Говорить дальше я не решалась, опустила глаза и начала внимательно изучать пол. Но он удивил меня еще больше.
— Вы об Игоре, да? — тихо спросил. — Что-нибудь случилось с кем-то из его друзей?
— Нет, — помотала я головой. — Скорее с его врагами…
Он какое-то время молчал, стиснув губы, потом коротко кивнул и открыл дверь:
— Проходите.
Я оказалась в довольно большой квартире, немного темноватой из-за отсутствия больших окон, но очень уютной.
Он помог мне снять куртку и жестом пригласил в центральную комнату. Старая мебель с немного обтрепавшейся обивкой свидетельствовала о скромном достатке, а обилие книг на стеллажах заставляло думать, что для хозяев этой квартиры обивка мебели — не самое главное в жизни.
— Располагайтесь, — сказал мне хозяин. — К сожалению, Ирины, моей жены, сейчас нет в городе. Но я постараюсь помочь вам, если, конечно, смогу. Вы будете чай?
— Да, если можно.
Он скрылся, а я, подгоняемая любопытством, подошла к книжным стеллажам.
О, какие тут были книги! Мое сердце несколько раз встрепенулось и начало биться в учащенном темпе. Увидев на самом верху томик Китса, я потянулась к нему. Китс был на английском языке.
Дотянувшись, я сняла его и раскрыла на первой попавшейся странице.
— «He was a hansome man, and I wan’t to know, how do you like you’re blueyed boy, Mister Death?» — прочла я.
— Вы тоже любите Китса? — спросил вошедший в комнату Затонский.
— Нет, — я положила книгу на стол. — Я больше люблю французскую поэзию. Но Китс мне нравится.
— «Он был красивым парнем, и я хотел бы знать, как вам ваше голубоглазое приобретение, Мистер Смерть», — задумчиво проговорил Затонский, смотря вдаль, мимо меня своими удивительными глазами. — Китс. Как это бывает близко к тому, что испытываю я. И непонятно, как удалось этому далекому от меня во временном отношении англичанину узнать о таких же чувствах. Одиночество, горечь несправедливости и жажда выкрикнуть эти слова Мистеру Смерти! Но он прячется от тебя или принимает иной облик и выжидает, чтобы нанести следующий удар…
Я замерла. То, что он говорил, напоминало краткую исповедь. Попытку высказать то, что уже давно лежало на душе. Мне? Совершенно постороннему человеку?
— Ладно, — коротко махнул он рукой, словно почувствовав мое напряжение. — Давайте пить чай и говорить о том, что интересует вас, а не меня. Как я понял, с теми, кто когда-то поиграл с моим сыном, случилось то же самое. С ними тоже решили поиграть. Так?
— Примерно.
— И вы хотите, чтобы я подсказал вам, кто решил с ними поиграть, или сам бы в этом признался…
— Нет, — покачала я головой. — Я вообще плохо знаю, что случилось с вашим сыном. Мне надо знать именно это. Желательно подробнее, хотя понимаю, что вспоминать о таком больно. Но тогда просто скажите мне об этом, я пойму и уйду. Те, кого убили сейчас, — это те самые люди, которые расправились с Игорем. Вы не обязаны мне помогать.
— Убили? — тихо спросил он. — Кого?
— Нещадова. Мещерского. Шахинова.
Он присвистнул.
— Хороший урожай нынче у служителей ада, — пробормотал Затонский.
Потом некоторое время молчал, рассматривая стену с таким интересом, как будто не было на свете ничего важнее этой стены.
Я бы никогда не решилась утверждать, что гибель нашей «жертвенной троицы» его сильно огорчила.
— Все трое — мерзавцы, — усмехнулся он. — Никого из них не жалко. Разве что Нещадова — этот из всей троицы был более-менее приличным. Думаю, что тот, кто их убил, приятнее их.
— Извините, что побеспокоила вас, — сказала я, поднимаясь. Вряд ли он станет мне помогать. Было совершенно глупо надеяться.
— Нет, подождите. Я же не сказал, что не стану помогать. Я странный человек. Нещадов… Такой коренастый, похожий на медведя, да?
— Скорее на медвежонка…
— Ну, неважно. Сядьте, поговорим. Может быть, я и вспомню что-то важное в процессе нашей беседы. Только не думайте, что помогаю вам из-за Нещадова. Он мне тоже не нравился.
— Тогда почему?
— Мне нравитесь вы, — просто ответил он. — Вы чем-то похожи на подружку моего сына.
— «В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе», — проговорил Затонский. — Саша, вся эта компания — клубок этих самых гадюк. Раньше я их боялся — понимаете, Саша, после того, как твой сын погибает, ты начинаешь бояться за всех остальных: за свою племянницу, за жену, за весь мир. Тем более что…
— Им дали маленькие сроки, — заметила я. — Нещадову совсем ничего не было. Я представляю вашу обиду.
— Да нет, — усмехнулся он. — Дело в том… я просто отказался от собственных обвинений. Признал, что Игорь действительно был виноват сам — вызвал их тогда на драку.
— Что? И это было так?
Я не поверила своим ушам.
— Давайте я начну с самого начала, — предложил он.
— Да, конечно.
— Как вы можете догадаться, Игорь никого на драку не провоцировал. Я не знаю точно, что там произошло. Могу только предполагать. Зная моего сына, могу сразу вас заверить, что и наркоманом он не был. Просто мальчик, с восторгом бродящий вокруг крутых хипповых дяденек. Да, у него были длинные волосы. Но кто вам сказал, что это обязательный признак наркомании? И вообще, к тому моменту, когда, к моему великому облегчению, я перестал общаться с господами Мещерским и Шахиновым, я вдруг начал подозревать, что они просто так сводили счеты. Хотя и сама идея подобного «лечения» мне отвратительна. Вы знаете, как они это делали?
— Не совсем. Мне рассказывали, что они сажали человека в холодном подвале на цепь, приковывая наручниками…
— После чего били этого человека, прижигали ему сигаретными окурками гениталии и насиловали — независимо от того, кто был перед ними. Мальчик, девочка — какая разница? Потом жертву выбрасывали, предупредив, что, если она вякнет, так же поступят, например, с матерью жертвы. С братом жертвы. С сестрой жертвы. И все молчали. Кроме Игоря. Он после первого раза решил попытаться найти на них «управу». И попал к ним в лапы во второй раз, но оттуда уже не вернулся…
Он закурил, и, когда зажигал сигарету, я заметила, как дрожат его руки.
Знаете, иногда человек прекрасно держит себя в этих вот самых руках — он так справляется с собственным лицом, голосом, что начинает казаться, будто переживания вообще обошли его стороной. Но те же самые руки, в которые он взял себя, — они почему-то не желают лицемерить. Или, может быть, дрожат, не в состоянии справиться с тем напряжением, которое обрушивается на них?
— Если вы не хотите больше говорить, давайте прекратим наш разговор, — предложила я едва слышно, стараясь скрыть от него мой невольный и пристальный взгляд. Не все люди желают быть объектами жалости, не так ли?
— Нет, — упрямо мотнул он головой. — Я хочу, чтобы вы это знали. Может быть, не стоит искать убийцу этих, простите за черный каламбур, убийц? Может быть, он куда лучше их? Не скрою, то, что делает убийца, не кажется мне неправильным. Даже если он… мстит. А мстить им есть за что. Так что я продолжу,
