начальственного гнева.

— Ах, не понимаете? Так я вам сейчас объясню! Скажите, любезная вы моя, кто вам дал право врываться в кабинет полковника Семиреченко и устраивать ему форменный допрос? Вы считаете, что мне очень нужна ссора с военкомом накануне Дня защитника Отечества? Или думаете, что такое поведение является хорошей рекламой для вас лично?

— Евгений Иванович! — попыталась я вклиниться в поток обвинений. — Все было не так!..

— Молчите, Лебедева! И слушайте меня внимательно: если вы не прекратите эту дурацкую деятельность и не начнете заниматься своими прямыми обязанностями, я вас уволю. И не посмотрю на то, что у вашей программы такой высокий рейтинг. Имейте в виду, что сегодня вы отделались предупреждением только потому, что ваша прошлая передача была сделана на очень высоком уровне. И больше никакого самоуправства, понятно? Начинайте готовить передачу к Восьмому марта, в эту пятницу пойдет повтор, сдайте московские материалы. То-то я удивлялся, что москвичи их бесплатно отдали! Просто ни один здравомыслящий человек не стал бы выпускать в эфир такие кадры.

— Но почему, Евгений Иванович? — Я просто не смогла промолчать.

— И это вы у меня спрашиваете? Ирина Анатольевна, где ваш профессионализм? Неужели не понятно, что подобные кадры вызовут широчайший отклик, а потом всплывет на свет божий то, что героиня — психопатка, неизвестно какими путями пролезшая в армию? Короче, о Гориной я больше слышать не желаю. Вы все поняли?

— Да, — ответила я, опустив голову.

— Тогда идите работать, я вас больше не задерживаю. А мне пришлите Старовойтова, как только он объявится. Я с ним должен побеседовать.

Сложно описать, что творилось в моей душе, когда я возвращалась в кабинет. Обида, возмущение, разочарование, гнев — целый котел отрицательных эмоций клокотал и бурлил, практически лишая меня способности здраво соображать.

— Ирина, — окликнул меня поднимавшийся по лестнице Гурьев, — ты откуда такая убитая?

— От шефа, — отозвалась я сквозь стиснутые зубы. — Радуйся, что он не тебя вызывал.

— А в чем дело?

— Вооруженные силы нанесли ответный удар, который пришелся точно по мне. Так что я теперь практически вне игры: придется вести себя тише воды, ниже травы.

— Ничего не скажешь, оперативно полковник сработал, — покивал Валерка. — Ну ты не очень переживай, у меня-то пока руки развязаны!

— Для меня это слабое утешение, — кисло сказала я. — Самое ведь обидное в том, что теперь я точно знаю, кто отравил Катю.

— И кто же? — скептически спросил Валера.

— Полковник, кто же еще.

— А как ты пришла к такому выводу?

— С Пашкой поговорила. Он рассказал подробно про тот вечер. Ну и выяснилось, что Семиреченко сегодня мне врал как сивый мерин. Он с Катей был в четверг любезным, обещал все уладить к понедельнику и подарил орхидею. Катя все это Пашке сама рассказала. Соображаешь, чьи пальчики ты на коробке обнаружил?

— Чего уж тут не сообразить, — помрачнел Гурьев. — Черт, рановато мы к нему поехали! Надо было Пашку дождаться! Тогда бы ты по-другому свой разговор с полковником построила. И все было бы чисто- гладко. Да и отпечатки его смогла бы раздобыть, чтобы мы сличили. Тьфу, так бездарно проколоться! Позор на мою седую голову!

— Ладно, Валера, чего уж теперь убиваться? — попыталась я его успокоить.

— Ирина, ты сама не понимаешь, какую возможность мы упустили! Если бы получилось добыть отпечатки пальцев полковника и сравнить их, тогда со всеми имеющимися материалами я бы легко через своих знакомых добился передачи дела другому следователю, и тогда все бы сложилось совсем по-другому. А так одно безобразие получилось — и тебя подставил, и полковник почувствовал что-то неладное.

— Не переживай, Валерка, мы еще повоюем! Я все равно этого так не оставлю, хотя теперь будет гораздо труднее. Мне сейчас бежать нужно, сам понимаешь, да и шеф велел Пашку к нему прислать… — Тут мне в голову пришла довольно интересная мысль: — Слушай, Гурьев, а ведь еще не все потеряно! Ты понимаешь, что этих самых орхидей было как минимум двенадцать, вернее, одиннадцать, так как одна досталась мне…

— Хм, — задумался Валерка, — понимаю, к чему ты клонишь: должны быть еще жертвы, так?

— Именно, причем уверена, что жертвы будут среди женщин и не в один день. Наши противники, а я думаю, что это не один полковник, люди осторожные, они понимают, что одновременное появление нескольких одинаковых жертв может заинтересовать милицию.

— Тут я с тобой согласен, но не полностью: игра идет очень серьезная, прессе рот заткнут точно так же, как его тебе заткнули. Да и в милиции не один такой Булдаков имеется. Короче, ты делаешь вид, что покорно выполняешь указания строгого начальства, а я попытаюсь деликатно разузнать, не было ли похожих случаев отравления.

— Договорились, — согласилась я, чувствуя, что на душе немного полегчало после разговора с Гурьевым.

Отправив Павлика к шефу, я поведала своим коллегам о разносе, который учинил мне Евгений Иванович. Возмущенная Галина Сергеевна собралась было тут же бежать в кабинет начальства, чтобы вступиться за меня, но я отсоветовала ей это делать, потому что была совершенно уверена, что сейчас, во-первых, не время, а во-вторых, все равно ничего хорошего из этого не выйдет.

— Нет, Галина Сергеевна, давайте лучше действительно работать. Шеф до некоторой степени прав: ему неприятности не нужны, да и нам с вами тоже.

— Ирина, я тебя не узнаю, — возмутилась моя непосредственная начальница. — Ты что же, опустила руки?

— Нет, но внешне буду вести себя именно так. И вам, дорогие мои, советую то же самое. Так что давайте быстренько сконцентрируйтесь, настройтесь на работу и доставайте все свои заметки по поводу разных дам, которые могут претендовать на роль героини самой женской передачи в году. Неважно, что в запасе у нас с вами еще почти две недели, сдается мне, что наступили для нашей группы тяжелые времена.

— В каком смысле? — поинтересовалась Лера. — Вы считаете, что может быть еще хуже, чем есть сейчас?

— Считаю, — я побарабанила по столу пальцами. — Евгений Иванович пребывает в такой ажитации, что запросто может отстранить Павлика от работы.

— Ой, — только и сказала Валерия.

— Вот тебе и «ой», — невесело передразнила я ее. — Пашка-то всегда вот он, все знает, все понимает, а с другими пока такого контакта добьешься… И еще неизвестно, сколько их будет, этих других. Представляете, как нам будет весело, если каждый выезд на съемки придется согласовывать заранее, а потом объяснять задачу всякий раз новому оператору?

— Ирина, — искоса посмотрела на меня Галина Сергеевна, — ты специально сейчас говоришь обо всех этих ужасах? Пожалей мое слабое сердце.

— И рада бы, да не могу. Потому что мое сердце чует, что все будет именно так. А что хуже всего — виновата в этом только я, а мучиться придется всем нам.

— Да ну тебя, — махнула рукой наш режиссер, — по-моему, ты сгущаешь краски. Наша передача имеет слишком большой рейтинг, чтобы Евгений Иванович пошел на такие драконовские меры. Это же ему самому невыгодно.

— В принципе, невыгодно, — согласилась я, — но сейчас самое подходящее время, чтобы устроить такое вот показательное наказание за своеволие. За две недели мы все равно успеем с передачей, а заодно научимся не высовываться. В основном я, конечно.

— Рациональное зерно в твоих пессимистических рассуждениях, конечно, есть, но, насколько я знаю Женю, а знаю я его хорошо, он никогда не был сторонником руководства по формуле «разделяй и властвуй», а от твоих прогнозов тянет именно таким духом, — продолжала упорствовать Галина