бережно хранил тайну, как египетские пирамиды чей-то прах. «Вот и актеры», — сказал Гильденстерн.

— Вот и актеры, — задумчиво повторила я, заканчивая свой «примитивистский» шедевр несколькими черточками. — «Единственную дочь растил — и в ней души не чаял. А вышло так, как бог судил, и клад, как воск, растаял»…

Отвела листок на расстояние и, прищурившись, попыталась оживить свои кружочки и черточки, умозрительно приклеив им лица.

— Для того чтобы представить лица, моя милая, вы должны их увидеть. А так… Глупенькое занятие, — фыркнула я, откладывая листок в сторону.

Появился Лариков с кофе.

— Ну? — дождался он, когда я сделаю первый глоток.

— «Ей был нужен глоток «Нескафе», — сообщила я рекламным голосом. — Ладно, приступим. Кстати, ты-то сам ничего не нашел?

— Потом, — отмахнулся он. — Сначала давай твои загадки.

— Не надо так шутить, а то самой себе кажусь уж Сфинксом, — сказала я. — Так вот, вся наша славная компания оказалась тесно связана между собой. Но как тебе — выдать сначала их характеристики, а после перейти к диалектической их взаимосвязанности, или наоборот?

— Логичнее начать с портретов.

— Что ж… Вполне согласна. Правда, мне не хватает трех портретов. Но их я надеюсь нарисовать завтра. И не хватает характеристики Главного Героя Чистого переулка… К сожалению, теперь могу составить лишь собирательный его облик, по рассказам. Ну, про Соню я опущу. С ней все ясно. Маша… Маша человек очень загадочный, скрытый в себе, как улитка в домике. Пока еще не могу точно сказать, что за отношение у нее к Соне. Очень сложное, Ларчик, у нее внутреннее «я»! Соню она и любит, и как будто ненавидит — именно за то, что вот так ее любит!

— Как это? — не понял меня Ларчик.

— Знаешь, там все — страх ее потерять. Жуткая ревность. И поклонение. Как я поняла, Соня заменила ей мать. И Маша просто задыхается от благодарности и любви. Только то, что Соне кажется совершенно естественным и нормальным, для самой Маши выглядит как подвиг. Правда, Соня тоже очень любит Машу, что показывает фотоальбом — там везде Маша. Наверное, она просто избаловала Машу этой любовью. У Маши, похоже, сложилось четкое убеждение, что Соня принадлежит ей. Точно так же, как и сама Маша принадлежит Соне. Поэтому она ненавидит всех, кто пытается отнять у нее Соню. Вопрос — могла ли Маша пойти на убийство?

Я начертила в Машином кружке вопросительный знак.

— Ты-то сама как думаешь? — спросил Лариков.

— Не знаю, — честно призналась я. — Маша довольно страстная натура, во всяком случае, мне так показалось. Так что пока мы ставим вопросик и думаем. Следующий номер у нас Оля. С Олей мне надо самой увидеться, потому что пока могу судить только по тем характеристикам, которые дали ей Маша и Соня. Очень разные. Маша ее ненавидит, поэтому Оля получилась капризной, самовлюбленной и эгоистичной коровой. При этом они как-то умудряются дружить. Хотя Маша именно Олю обвиняет в развале театра. По словам Маши, Оля просто Конан-варвар получается!

— А что там за театр? — заинтересовался Лариков.

— Потом, — отмахнулась я от его несвоевременного вопроса. — Театр у нас будет в конце. Поскольку это именно то, что объединяет все эти странные натуры и, как мне кажется, служит как раз причиной трагических событий…

— Ладно, — согласился Лариков. — Что у нас дальше?

— Соня, наоборот, считает Олю Гордон очень славной, но сложной девочкой. Талант у нее был, да вот только что-то в ней есть непонятное. Например, ее взаимоотношения с отцом. Она его ненавидела и любила. Когда у Сони с Гордоном случился роман, Оля переживала это очень сильно. Но совсем не из-за матери. Однажды она пришла к Соне вдребезги пьяная и пыталась убедить Соню в том, что отец — полная сволочь и ей, Оле, Соню просто жаль. Соня сказала, что Оля неубедительна. Более того, Олина истерика вызвана просто обидой за мать. Оля расхохоталась и выпалила, что мать получает то, что заслужила, а вот Соня очень скоро тоже получит свою порцию страданий, и тогда она вспомнит Олю, которая хотела предупредить ее о некоторых особенностях бешеного нрава своего папаши! И уж мать-то ее совсем не интересует — лучше бы она заступилась в свое время за Олю или попросту ушла от Гордона, всем было бы только легче! После этого она ушла и больше никогда не разговаривала с Соней. Даже когда они случайно встречались. Оля делала вид, что видит Соню первый раз в своей жизни. Хлопала невинными глазами, щебетала «здрасьте» и отходила в сторону. А недавно Соня поняла, что Гордон твердо вознамерился окончательно и бесповоротно уйти из семьи. Так что тут мы тоже ставим вопрос. Сначала я поговорю с Олей, а потом уж решим, могла ли она убить. Есть ли у нее, проще говоря, данные к такого рода деятельности.

— А мотивы?

— Ну, Ларчик! Смотря что мы назовем мотивами! В принципе, стойкую ревность Маши тоже можно принять за мотив!

— С натяжкой, — поморщился Лариков.

— Вовсе нет, — возразила я. — Все зависит от страстности натуры. Ревность вполне достойный мотив. Впрочем, наши девушки не очень подходят. Поскольку мои маленькие «бомжихи» видели мужчину.

— Замотанного. Высокого. Но ведь могла быть и дамочка?

— Могла бы, — согласилась я. — Особенно если учесть, что они у нас не без актерского таланту, а каждая актриса мечтает сыграть еще и Гамлета. Гамлет, Гамлет… Что ж там все-таки могло случиться? Какая страшная обида?

Я задумчиво закусила нижнюю губу, сосредоточенно рассматривая торшер. Как будто его рассеянный свет, напоминающий белый лунный, мог дать мне ответ. Подсказать решение этой шарады, ребуса — да назовите как хотите!

— Остальные — кто?

— Один, представь себе, небезызвестный тебе Ванцов, — не без злорадства сообщила я.

— Ванцов? — вытаращился на меня Ларчик.

— Я знала, что ты удивишься. Вот представь себе — Ванцов. Блистал в заглавной роли. Я-то, дура, думала, что он и не подозревает о существовании Вильяма Шекспира. А он — нате вам с кисточкой!

— С ума сойти, — Лариков выглядел потрясенным. — Этот зануда?

— Если подумать, Гамлет тоже был порядочным занудой, — философски заметила я. — Конечно, он был облечен властью — будущей, предчувствием ее. Ванцов тоже, но все-таки ментура у нас не королевство. Честно говоря, я бы его с радостью оставила в подозреваемых. И смотри-ка, как он на это напрашивается! Не дает мне вести дело. Якобы сам справится, без сопливых. Если попытаться, вполне можно подобрать и подходящий мотивчик. Скажем, Ванцов под гнетом кучи нераскрытых дел решил сам кого-нибудь пришлепнуть, чтобы потом найти было легче. Только вряд ли он душится «Кензо» и разбрасывает в чужих квартирах дорогие галстуки. Разве что он удачно ограбил банк перед этим… Слушай, как это заманчиво! Навешать все на Ванцова и тихо возрадоваться его погибели!

— А кто вещал мне, что он твой брат по несчастью и ты питаешь к нему особые чувства? — напомнил Лариков.

— Ну да, — вздохнула я. — Только этот чертов брат ведет себя мерзко… Ладно, это не он. У Ванцова, к сожалению, кишка тонка… У нас остаются двое. Дима Лукьянов. Снимается в рекламных роликах. В Тарасове бывает редко, наездами, в основном обаятельно улыбается, изображая, что жизнь без «Нескафе» ему не мила. Сейчас как раз вернулся в родные пенаты, дабы отдохнуть. В момент совершения убийства находился тут, так что вполне может шагать в шеренге подозреваемых. Из той театральной компании был самым юным. Развал театра был для него трагедией.

— Но не поводом для убийства, — засомневался мой босс.

— Опять же — страстность натуры, Андрей Петрович! Для вас, может быть, и не повод. Вы человек хладнокровный и разумный, стрелять в виновников не побежите… Может быть, Дима и не мог стрелять, не спорю. Мальчик уж больно хорошенький. Но пошалить у Сони в квартире мог запросто…