что до попугая — не могла я его там оставить! Он был моим единственным дружком в неволе, так что же я, друга брошу, что ли?

— А я-то считала, что меня ты тоже числишь в друзьях! — мигом проснулась возмущенная Эльвира.

— Тебя я потом уже нашла, — успокоила я ее.

— Фигушки, это я тебя нашла! Вспомни-ка, кто пришел нарушить твое одиночество с бутылочкой джина?

— Ладно, девочки, не ссорьтесь, — попросил Ларчик. — Лучше расскажите вразумительно, что там у вас произошло. Как вообще наша любимая Александра Сергеевна очутилась у Волкова?

— Любимую вашу Александру Сергеевну похитили, — сообщила я. — Прямо из офиса. Сунули мне в нос платок, пахнущий как нестиранные сто лет носки, и нахально утащили.

— Вот это фишечка! — озадаченно пробормотал Лариков. — И зачем, можно узнать?

— Чтобы выдать меня замуж, — ответила я печально.

Они переглянулись.

— Как я тебе и говорил, — сказал Ларчик Пенсу. Пенс сдвинул брови и посмотрел на меня с ревнивым осуждением.

— И ты ничего не имела против? — спросил он, почти не скрывая свою глубокую обиду и душевную рану, которую нанесла ему моя ветреность.

— Пенс, иногда мне кажется, что ты меня принимаешь за кого-то другого, — возмущенно сказала я. — Что я могла сделать? Расстрелять их всех из автомата Калашникова и гордо удалиться с неутерянным чувством собственного достоинства? Вот если тебя украдет какая-нибудь психованная из воровского клана, я тоже потом начну устраивать тебе сцены ревности!

Эльвира рассмеялась и зааплодировала.

Пенс покраснел и что-то пробормотал насчет того, что приличного человека никто никогда не похитит.

— Что? — спросила я.

— Не похитят приличного человека, — повторил Пенс.

— Ага! — усмехнулась я. — Тогда тебя точно похитят. Немедленно причем. Потому что ты уж никак не тянешь на звание «приличного»!

— Кончайте разборки, а? — попросила Эльвира, недовольно поморщившись. — А то вы уже меня доставать начали!

Лариков все это время молчал, но теперь наконец суровым и начальственным тоном проговорил:

— Так. Все. Закончили! Рассказывайте, девочки, что у вас там приключилось.

Хорошо, когда в детском саду наличествует хотя бы один воспитатель!

Оказывается, рассказывать по порядку и толково происшедшее с тобой злоключение — довольно трудное занятие.

Но я смогла изложить все довольно вразумительно. Во всяком случае, так мне казалось.

Лариков слушал меня внимательно. Особенно когда мы дошли до того момента, как я обнаружила труп моего незадачливого «жениха».

— И охранник перед этим принес тебе револьвер? И ты нацелила его на Филиппа при нем? — переспросил он.

— Ну да, — кивнула я. — Правда, на этом красивом жесте моя решимость как-то сразу сникла, как птица с перебитым крылом. Понимаешь, Ларчик, не умею я людей убивать! Хотя Волкова я и ненавидела, но все равно, нажать на курок для меня хуже, чем к зубному пойти!

Лариков странно посмотрел на меня и вздохнул так тяжело, что я испугалась:

— Что? Я должна была его пристрелить? Ты разочарован моей нерешительностью?

— Нет, — махнул он рукой. — Просто теперь обвинят во всем тебя. Не хотел бы я тебя пугать, но… Я бы, например, именно так и подумал. Короче, надо нам что-то делать. Пока на тебя не начали охоту с двух сторон. С одной — ментура, а с другой — вся эта гоп-компания.

— Но я его не убивала! — возмутилась я. — Чего же за мной охотиться?

Да уж, глупость вопроса сразу стала понятна. О том, что я его не убивала, знают только два человека на сто процентов. Я и тот, кто, собственно, убил. Естественно, второму куда выгоднее повесить все на меня и таким образом отмазаться.

— Ох, мама…

Я внезапно почувствовала себя снова ужасно несчастной и одинокой. «Выхода нет, скоро рассвет!»

Придут сюда менты и бандиты, объединившись в своем усилии погубить бедную, маленькую Сашечку!

— Лучше б я его убила, — проворчала я. — По крайней мере, может быть, у меня не возникло бы чувства острой социальной несправедливости, когда меня посадят в тюрьму!

— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — задумчиво сказал Лариков. — У нас все-таки есть один выход.

— Какой? — горестно воскликнула я. — Спрятать меня в подполье, где я состарюсь в темноте и неволе? Чем это лучше смерти?

— Нет, не это. Нам надо найти убийцу, — сказал твердым голосом, не терпящим возражений, Лариков и пристально посмотрел на Эльвиру.

Как будто поиски преступника зависели прежде всего от нее.

Эльвира сразу почувствовала собственную значимость и ответственность под этим взглядом, подобралась, выпрямила спину и осторожно спросила:

— И как мы это будем делать? Сидеть и размышлять, кому это было нужно?

— Поразмышлять можно, — кивнул Лариков. — Но размышлениями одними мы ничего не добьемся. Потому что Волков был личностью одиозной и убить его хотели наверняка очень многие.

— Кроме моей мамы, — возразила Эльвира. — Мама очень хотела, чтобы я вышла за него замуж.

— Но она увидела, что он собирается жениться на Сашке, и разозлилась. Могло такое случиться?

Эльвира подумала, представив свою толстую маму, крадущуюся с револьвером к Волкову, и фыркнула.

— Хотя это и смешно, но отметать такой вероятности не стоит! Очень было бы замечательно с ее стороны. Во всяком случае, представлять ее в роли киллера довольно забавно!

— Посему у нас получается, что могли убить все. Начиная с охранника и кончая Поздяковым. То есть размышлениями нашими мы ничего не добьемся, только запутаемся. Надо вернуться на место преступления.

— Нет! — заорали мы в один голос с Пенсом. — Не надо туда возвращаться!

— Уж не тебе, это точно! — успокоил меня Лариков. — Твои огненные кудри совершенно нельзя замаскировать, а красить их в черный цвет и надевать на тебя чадру жаль. Поэтому нашими ушами и глазами мы сделаем Эльвирочку. Тем более что пора вернуть то, что ты украла в приступе клептомании.

— Только не попугая! — испугалась я. Попугай, услышав о себе, тут же нескромно сообщил свою сакраментальную фразу о собственной красоте.

— Ах, так? — обиделась Эльвира. — Значит, попугай тебе дороже, чем живой человек?

— Попугай тоже живой, — поспешила оправдаться я.

— Ну, ладно. Только я одна там боюсь до смерти. Потому что меня будут пытать, отрежут мне пальцы, чтобы узнать, куда я спрятала Сашку, — заявила Эльвира. — А я, в отличие от нее, человек преданный и мужественный, поэтому никому ничего не скажу, предпочитая верную гибель.

— А ты вообще про нее ничего не знаешь, — задумчиво сказал Лариков. — Насколько я понял из вашего сумбурного повествования, ты уехала как бы одна, выкрикнув, что собираешься к любовнику. Вот и вернешься с ним. С любовником.

— Это уже интереснее, — плотоядно улыбнулась Эльвира, почему-то сразу уставясь на Пенса, отчего