начаться только в полдень, но М. рассудил, что чем раньше придешь, тем легче будет оказаться поближе к фуршету.

Все колонны на «Пушкинской» в тот день были обтянуты красной лентой, так что станция оказалась зрительно поделена на две части: в одной, ближе к памятнику, проходил праздник и работало телевидение, в другой протекала обычная жизнь метрополитена. Кроме того, возле каждой колонны охраняемой зоны торчало по одному милиционеру.

– Солидно, – подумал Гущин, ища глазами М., но приятеля, как всегда, не было на месте. Меж тем служители порядка тоже внимательно разглядывали поэта, готовые в любой момент изгнать его, не допустив до заветных напитков. На счастье Александр приметил в толпе приглашенных знакомое лицо и тотчас был пропущен за красную ленточку. А тут и М. подоспел.

– Сейчас вынесут шампанское, ты главное не зевай. Бери два стаканчика или больше, а то потом разберут, – зачем-то проинструктировал он приятеля.

Стаканчик за стаканчиком, поэты быстро утолили жажду, наблюдая за очередным оратором, когда вдруг в подземелье «Пушкинской» спустился сам английский министр труда.

Широко улыбаясь, он произнес речь, которую, впрочем, никто не собирался переводить, так как к моменту приезда министра все уже были порядком навеселе и оставалось лишь догадываться, кто из достигших нирваны должен был толмачить.

В конце концов министр закончил речь и отправился общаться с гостями. К радости собравшихся это был весьма словоохотливый джентльмен, который нашел в уже умиротворенном М. и мило улыбающемся Гущине отличных слушателей.

Общение проходило так: министр говорил фразу, после чего, в зависимости от настроения, М. говорил либо «йес», энергично кивая при этом головой, либо категорически выражал протест, громко выдыхая «ноу». Других слов на аглицком М. в ту пору не знал.

Когда же весьма довольный общением министр собрался покидать праздник, он в компании М. подошел к памятнику, коротко и чинно поклонившись великому Пушкину. После чего развернулся и направился к выходу. М. тоже поклонился каменному поэту, прихватив при этом корзину с белыми розами. Аккуратно ступая след в след, он пошел за английским министром, вынося свой трофей.

С точки зрения милиции и начальства метрополитена это, должно быть, смотрелось вполне логично. Идет министр, за ним несут цветы. С цветами пришли, с цветами и ушли.

Се ля ви, как говорят французы.

– Как ты мог у Пушкина цветы украсть?! – выговаривал приятелю идущий рядом с ним и готовый в любой момент вступиться за непутевого друга Гущин.

– А живому поэту цветы нужнее, чем мертвому, – отмахивался от него М. – Я розы жене подарю. Вот она обрадуется!

Но до жены М. они не дошли, так как дорога почему-то свернула вдруг в продуктовый магазин, выйдя из которого М. рухнул на траву, не в силах сделать больше ни одного шага.

Так что делать нечего, весь оставшийся путь до квартиры Гущину выпало тащить на себе и